С утробным, звериным рыком Северус бросается вперёд, вдавливает меня в стену, вцепляется в волосы. Целует грубо, безжалостно, до крови прокусывает губу, снова рычит, впиваясь в беззащитную шею. Я пытаюсь сказать хоть что-то, но вместо слов получаются жалобные скулящие звуки, от которых становится ещё хуже, ещё больнее.

– Ну же, не стесняйся. – Горячий шёпот обжигает ухо. – Хочешь вставить мне прямо здесь, на этом столе? Или, может быть, на рояле? Как тебе больше нравится, а, Поттер?

– Северус, не надо… – В горле собирается душный, болезненный комок. – Пожалуйста, не надо… только не так.

– Не так? Отчего же? – Руки грубо шарят по моему телу, срывают пуговицы на рубашке. – Разве не этого ты хотел? Разве не этого добивался, когда выслеживал меня? Когда донимал меня ежедневно, ежечасно? Все эти твои визиты, Поттер, твои похотливые взгляды, разговоры по душам – думаешь, я полный идиот? Думаешь, ничего не понимаю?

– Я не выслеживал… не хотел… пожалуйста, Северус!

– Ну надо же! – притворно изумляется он, с силой впечатывая меня в стенку. – Не выслеживал? Может быть, ты ещё скажешь, что не желал меня? Не представлял в своих грязных фантазиях, как однажды окажешься в моей постели? Отвечай, чёрт бы тебя побрал!

Его рука жадно щупает меня между ног, и это так… грязно, так неправильно. Я чувствую, как что-то горячее, влажное обжигает веки, стекает по щекам.

– Что это было, Поттер, а? – Шипит мне прямо в губы. – Там, на кладбище. Любопытство? Издевательство? Попытка шантажа? Ты хотел показать свою власть надо мной, так, несносный ребёнок?.. Ну же, почему ты молчишь, Поттер? Или каменный стояк лишил тебя способности к речи?

– Заткнись! – Резкий толчок, последняя попытка освободиться. От неожиданности Снейп отлетает на несколько шагов, а я просто сползаю по стене, давясь рыданиями. – Прекрати немедленно! Не смей говорить все эти ужасные вещи, не смей оскорблять то единственное святое, что есть в моей грёбаной жизни!

– А ты, разве ты не поступил точно так же? – орёт он в ответ. – Ворвался в мою жизнь, сделал всё, чтобы я поверил тебе, чтобы я сломался, и теперь решил плюнуть в самое дорогое…

– Сломался? Сломался?! Для тебя впустить кого-то в свою жизнь – это значит сломаться? Позволить кому-то быть рядом, довериться – значит проявить слабость? Так вот, Северус, слушай правду, потому что никто кроме меня тебе этого не скажет: ты чёртов мудак и эгоист! Ты только рад найти повод, любую, даже самую бредовую причину вышвырнуть меня из своей жизни, просто потому что ты до смерти боишься! Ты до чёртиков, до помутнения рассудка боишься, что я уйду первым, и предпочитаешь выгнать меня взашей, чтобы потом сказать самому себе: да, я был прав, никому нельзя доверять. Такие как ты живут в постоянном страхе полюбить кого-то, потому что слишком любят себя, такие как ты заранее ждут предательства и видят его во всём, лишь бы не было больно! Только это всё равно больно, Северус, это чертовски больно!

…И что-то случается, что-то странное: как будто внезапно перегорела лампочка. Или как будто кто-то взял и выпустил весь воздух, а ты сидишь на холодном полу, задыхаясь, с горящими лёгкими и пустотой внутри. Да, это полное опустошение. Финал. Лопнувший воздушный шарик.

Мы вместе выдохлись и вместе дошли до края, до самого дна. И теперь нам обоим предстоит карабкаться на поверхность и либо сдохнуть, раздробив череп о камни, либо спастись. Но только вместе. Вместе.

– Я не следил за тобой, – говорю ему тихо, – ни разу с того дня, как мы столкнулись в автобусе – тогда, помнишь, ещё весной. Не ты один, Северус, имеешь право навещать своих мертвецов. Не ты один знаешь, что это такое – видеть лица любимых людей только на фотографиях.

Он, наконец, поднимает на меня глаза. В них безмерная усталость и какая-то невероятная, вселенская обречённость. Но я отчего-то знаю: он верит, на этот раз верит.

– Как ты узнал? – спрашивает: – Как?

– Увидел тебя на кладбище, когда приходил к родителям. Я не мог не подойти, понимаешь? Мне это было нужно.

