Холодные, призрачные руки прошли сквозь него, неся с собой чувство иссушающей пустоты. Дола запоздало отшатнулся назад, чувствуя, как холод растекается по его жилам. Тени же вновь замерли, а потом исчезли, словно их не было вовсе. А вот Разлом начал стремительно шириться и разрастаться, превращая все вокруг себя в тлен и прах, и теперь уже все видели глядевшие из него на мир тысячи безумных глаз. Дола вышел из оцепенения, почувствовав, как подхватывают его под руки отец и Малакай. Вдвоём шеддары выволокли иллирийца из корабля. Оказавшись снаружи, Дола повалился на горячий песок, сотрясаясь в ознобе. Ему казалось, что сейчас его разорвёт этой пустотой внутри, и звенел в ушах смех принцессы Мадригаль.

— Огонёк! Огонёк! — Редо тряс его за плечо, пытаясь привести в чувство.

Дола пытался разодрать ногтями нестерпимо болевшую грудь, словно желал выпустить наружу что-то, что было внутри него уже давно — и ждало своего часа. Малакай перехватил его руки, сжал своими узловатыми пальцами, внимательно взглянул иллирийцу в лицо.

— Сражайся с Ним! Выжги Его из себя!

— Я... не могу! — прохрипел Дола, выгибаясь дугой от нестерпимой боли.

Малакай решительно отвесил ему пощёчину, и от неожиданности у иллирийца прояснилось в голове. Он судорожно вцепился в руки шамана, пытаясь подняться на ноги. Когда ему это удалось, сзади раздался грохот, и песок рядом с ним и Малакаем вздыбился. Незримая сила вырвалась из образовавшейся воронки и страшной чернотой растеклась по небу. Все, кто был поблизости, бросились в разные стороны, стремясь скрыться от теней. Дола слышал, как ревели бестии в загоне. Кричали в ужасе шеддары и иллирийцы, их голоса слились в один протяжный гул. Все ещё пребывая в некотором оцепенении, Дола смотрел на почерневшее небо, а по его жилам расползался липкий страх. Он услышал треск — кажется, бестии вырвались на свободу. Но ему было все равно — он лишь видел перед собой Тысячеглазого, слышал бесконечный сонм Его голосов.

В ненависти — сила, помнишь, Дола-Огонёк, помнишь, да-да-да?

Нет. Нет, не может быть. Это не со мной! Это неправда! Нет-нет-нет!

Раз-два-три, детская считалочка, щелчок.

Хочешь жить — беги!

— Справа! — рявкнул вдруг Редо, и Дола медленно обернулся.

Он увидел существо с львиной головой, что промеж глаз была покрыта твердыми пластинами панциря, могучим телом и хвостом, который оканчивался острым жалом. Существо встало на дыбы и издало жуткий, утробный рык.

Бестия. Обезумевшая и поглощенная бестелесными тенями, она подчинялась воле Тысячеглазого. Одно из самых опасных чудовищ Джагаршедда. Его можно было приручить или погибнуть в попытке сделать это.

Тяжёлый удар головой пришёлся нелюдю в бок и отбросил в сторону. Ослеплённый болью, Дола попытался подняться, но то, что сбило его с ног, снова набросилось на него. Перед его лицом мелькнула раззявленная звериная пасть с огромными клыками. На уровне инстинктов Дола сумел увернуться, перекатиться на живот. Бок вспыхнул обжигающей болью. Иллириец снова попытался подняться на ноги, но удар лапой не дал ему это сделать, прочертив на спине несколько глубоких кровавых следов. Дола извернулся, попытался попасть свободной ногой бестии промеж глаз, извивался всем телом и судорожно шарил рукой по песку, пытаясь найти потерянный меч. Рука его наткнулась на что-то короткое и острое. Кажется, нож. Не задумываясь, Дола воткнул его бестии точно в глаз и добавил удар ногой. Чудовище с ревом встало на дыбы, и это дало нелюдю возможность, наконец-то, откатиться в сторону и подняться с песка. Он увидел валяющийся неподалёку меч и рванулся к нему. Отчаяние придало ему сил: забыв про боль и голоса в голове, Дола схватил оружие, защищаясь. Бестия снова вздыбилась, и заревела — в бок ей вонзилось несколько стрел. Опять раздался крик Малакая, призывавший оставшихся шеддаров убить треклятое чудовище.

— Shienadan! Держите бестию! — и не разобрать было, кто же кричал — отец или Малакай.

