Больше месяца пребывания Джайлза в Анкаре ей удавалось удерживать баланс, и должно было удаваться впредь, а если нет — кому-то из них нужно было сменить представительство. Десять лет назад это уже сработало. Эмоциональная нестабильность Софи, возникшая рядом с Джайлзом, быстро исцелилась, едва стоило улететь из Баграма.

Принимая у себя дома душ, читая запоздалую молитву, завтракая на балконе, оставляя у подъезда примирительную миску корма для кошки, Варгас концентрировалась на действиях собственных рук или на работе. А приехав в новый офис, она вопреки естественно взыгравшему любопытству предпочла проигнорировать приглашение к сплетням от коллеги, когда та, подловив её в коридоре, доверительно шепнула:

— Ты такое пропустила! Фер и главный сцепились.

Сославшись на занятость, Софи юркнула в свой кабинет и закрыла за собой дверь. Здесь она осталась в компании тишины и снимка Али Мехмета, распечатанного с короткой видеозаписи, смотрящего на неё со стены. Отбросив сумку, Варгас остановилась посередине комнаты и скрестила на груди руки. Её пронзила догадка из числа очевидных, но часто не приходящих в голову вовремя — всё известное турецкому представительству об Али Мехмете сосредотачивалось в головах агентов и визуализировалось на этой самой увешенной бумагами стене, но пока не было внесено ни в активную базу, ни в архив. Там, сколько они ни искали, как бы ни видоизменяли запросы, сведений о нём найти не смогли. Причина тому могла состоять в их собственном наглядном примере — другие группы точно так же могли не обладать достаточным количеством информации для создания поддающегося документированию досье, но вполне могли иметь разрозненные, пока не известные в Анкаре фрагменты.

Для надежности своего сосредоточенного уединения Софи подперла стулом дверь и следующие полтора часа провела с телефонной трубкой в руке, отчего та заметно нагрелась в крепко сжимающей её ладони. Одному за другим Варгас звонила аналитикам, полевым агентам и руководителям представительств, с которыми ей прежде приходилось работать и на благосклонность которых она могла рассчитывать. Это был выстрел в небо наугад, но Софи не знала причин, по которым этого не следовало попробовать. И к её собственному удивлению, вскоре она получила результат.

Агент, с которым они пересекались когда-то в Испании, и который специализировался на отслеживании оружейной логистики террористических ячеек, услышав имя и получив по почте снимок Али Мехмета сразу очень уверенно дал утвердительный ответ. Он его знал.

— Прозвучит несколько странно, но ты можешь повторить это же для моего шефа? — спохватываясь с места и перешагивая комнату в сторону двери, спросила Софи. Голос в трубке сменился короткой паузой замешательства, а затем поинтересовался со смешком:

— Ты что, не в фаворе у своего главного?

Варгас, отталкивая стул и распахивая дверь, скривила губы. Она понятия не имела. Черта между фавором и недоверием, между поцелуями и болезненным толчком в стену была тонкой, зыбкой, преодолимой за минуты. Анализировать происходящее — каким-то гипертрофированным образом повторяющее Афганистан — она сейчас не хотела да и едва ли могла. Всё, что она смыслила в отношениях между мужчиной и женщиной, черпалось из её однобокого скудного опыта и фильмов и имело мало общего с объективной реальностью. Ничему из этого не надлежало быть произнесенным вслух, потому Софи ответила:

— Пожалуйста, у нас тут время на вес золота — мне некогда подавать в Мадрид официальный запрос и следовать всей бюрократии.

— Ладно, — вздохнул агент и замолчал.

Софи шагнула к кабинету Джайлза Хортона и в нерешительности на мгновенье замерла, внятно ощутив порыв постучать — вопреки привычке и случившемуся накануне, что должно было бы напрочь стереть остаточный официоз. Но одернула себя и просто толкнула дверь. Какого черта? Теперь ли ей начинать смущаться и услужливо опускать голову? Она не относила себя к тем женщинам, которые искренне считали, что имели силу над мужчиной через постель, но и к тем, которые вели себя кротко и покорно в угоду любовнику, коллеге, начальнику — кому угодно, — тоже никогда не принадлежала.

