— Расскажи что-нибудь, — предложила Софи, когда Хортон отложил вилку и, достав из одного из пакетов бумажную салфетку, промокнул губы. Удивительно, но Варгас помнила их выразительные очертания, даже не видя. Острый залом верхней губы и пухлость нижней, в прошлом гладко выбритый тяжеловесный подбородок с синеватой тенью щетины и выразительным заломом ямки. Тогда именно это приковывало взгляд, сейчас он цеплялся за искривленные росчерки шрамов на левой скуле.
— Рассказать о чем? — эхом отозвался Джайлз.
— О Кабуле.
Он коротко скривился, морщины густым веером возникли возле глаз, и сдвинулись на переносице брови, взгляд затуманился. Софи вдруг ясно ощутила, что ему стало физически больно, и едва рефлекторно вдогонку не предложила сменить тему.
— Всё показывали в новостях, — ответил он со вздохом.
— Говорили только, что напали на американское консульство — смертник подорвался у ворот. А что было на самом деле?
Хортон выдержал паузу, в которой неспокойно зашевелились желваки, а под шеей прокатился снизу вверх кадык.
— На самом деле он подорвался глубоко на территории консульства — его впустили в ворота. Я его впустил в ворота. Он был одним очень нужным мне контактном, присланным прежде надежным информатором из местной ячейки исламистов. Я должен был насторожиться — слишком легко он согласился на встречу на нашей земле, чтобы не вызывать подозрений. Но нет, я оказался самонадеянным и беспечным, как последний идиот. Из-за меня погибли пятеро, — едва различимо прохрипел он, а затем внезапно сорвался на крик: — Блядь, пятеро! А я жив! Стоял прямо перед ним, сука, и всё равно выжил!
Он подхватился на ноги так стремительно, что едва не опрокинул стол и не завалил после себя стул, бесцельно заметался по кухне, а затем с широкого размаху, отдавшегося под темной тканью его футболки рельефным перекатыванием мышц, ударил в стену кулаком. И бессвязно закричал дикое:
— Аргх!
— Джайлз! — Софи вскочила с места вслед за ним. Её сердце заметалось напуганной птицей где-то прямо в глотке.
— Я должен был подохнуть. Подохнуть! Но нет, черта с два, это слишком легкое наказание — судьба выписала мне сраное пожизненное!
— Джайлз, — в метаниях она пыталась поймать его рукой и прикоснуться, но всё не дотягивалась. Едва ли её утешительное сжатие плеча могло ему хоть как-то помочь, но продолжать сидеть и молча наблюдать за этим срывом Софи не могла, чувствовала себя отвратительно — это она вытянула наружу то, чему стоило продолжать храниться где-то в надежно скрытых сокровенных глубинах Хортона.
— И я опять лажаю. Опять поставил под удар всю группу. И даже не имею ни малейшего понятия, что я делаю! — Он повернулся, останавливаясь, и заглянул в лицо Софи. На его щеках и лбу растеклись багровые пятна, глаза покраснели. Голос стал тише, осип, дрогнул: — Я не знаю, что делаю, Варгас.
Она нахмурилась — вот ещё, жалеть мужчин не было её любимым занятием. От неё можно было ожидать чего угодно: укола, издевки, шутки, крепкого или приободряющего словца, но не подставленного под слезы плеча. Софи покачала головой, свирепо сжимая челюсти.
— Ты — Джайлз Хортон, — проговорила она строго. — Тот Джайлз Хортон, который сделал убийство бен Ладена возможным; тот Джайлз Хортон, который в Баграме заставлял самых жутких мясников Аль-Каиды скулить о пощаде; тот, который приехал сюда и с первых дней обнаружил кучу дерьма, прикрытую пальмовым листом, которую мы предпочитали не замечать у себя под носом годами. Если кто-то и знает, что делать, то только ты.
Софи замахнулась и со звонким хлопком влепила ему пощечину, от которой в ладони остро зажгло, а в суставах кисти жалобно заныло. Хортон оторопело округлил глаза.
