Семь недель назад Софи впервые сообщила о готовящейся среди курдов провокации, и пусть тогда не могла предоставить каких-либо деталей, до сих пор считала, что Фауэлер не имел никакого разумного права от неё отмахиваться. Три недели назад она указала ему на несколько потенциальных целей, которые считала весьма вероятными, но глава представительства снова проигнорировал отчет. Чуть более недели назад, узнав от своего источника в полицейском управлении о санкционированной поездке группы курдов из Стамбула для реконструкции храма, прежде оккупированного исламистами, она внесла и это событие в список возможных целей и обвела красным, но Энтони снова заявил, что она основывается на шепоте ветра. Эта его формулировка «шепот ветра» своей поэтичностью и претенциозностью допекала Софи Варгас давно, и неделю назад окончательно стала поперек горла. Тогда она знатно прооралась на начальника, за что едва не оказалась сосланной в визовый центр консульства. И вот вчера в полдень взрыв прогремел именно там, где она предсказывала, в толпе готовящихся к переходу границы курдов. Три с половиной десятка людей погибло. Больше ста оказались с травмами разной степени в больницах.

Софи хотелось войти в кабинет и ядовито сказать, что пресловутый «шепот ветра» оказался правдивым, и что она была правой, что они могли предотвратить этот жестокий маневр, но она оставалась стоять у стены, скрестив руки на груди.

Люди совершали ошибки — людям нужно было принимать за них наказание. Но то едва ли состояло в ублажении её собственного самодовольства.

Никогда раньше она так отчетливо не видела, насколько медлителен и излишне осторожен Фауэлер. Но теперь понимала, что им в Анкару требовался кто-то, не боящийся действовать. Пусть они и значились юридической консультативной фирмой при посольстве, они не были дипломатами, ищущими мирный выход из любой ситуации. У них были кулаки и были полномочия пользоваться ими при необходимости, но Фауэлер слишком боялся замарать руки.

Так, она некоторым образом ждала назначения нового главного. В надежде, что тот будет чуть более решительным, и их деятельность из пассивного сбора информации переродится в её практическое применение. И в то же время, она несколько опасалась нового человека. Она не хотела оказаться отстраненной. Объективных причин отсылать её вслед за Фауэлером не было, но таковым было её видение, и оно вполне могло не совпадать с мнением нового начальника. У него могли быть свои взгляды на кадровую политику или и вовсе своя готовая группа, а Софи Варгас очень не хотелось оказаться не у дел. Она слишком тщательно работала, слишком многое отдала этому назначению, слишком высокую цену за него заплатила, чтобы смириться.

Ей было всего восемнадцать, когда её завербовали — ещё несмышлёный ребенок, страдающий юношеским максимализмом и склонный к радикальному разделению мира на исключительно белое и непроглядно черное. Она не знала полумер и стремилась содрать с напыщенных лиц своих взрослых коллег их надменные улыбки, а потому с самого первого дня работала на износ. Софи Варгас начала в Лэнгли как аналитик ближневосточного направления и именно там в сентябре 2001-го встретила новость о событиях в Нью-Йорке и о падении третьего самолета на Пентагон всего в нескольких милях от них. Её знание языков и многих диалектных вариаций, а также культурно-исторической базы региона дало ей место в срочно сформированной специальной следственной группе, нацелившейся в самое сердце Аль-Каиды. Она преимущественно отслеживала и трактовала перехватываемые сообщения и телефонные разговоры, а когда в 2004-м и 2005-м годах в Афганистане и Пакистане случилось несколько важных арестов, Софи Варгас была направлена туда в составе экспертной группы, помогавшей в проведении допросов.

