— Теперь, что касается самого Новгорода, — промолвил Дан и сделал вид, что задумался. Однако через минуту встрепенулся и начал говорить дальше: — Вы, конечно, можете привести в порядок старое оружие на складах, восстановить новгородские стены и уговорить остаться в Новгороде слуцкого князя, но… — Он замолчал, поерзал на бревне, сидеть долго на нем было неудобно — бревно, все-таки, не стул, и затем продолжил: — В городе очень многие недовольны боярами. И не только чернь, но и житные люди, и купцы. И воевать с Москвой они не хотят. Потому что их жизнь становится все хуже и хуже, а московский князь Иван lll обещает им защиту и различные послабления… — Дан на секунду замолчал и произнес: — Хотя, хм, жизнь простого люда в Москве, как бы еще не тяжелее… — Однако, тут же, добавил: — Впрочем, там другие порядки… Так, вот, бояре в Новгороде загоняют людей в кабалу и обдирают до нитки. Сколько у бояр долговых расписок и закладов «молодших людей», а, воевода? — задал вопрос Дан. — Иные уже ими могут обвешаться, как дерево листьями…

— Ты, к чему это, мастер, клонишь? — недовольно спросил тысяцкий, сам являющийся крупным боярином.

— А к тому, — ответил Дан, — что ничто не спасет город, который некому защищать. Или вы, я говорю о боярской «осподе», серьезно надеетесь, что простые бондари и плотники, гончары и другие новгородцы, разорившиеся благодаря боярам, будут не щадя живота своего защищать город? Так, как делали это раньше?

— Ты тут нездешний, — жестко сказал воевода, — ничего в Новгороде не понимаешь.

— Не понимаю, — спокойно согласился Дан. — Но, если бояре и богатейшие купцы Новгорода не перестанут разорять «черный люд», если вы не введете какие-то ограничения по долгам, никакое оружие и никакие новые стены город не спасут. В первую очередь вас, бояр, не спасут! Или боярыня Марфа Борецкая, посадник Дмитрий и ты, тысяцкий, рассчитываете, что боярское ополчение сможет само, без черни, спасти Новгород? — Дан взглянул на тысяцкого. По лицу воеводы ходили желваки, затронутая Даном тема новгородскому тысяцкому явно не нравилась. Дан снова вздохнул и произнес: — Хорошо, оставим этот вопрос, пока, в сторонке…

— А, теперь, смотри, воевода, сюда, — Дан нагнулся и подобрал с травы валявшийся отщеп бревна, — вот у меня лист бересты. — Он начертил на земле, более-менее, как бы лист бересты. — Я делю его на две части. На одной стороне рисую дань, какую взял с Новгорода московский князь в прошлую войну… — Дан оторвался на минуту от рисунка, который чертил и обратился к воеводе. — Скажи, воевода, сколько вы, сколько Новгород, заплатил тогда Москве? Когда новгородское ополчение было разгромлено под стенами Руссы и пленным, — Дан возвысил голос, — и пленным… Ты же помнишь, воевода, пленных новгородцев, которым татары отрезали носы и губы? — неожиданно хрипло спросил Дан. — Ведь, ты тоже участвовал в этом сражении! — почти выкрикнул Дан. Тысяцкий даже дернулся от этого крика, его подручные схватились за мечи и привстали. Семен, суетившийся возле печек для обжига керамики, застыл на месте и, повернувшись, удивленно — очумело уставился на Дана, а из сарая выскочили Вавула, Зинька и Лаврин. Даже соседи, те, кто поближе, возившиеся на дворах — хоть на посаде усадьбы и располагались не впритык, как на улицах в самом Новгороде, но, все же — перестали работать и завертели головами, пытаясь понять, где кричат… Но Дан уже успокоился, вспышка ярости за попавших в плен, по вине бездарного руководства, в прошлой войне с Москвой и жестоко изуродованных новгородцев прошла.

— Прости, воевода, — тихо произнес он. Дан сам не знал, с чего это он, вдруг, сорвался на тысяцкого. Может, потому, и он подсознательно это чувствовал, да и не только подсознательно, что ему нужно было вывести тысяцкого из равновесия и заставить его посмотреть на мир другими глазами? Чтобы он принял и понял неизбежность тех перемен, которые Дан собирался ему предложить? Ибо чем скорее тысяцкий, а через него и бояре новгородские во главе с боярыней Борецкой и новгородским посадником поймут то, что Дан им говорит, и начнут действовать, а значит менять Новгород, тем больше шансов у города отбиться от московских войск… А, может, и еще почему он, Дан, сорвался. Но, в любом случае, произошедший инцидент нужно было немного сгладить, так, чтобы не вспыхнул сам воевода и не отдал приказ своим подручным отправить Дана куда-нибудь по ту сторону бытия или просто в городскую «холодную», с формулировкой оскорбление высшего должностного лица Новгорода. Притом сгладить нужно так, чтобы тысяцкий не стал его врагом.