У Долы не было возможности оглядеться по сторонам, чтобы увидеть Редо. Все, что сейчас занимало его внимание — неумолимо приближающаяся туша чудовища. Бестия на краткий миг застыла, готовясь нанести последний удар, и тут Дола, собрав все силы и волю в кулак, рванулся вперёд. В тот же миг чудовище совершило свой бросок. С диким криком Дола вонзил меч в ему в грудь, сделал резкое движение вверх, вспарывая шкуру. Пронзительно вереща, хищник обвил Долу хвостом, одним движением оторвал его от себя, и швырнул оземь, выбив на несколько мгновений из него дух. Пока иллириец хватал ртом воздух, бестия, продолжая реветь от боли, судорожно колотила хвостом по горячему песку.

Оглушенный иллириец весьма некстати приподнялся на локтях, и увидел, как к нему несётся взметнувшийся в очередной раз хвост с жалом. Он снова уткнулся лицом в песок и услышал свист над головой. Дола перекатился на спину и начал было подниматься на ноги, но уже без прежней прыти — сказывались полученные увечья. Он увидел, как бестию оседлал Редо и с хрустом вонзил кинжал ей в череп на стыке защитных пластин, а Малакай добавил ещё пару стрел в бок. Хищник зашипел и уже в агонии взмахнул хвостом, его жало полоснуло Долу по горлу. Тварь тяжело рухнула на песок и затихла.

Дола с недоумевающим видом схватился за шею, пытаясь остановить хлынувшую кровь. Пошатнулся и неловко осел на песок. В глазах у него потемнело, отчаянно не хватало воздуха, а из горла вырвался булькающий звук. Дола больше не замечал и не слышал ничего вокруг. Не видел он, как подбежали к нему уцелевшие шеддары. Не почувствовал Дола и рук отца, которые быстро зажали ему рану, не услышал он разъярённый голос, приказывавший срочно позвать шамана.

Из последних сил Дола загребал пальцами раскалённый песок, отчаянно цепляясь за вытекавшую вместе с кровью жизнь.

«Я не хочу умирать! Я выживу, я...»

Желтый диск солнца неожиданно засиял еще ярче и резко увеличился в размерах, ослепив Долу. Он зажмурился, и провалился во тьму. Он падал бесконечно долго, хватая руками пустоту. Он тянулся к неумолимо удалявшемуся солнцу, пытался снова уловить доносящийся издалека голос отца, он судорожно хватал ртом воздух. Он искал опору, но ее не было. В отчаянии он звал брата, но Лайе молчал. Он взывал о помощи, но его никто не слышал.

Как и тогда, много-много лет назад.

Раз-два-три. Щелчок.

И тихий гул в голове.

Но вот темнота сгустилась, неуловимо изменилась, превращаясь в абсолютное ничто, в вечную пустоту. И исчез холод, растворилась боль, лишь незримые руки обвили слабеющее тело, укачивая, убаюкивая. Теперь он не падал, но плыл в пустоте, обхватив колени руками, съежившись, подобно нерожденному дитю в материнской утробе. И тысяча рук крепко держала его, а в пустоте вокруг, один за другим распахивались безумно вращающиеся глаза, и нарастал глухой рокот сонма Его голосов.

Так-так-так, маленький мальчик без Имени... Преданный, обманутый, растерзанный, умираешь один, в пустоте, от страшной раны, да-да-да.

«Я не хочу умирать! Я не могу умереть, не должен! Не так! Не сейчас! Я хочу жить! Жить! Жить!» – безмолвно кричит Дола в ответ.

Так-так-так, ты снова звал Нас, и Мы снова пришли к тебе, да-да-да! Что ты готов сделать для того, чтобы выжить... сейчас, снова, потом, всегда? — снова он чувствует Его всем своим существом, слышит Его в своей голове.

«Все! Я сделаю все! Помоги, Тысячеглазый, как тогда! Я помню, я помню!»

Так говорят все, да-да-да. Никто не готов умереть — старым ли, молодым ли. Что ты можешь отдать в обмен на жизнь?

«Все! Бери все, что угодно! Я не готов умереть, я не хочу...»

Нет-нет-нет! Мало, слишком мало... А потом? Что потом?

...и абсолютное Ничто меняется, исчезают безумные глаза, тысячи рук переплетаются меж собой, принимая очертания фигуры. Он глядит, и видит перед собой Лайе.

«Брат, это, ведь ты? Спаси меня, помоги!»

Но Лайе смотрит на него пустыми, бездушными глазами, и кожа его меняется, из серого в бронзу, а затем в цвет золота, и волосы сияют ослепительным светом. Он глядит на Долу, презрительно усмехаясь, и вдруг его фигура сминается, точно скомканная бумага, и сквозь нее снова глядит тысяча Его глаз.