— Тебе нужно это услышать, — сообщила она решительно, напоровшись на поднявшийся на неё взгляд Хортона. Он сидел за столом, широко раскинув на нём локти и подперев подбородок кулаком. Лоб наморщился, на него сползли несколько темных прядей.

Не получив ответа и расценив неподвижное молчание согласием, она закрыла за собой дверь, подошла к столу, положила на него свой телефон с включенной громкой связью и коротко добавила:

— Говори.

— Али Мехмет — скорее всего, не настоящее имя, — отозвался испанский агент. — Мы в Мадриде какое-то время ведем его и его непосредственного босса, Фараджа.

Хортон встрепенулся. Он резко вскинул голову, опустил взгляд в экран телефона и переспросил:

— Фарадж? Шейх Фарадж, перекупщик оружия?

— Он самый. Прежде по Средиземному морю ходили его лодчонки к африканским берегам, он преимущественно сплавлял свои товары небольшими партиями втридорога мелким повстанцам и пиратам. С Востоком он работал редко.

— Это изменилось?

— Да. За последние месяцы он дважды фрахтовал несколько контейнеров на торговых сухогрузах, причаливших к турецким портам. Мы уверены, что это две — возможно, не последние — части одной и той же особо крупной партии. Предполагаемый пункт назначения — Сирия.

Джайлз молча покачал головой и посмотрел на Софи. Они оба знали, что эти две части партии не покидали Турции. Контакт в полиции говорил о провозе грузовиков из Стамбула в Анкару. Вся привезенная огневая мощь, если Фарадж вдруг не сменил сферу деятельности с оружейной на контрабандно-табачную, сосредотачивалась теперь в столице.

— Али Мехмет кто-то вроде регионального представителя Фараджа. Его правая рука на Вашей территории.

***

Перед Джайлзом стояла непростая задача. С одной стороны, он знал, через кого происходил слив. С другой стороны, пока не намеревался это обнаруживать. Ему было на руку неведение Фердинанда Блэйка о том, что он раскрыт, ведь вместе с тем и Али Мехмет — а так, и оружейный падальщик Фарадж — продолжал считать, что всё было под контролем и надежным покровом непроглядного тумана. Вместе с тем, сдавать Мехмету предстоящую встречу с лидером турецких курдов Хортон не хотел, но как избежать этого не представлял. Отстранение Блэйка от операции было бы слишком очевидным. Убрав из уравнения Фердинанда, он рисковал мгновенно потерять ту слабую нить, которую мог вскоре нащупать к Али Мехмету; впрочем, и не устранив утечку в скором времени, продолжал бы гнаться за собственным хвостом.

А ещё эта Варгас. Она путала ему абсолютно всё. Зачем он вообще повелся на поводу у своей прихоти? Зачем всё так непростительно усложнил? Ему и так не дышалось спокойно в её присутствии, но теперь сама мысль о том, что Софи будет в самом эпицентре сегодняшней встречи, рискующей пойти под откос, лишала его всякого самообладания. Варгас должна была быть просто агентом, участвующим в операции с повышенной вероятностью срыва, небезопасной и стихийной, каких в практике каждого офицера было немало. Но теперь Софи становилась особенно болезненным для Хортона комком беспокойства. Потерять её было бы двойным ударом. Какой же он законченный придурок!

Никогда прежде он не смешивал личное и рабочее. Служебные интрижки были ему не в новинку. Молоденькие лингвистки, местные миловидные офицеры полиции и вооруженных сил — многих из них Хортон втягивал с свою постель, но никогда при этом не сбивал прицел. Только Варгас — сейчас и 10 лет назад — поглощала собой всё остальное, обращала работу и прочие заботы второстепенным и незначимым. В Баграме он отдался влюбленности безо всякого сопротивления, и работа, прежде единственный источник вспенивающего кровь экстаза, померкла на фоне сердечных переживаний. Джайлз из грубо сколоченного и плотно оббитого войной солдата превратился в поэта-романтика, рассматривающего звездное небо после отбоя на базе и вздрагивающего в слабой надежде, что далекие шаги принадлежат спешащей к нему Софи.