Те проходили грубо, грязно и не всегда эффективно, часто с преждевременной смертью заключенного. Этот опыт немного сгладил остроту восприятия Софи; постепенно она приняла, что силы добра вовсе не белые, а запятнаны красным, а силам зла не чуждо человеческое. Продолжать так она не смогла, и на следующие два года спряталась в офисное отчуждение консульства в Тегеране, но зимой 2008-го заскучала и снова спешилась. Какое-то время она мигрировала по европейским и северо-африканским представительствам, помогая в отслеживании и нейтрализации ячеек Аль-Каиды. А в конце 2010-го, когда вспыхнувшие в Египте и Йемене революции и разгоревшиеся в Сирии и Ливии гражданские войны положили начало «Арабской весне», Софи была направлена туда. Она провела несколько месяцев в Дамаске, а потом перевелась в Анкару, где остро нуждались в специалисте по северокурдскому языку.

И здесь она нашла то, что искала давно и уже отчаялась найти — своё место. В относительно мирной и европеизированной Турции отсутствовало то, чего Софи Варгас наиболее не любила в своей прежней полевой работе — беспрерывная пальба и доминирование грубых, неотесанных военных. В Анкаре ей удавалось гармонично сочетать полевую и аналитическую работу перед экраном компьютера. Тут её ценили, как эксперта, а так, она получала должную долю власти над происходящим в представительстве; и её больше не считали слишком молодой или глупо идеализирующей окружающий мир. Годы до назначения в Анкару перетрясли её между острых камней, сбив её в что-то плотное, цельное, разумное.

В Турции Софи Варгас наконец стала тем агентом, которым всегда стремилась быть — без лишних ошибок, без эмоциональных срывов, без нравственных конфликтов. Отказаться от этого она была не готова.

***

Трава путалась вокруг ног, будто силясь его ухватить; обрыв стремительно приближался. Он бежал на пределе сил, подталкиваемый инерцией спуска с холма. В голове гулко пульсировала кровь, в легких растекалось сдавливающее жжение, каждый вдох был маленькой победой, каждый шаг — обрывком боли. Воздух был влажным и соленым, ещё хранящим ночную прохладу, он обволакивал его взмокшее тело и пытался протиснуться в прилипшие к шее, щекам и лбу волосы. Густой хвойный запах сменил пыльную горечь оставшейся позади проселочной дороги.

Джайлз Хортон преодолел последний отрывок своего забега несколькими широкими шагами и, оказавшись на самом краю, резко остановился и пошатнулся, неловко вскинув руки. Внизу, в десяти метрах под сбитыми носками его старых кроссовок голодная синяя вода, пенясь и гремя, набегала на черные валуны. В её переливах ослепительными вспышками отражалось утреннее солнце.

Привычно в сознании сформировался ядовитый призыв прыгнуть, но в такие моменты воля к жизни захватывала полную власть над телом и выставляла между Джайлзом и прыжком невидимую, но непреодолимую стену. В его работе — жизни — слишком часто хотелось и ещё чаще выпадали возможности подохнуть, но вырабатывался неотменимый инстинкт выживания.

Он наклонился, прислушиваясь к рваному ритму своего сердца, и запустил пальцы в волосы, темной влажной тенью свесившиеся вокруг лица. Кожа пылала жаром, обжигающими полосками по ней стекали капли пота, их соленый привкус собирался на губах, между зубов скрипела пыль. Перед глазами вместо волнующейся воды проплывали разноцветные пятна. Впервые на эту пробежку он вышел 20 ноября 2014-го и теперь, 245 пробежек спустя не наблюдал основательного прогресса. Неудивительно, что он оказался выброшенным. Бесполезный поломанный кусок безвольного мяса. Джайлз прочесал пальцами спутанные пряди, с силой сжимая голову между ладоней и закричал.

Ему оставалось только догнивать на свою ветеранскую пенсию, в полном одиночестве в незаконченном доме на отшибе городка Гвалала, спрятавшегося в прибрежной сосновой зелени севернее Сан-Франциско. И ждать, когда его существование покажется кому-то в неизбежно сменяющейся власти невыгодным или опасным, и в его дверь постучатся стволом пистолета.

***

Звонок Дайны Уоттс застал Барри Мэйсона, когда тот снимал со спинки кресла пиджак, готовясь уйти. Пришлось задержаться. Дайна явилась спустя несколько минут, привычно не выдерживая паузы между стуком в дверь и её открыванием.