Лукавый взгляд Друза выдавал его сомнения в оценке Агриппы, и вождь данов стушевался.
— Мы неприменно прибудем в Рим на твой триумф, Император Друз Германик, такое приглашение — большая честь для нас.
Ответил он за всех. Вожди кивнули.
Вигитор прощался с сыном, тот оставался в свите Друза. Сын вождя маркоманнов решил делать карьеру в римской армии.
— Я тебя не осуждаю, Маробод. Тебя ведут боги, и не мне с ними спорить. Один раз ты уже спас всех нас, теперь твоя задача помочь всем нам тоже стать ромеями. Всему нашему народу. Это лучше сделать самим и добровольно, обсуди это с Марком Агриппой.
— Но мой император Друз Германик, после триумфа, будет главным в Риме, я могу обсудить это прямо с ним.
Молод ещё сын. Ничего, это временно.
— Уверен, с этим разговором он сам тебя отправит к Агриппе. В любом случае, мы будем участвовать в британском походе. Из наших воинов ромеи могут сформировать целый легион, вряд ли он им будет лишним.
— А эти?
Маробод чуть кивнул головой в сторону северных вождей.
— Эти тоже будут участвовать. Но мы ПЕРВЫЕ. Я доволен тобой, сын.
На тибрском острове царил переполох, большая часть его населения готовилось к переезду в далёкую и холодную Германию.
— Нет, Гигин, это вопрос решённый. Кроме тебя никто не сможет организовать работу Университета. Я тебе обещаю, что буду навещать по возможности.
Публий Корнелий Вар не ожидал такой настойчивости от своего заместителя по научной работе. Тот рвался вместе с ним, и не хотел слушать никаких доводов. Так и сказал — хоть на луну. Он ходил за Варом и тянул из него нервы, один и тот же разговор повторялся почти слово в слово уже третий раз. Но Университет нужен был в Риме, в Германии учить пока некого.
— К тому же, почта теперь доходит всего за две недели. Пожалей меня, Гигин. Я больше не могу слышать твои стоны.
Вар чуствовал себя неловко. Он и на самом деле бессовестно ограбил Гигина, забрав почти всех его лучших учеников. Тому теперь и поговорить не с кем будет, но что делать. Люди были нужны в Марцелле-Германике, новом городе в устье Одера, где и планировалось основное производство. На тибрском острове же предстояла большая реконструкция, которая ложилась на хилые плечи Гая Юлия Гигина.
— Тебе выделены неограниченные средства, ты сможешь взять хоть тысячу учеников.
Гигин смотрел взглядом побитой собаки. Вместо любимых учеников и интересной работы, ему навязывали толпу неучей и кучу забот. Деньги? Теперь для Гигина они тоже были лишь заботой, отвлекающей от НАСТОЯЩЕЙ жизни. Жизнь кончилась. Он выдохнул со стоном.
— Оставь мне хотя бы Гермогена. Когда я умру от горя, он меня заменит.
— Ты не умрёшь, мой друг. Твой долг тебе этого не позволит. Но Гермогена, так и быть, оставлю. Цени мою доброту, Гигин. Если поедешь со мной испытывать ракеты для триумфа, к полудню будь готов.
"Марсианский комитет" собрался накануне заседания Сената, где планировалось провести очередную рокировку высшей власти. Агриппа признавал удобство системы принципата, введённую ещё покойным Августом и решил до поры ничего не менять. Но о будующем думать нужно было уже сейчас. Присутствию Гая Мецената, никто из старожилов не удивился.
— …именно потому, что тебе этого не хочется, Друз. Власть — это долг. Тиберий тоже не хотел. Принципат в Риме нам очень удобен, именно нам, потому, что нас много. Мы можем и власть удержать и в царей не превратиться. Тебя сменит Максим, когда наведёт порядок в Иудее, а там глядишь, и Луций Антоний дорастёт. Мы уже не просто семья, мы Партия.
Что такое Партия, им только что объяснил Меценат. Всё, как и было, только добавился Гай Меценат со своей сыновьей центурией. Никто не возражал, партия, так партия, Мецената и раньше чужим не считали. Но Друз ныл, почему бы самому Агриппе к принцепству не вернуться, пришлось объяснять.
— Нам предстоит создать новое общество…
Друз вздохнул. Об этом тоже уже говорили. И правда, где брать рабов, когда весь мир завоюем. Хорошо, что у Агриппы об этом уже голова болит.