— Так что завязывай с этой чушью. Тебе рано подыхать. Таких как ты на тот свет отправить непросто, пояса смертника будет недостаточно…
Ей не удалось договорить слово до конца, последние звуки проглотили накрывшие её рот губы Джайлза. Он крепко подхватил её под затылок, запрокидывая ей голову, и до боли зажимая между пальцев волосы. Его борода остро царапала кожу, он целовал жадно, требовательно, грубо. Будто забирал то, что причиталось ему по праву, и на мгновенье Софи оказалась совершенно сбитой с толку, безвольно замершей под его натиском. Ей потребовалась минута, чтобы осознать происходящее, и ещё одна, чтобы понять своё отношение к этому.
***
Она оттолкнула его с такой неожиданной силой, что Джайлз сделал два коротких шага назад. Вслед ему прилетела ещё одна хлесткая пощечина. Он тряхнул головой, выталкивая из ушей тонкий звон, и криво усмехнулся. Давай, строй из себя возмущенную недотрогу.
— Я ведь сказала, что Афганистан не повторится, — процедила она. — Сейчас не до этого.
Хортон хмыкнул:
— Да, как же. Если бы тебе было сейчас не до этого, ты бы вообще об Афганистане не вспомнила. Ты задела тему секса — не я.
Варгас молча открыла и закрыла рот, подумала и добавила тише, с поубавившимся в тоне гневом:
— Я не кукла, которой можно так запросто воспользоваться.
— Посмотрите-ка на неё! — Джайлз хохотнул и дважды хлопнул в ладоши, вызывая на лице Софи искреннее недоумение. Морщина на переносице разгладилась, брови приподнялись. — В 2005-м тебя совсем не смутило, что ты воспользовалась мной. А ведь я тоже не кукла. Но ты беззаботно поигралась мной полтора месяца и улетела. Не объяснившись, не попрощавшись, даже, черт бы тебя побрал, не оглянувшись напоследок!
— Ещё скажи, что я разбила тебе сердце.
— Скажу. Ты именно это и сделала.
— И что это сейчас — месть?
Он смотрел на неё сверху вниз, на завившиеся за ушами темные недлинные волосы, на поднятый к нему воинственный карий взгляд, на поджатые губы, такие теплые и мягкие на ощупь, такие податливые. Джайлз не имел ни малейшего понятия, что это сейчас происходило, но знал совершенно точно, что не месть. В нем теплилось что-то вроде возрождающейся симпатии, вроде впавшей в долгую многолетнюю зимовку влюбленности, теперь на турецкой жаре постепенно оттаивающей от прежде надежно скрывающих её льдов.
— Какая же ты порой бываешь глупая, — выговорил он добродушно.
Это была не месть — отчаянное желание найти хоть что-то, за что можно было удержаться в постоянно сносящем его потоке беспокойства и подозрительности. Это было своеобразное, возможное только с Варгас тепло, зиждущееся на чем-то невыразимом, неочевидном в их манере общения. Это был новый свежий вдох, когда Софи своими словами и пощечиной выдернула его из пожирающего его болота самобичевания и сожалений. Ему не было нужно ни жалости, ни утешений, ни отвлечений и абстрагирования, какие предлагали мозгоправы. Ему нужны были встряска и напоминание, что он — Джайлз Хортон. Тот, которого он годами лепил из собственных боли, усилий, ошибок. Тот, который превозмогал себя, а так — побеждал других. Тот, которого боялись враги, к которому с опаской и уважением относились коллеги, который нравился Софи.
Он хотел снова нравиться ей, Варгас, такой пышущей яростью, такой самодостаточной, такой бойкой, цепкой и бесстрашной, с полным решимости взглядом, с тяжелой рукой и хлестким ударом, с нетерпением к слабости. В ней сосредотачивалось то, что он хотел себе вернуть, кем он снова хотел быть. И она, казалось, несмотря на всю его душевную и телесную изодранность, продолжала видеть его прежним Джайлзом Хортоном. Его тянуло к ней немилосердно, сопротивляться этому уже не было сил, а главное — желания.
Он шагнул к ней, в ответ она снова замахнулась открытой ладонью, но Джайлз перехватил и сжал тонкую кисть, предусмотрительно ухватил и другую руку, отводя её за спину Софи и саму её притягивая к себе. Она замотала головой, отворачиваясь от поцелуя, и Хортон сполз губами на её шею. Кожа была мягкой и горячей, на вкус немного соленой и с оттенком химической горечи дымовой завесы из сжигаемых на митинге шашек и ракет. Волосы пахли чем-то цветочно-фруктовым, едва уловимым. Под острым углом её челюсти в тенистой впадинке быстро колотился прощупываемый пульс.