– А потом, потом зачем? Все эти цветы, тайные посещения? Я не понимаю.

Ответ приходит сам собой, единственно правильный и честный.

– Хотел быть ближе к тебе. Ты был такой далёкий, чужой – и всегда один. Ты, сам того не зная, дал мне очень много, и мне хотелось сделать хоть что-нибудь в ответ, вот только я не знал, что. А потом случайно встретил тебя на кладбище. И подумал: наверное, этот человек, ушедший пятнадцать лет назад, ему очень дорог.

– Догадливый. – Слабая усмешка.

– Я хотел как лучше, Северус, – устало заканчиваю я, растирая покрасневшие глаза. – И не собирался обманывать твоё доверие. Мне нравилось быть твоим другом, и я готов был довольствоваться тем, что есть. Но, наверное, действительно перегнул палку. Прости. Я пойду.

Встать очень трудно, как будто за каких-то десять минут тело потяжелело на целую тонну. Ватные ноги не слушаются, и я вновь сползаю по стене, стиснув зубы от унижения. Слава богу, терпеть осталось совсем недолго. К чёрту всё. К чёрту.

И тут Северус зачем-то встаёт и протягивает мне руку. Я всё ещё сижу на полу как полный идиот и тупо пялюсь на эту руку, не понимая, что же ему от меня нужно на этот раз. Разве недостаточно было боли? Недостаточно слёз и ненависти?

– Дурак ты, Поттер, – говорит Снейп, и это звучит удивительно мягко, как самые ласковые слова. – И я дурак. Какой-то идиотизм, честное слово.

– Полнейший. – Киваю я, всё ещё недоверчиво изучая его взглядом. Но у него такое выражение лица, к которому, чувствую, мне ещё только предстоит привыкнуть.

К которому я буду привыкать долго-долго.

Мы выходим на улицу. А там – осень эта чёртова, со всеми её депрессиями и падающими листьями. Со всей её лёгкостью, изменчивостью, полнейшей непредсказуемостью. И посреди всего этого великолепия – он, Северус, в своём дурацком пальто – стоит, моргает, смотрит как-то… потерянно. Будто не понимает, кто он и зачем. Будто ему тоже требуется время, чтобы… привыкнуть.

И внезапно всего этого становится слишком много – и осени, и листьев, и пальто, и этой странной, неожиданной лёгкости – так много, что я срываюсь, не выдерживаю, правда, совсем слетаю с катушек. Бросаюсь на дорогу, лечу сквозь рыжие фары автомобилей, и для меня скрип их жалобный, и окрик Снейпа, потонувший в вое ветра – как музыка. В руках – разноцветные сухие листья, и я бегу к нему, всё ещё опухший от слёз, бегу и хохочу во всё горло.

– Да ты… ты…

Он сейчас такой бледный, что мне на секунду становится страшно. Но я же не просто так с ума сошёл, он в этом виноват не меньше моего, я так ему и говорю, продолжая нервно хихикать. А он уже руку занёс для удара, да так и застыл с ней в воздухе – молча. Только щека дёргается. Ну и кто из нас сумасшедший?

– Вот… букет, – объясняю я, старательно всовывая в его безвольную ладонь весь свой пёстрый пыльный ворох, – осенний. А то предыдущий ты выбросил.

Он переводит взгляд на свою руку, потом на меня и смешно мотает головой, видимо, не находя слов. А я вдруг понимаю, что действительно полный идиот, ведь ему же, наверное, холодно в этом жутком дырявом пальто. И тянусь к нему, хватаю за чёрную ткань, с силой прижимая к себе, оплетая его руками. Согреть, согреть, согреться, боже, наконец-то всё правильно, всё так как нужно.

– Что ты творишь, Поттер?!

«Это очень глупо, – говорят его глаза. – Нелепо, глупо, непоправимо…»

– Отцепись от меня сейчас же! – он безуспешно пытается стряхнуть мои руки.

«Держи, держи, не отпускай, – бешено стучит в висках. – Не дай мне остаться одному».

– Твою мать, – обречённо выдыхает Снейп, опуская голову мне на плечо.

– Угу. – Соглашаюсь. А как тут не согласиться?

Наш осенний букет рассыпался по асфальту. Распался на маленькие разноцветные составляющие. Если взять один листок в руку и сжать в ладони – наверняка превратится в такую же красно-жёлтую шелуху.

Мне хочется проверить, и я бережно собираю листья, застрявшие в чёрных густых волосах.