— …иначе оно всё равно создастся, само, но уже без нас. Создастся большой кровью. И мы обязаны попытаться этой крови избежать. Поэтому в Риме ничего менять пока не будем. Разве что передадим всю Галлию и Рецию под управление Сената, там совсем тихо. С этим решили?
Агриппа вопросительно посмотрел на покорителя Германии, тот печально кивнул в ответ. Окинул взглядом остальных. Никто не сомневается, привыкли уже. Боги превращаютя в космические шары, семьи в партии, деньги в бумагу, бабы… Об этом лучше не думать, даже Октавия в ужасе. Как этого избежать? Малыш Тиберий, какой Тиберий, он ведь теперь официально Германик, малыш Германик этого не знает. Возникшую паузу прервал Тиберий Старший. Вернее, теперь единственный.
— Мы все тебе верим, Агриппа. И очень благодарны, что ты тянешь этот неподъёмный груз. Мы это видим и ценим. Просто командуй, как и раньше.
— Нет, Тиберий, как раньше не получится. Я не знаю лучший путь в новое общество, мы будем идти на ощупь в темноте, там не покомандуешь. Да и я не вечен.
Фраат, сын парфянского царя Фраата Четвёртого и его жены римлянки Музы, после мирного договора отца с римским Августом, проживал в вечном городе в качестве заложника. Он добровольно вызвался на это и не пожалел, спасибо матери за совет. Теперь он, один из младших сыновей царя, да ещё и от римлянки, становился ключевой фигурой в планах отца. Тот был настолько обеспокоен событиями последнего времени, что на отправку посольства, которому было поручено разобраться в происходящем и постараться извлечь из этого выгоду, потратил, похоже, треть казны. Фраат про себя усмехнулся — это он ещё о германской победе не знал.
— …двадцать три слона, тридцать пять львов, одиннадцать тигров…
Всё это богатство неожиданно свалилось на его голову, возглавлявший посольство Ликор в дороге помер. Говорят сам. Говорят. Шелка, камни, пряности, звери, теперь всё это моё, такой подарок богов случайно не делается. Закончил бородатый. Варвар бородатый. Действительно варвары, мать права.
— Ты привёз Риму много подарков, и не знаешь что Царь хотел получить от Рима? Ты у меня об этом спрашиваешь?
Бородатый варвар захлопал глазами.
— Ликор помер. Сам помер. Он знал.
Всем римским богам богатые жертвы. Надо же какая удача. Но виду Фраат не подал.
— Прочь с глаз моих, сын ишака. Я должен подумать.
Подумать действительно было над чем. Быть ключевой фигурой в планах отца и просто ключевой фигурой с собственными планами — это, как говорится, две большие разницы. Просвещённый царь, Фраат Пятый, сын римской гражданки, заинтересует такое великий Рим? Вполне. А у них на востоке сейчас десять легионов, с иудеями разделаются быстро. Думай, Фраат, думай.
Маробод стоял в строю почётного легиона триумфатора Друза Германика и косил глазом на причудливую бронзовую трубу на колёсах, что стояла слева от их центурии. Они выстроились спиной к временному амфитеатру, полукругом замкнувшему излучину Тибра у Марсова поля. Прошли за колесницей почётным эскортом и встали по центуриям между этими трубами. На Марсовом поле сражались пленные германские дружинники, под руководством пленных вождей, разделённые на две небольшие армии. За спиной одной из армий, небольшой германский бург, почти как настоящий. Германцев было много, и поначалу Маробод опасался, что могут бросится на них, но нет, стали резать друг дружку с большим удовольствием. Это понятно, у германцев между собой обид не меньше, чем на ромеев, а умереть с мечом в руке в любом случае почётней, чем… бррр. Маробод поморщился и снова скосился на странную трубу. Не для красоты же их поставили. Наконец одна из армий отступила в бург, возникла небольшая пауза, а потом, вдруг, с тибрского острова, с диким воем, взлетели огненные змеи, и поочерёдно набросились на осаждённую крепость. Вжих-вжих-вжих, бург пылал как жерло вулкана. Осаждающие в испуге кинулись подальше от огня, и тут… Та самая труба плюнула огнём и громом, и оглушила Маробода на одно ухо. Другим он успел услышать как плюнули остальные трубы. На месте бегущих гермацев возник кровавый туман, они на бегу просто разлетались на куски. Сын вождя маркоманнов зажмурился от ужаса.