— Думай, голова, думай, — срочно приказал себе Дан…

— Я, воевода, пока по земле ходил, столько всякого насмотрелся, — задумчиво сказал Дан… — он снова занялся, мягко говоря, сочинительством. — В конце концов, не в первый раз, и, скорее всего, не в последний, — мелькнула философская мысль в сознании Дана… — и все от глупости и жадности людской, — невпопад закончил начатую фразу Дан. Подумал и, артистически вздохнув, добавил выражение одного известного в будущем актера — «К гробу багажник не приделаешь», на ходу перефразировав его в соответствующее эпохе и религиозности: — Только в царствие небесное сундуки со златом не прихватишь. — Возможно, тысяцкий, и собирался вспылить до этих слов Дана, но последнее выражение, и это было видно, погасило весь его запал. Он, лишь, махнул рукой своим «мужичкам», и те опять уселись на бревно. Домашние тоже постепенно успокоились и принялись за работу. И любопытствующие соседи как-то мгновенно занялись своими делами.

— Занятные вещи ты говоришь, — уронил тысяцкий и, положив одну руку на колено, второй оперся на свой золоченный или золотой, Дан до сих пор так и не понял, пояс. — И весьма здравые, — секунду спустя добавил он. — Откуда только ты их берешь… — Василий снова помолчал с секунду и произнес: — И Марфа говорит, не прост ты, вельми не прост. А на твой вопрос я отвечу — мы отдали московскому князю очень много. 10 тысяч только рублями, а кроме того грады с землицей — Бежицу, Волок Ламский, Вологду. Но на сем я не присутствовал, ибо ранен был тяжко и огневица-горячка жгла меня.

Тысяцкий тоже вздохнул, скорее даже полурыкнул, похоже, та давняя рана хорошо запомнилась ему. После чего произнес: — А теперь сказывай дальше. Ты, как я и думал, хоть и выглядишь молодо годами, но речь твоя зрелая… — И, неожиданно, ухмыльнувшись, подмигнул Дану: — Я такого еще никому не говорил, учти! — И уже снова серьезно повторил: — Продолжай, я тя слушаю.

Слегка растерявшись от такого выверта воеводы…

— Уж, не недооценил ли я его, — несколько нервная мысль проскочила на заднем плане сознания Дана.

… Дан продолжил: — Значит, пишем на этой стороне листа 10 тысяч рублей. Как думаешь, воевода, во сколько можно оценить потерю Вологды, Волока Ламского и Бежецка?

— Тысяч в 5 рублей каждый будет, — ответил воевода, — если за год считать.

— То есть, если считать за месяц… 5 делим на 12… Умножаем на 3… Все вместе выходит еще тысячи полторы примерно. Плюсуем к 10 тысячам и получаем 11 с половиной тысяч рублей потери Новгорода сразу, за один раз. Пишем здесь окончательную сумму в 11 с половиной тысяч рублей. Впрочем, 11 с половиной тысяч — это лишь потому что московские полки не вошли в город. Иначе они выгребли бы все. А заодно и «осподу» порубили бы вместе с множеством купцов и иных новгородцев… А, сейчас возьмемся за другую сторону, — Дан упер прут во вторую половинку условного листа бересты. И сразу предупредил воеводу: — Все вопросы потом. Итак, первое, что пишем здесь — сколько стоит… Допустим, меч или топор. Топор даже лучше, он дешевле и обучить, с ноля, владеть им гораздо легче, — туманно пояснил Дан наблюдавшему за ним воеводе. И продолжил: — Насколько я интересовался ценами, в оружейном ряду можно купить хороший боевой топор на коротком ратовище-древке, работы новгородских оружейников, за 5 рублей. Пишем — топор, 5 рублей. Далее, шелом. Шелом дорого, а шапка кожаная, укрепленная металлическими полосками, всего 4 рубля. Значит, шлем еще плюс 4 рубля. Щит длинный, для пешего боя, обойдется также в 4 рубля. А теперь самое главное, арбалет или, как говорят в Новгороде — самострел. — И Дан снова пояснил воеводе, пока еще ничего не понимавшему, — я исхожу из того, что сделать хорошего арбалетчика гораздо легче и быстрее, чем хорошего лучника. Самострел с крюком у новгородских мастеров можно найти по 5 рублей. А, если сделать большой заказ, то можно взять и по 4 с полтиной. Добавляем сюда, — бормотал увлеченно Дан, — для полного счастья, по полсотни болтов на самострел. Для начала сойдет, а потом добавим. Ведь, при боестолкновении, — сказал-пояснил снова Дан, скорее самому себе, чем воеводе, — это даже лишнее будет, а при осаде и пары сотен не хватит. Полсотни болтов обойдется… обойдется… Полтора рубля десяток, значит пять десятков обойдется в 7 с полтиной рублей. И выплывает тут сумма вооружить одного арбалетчика… Так, что я забыл? — неожиданно спросил сам себя Дан. — Доспех забыл. Это тоже дорого, но можно обойтись кожаной курткой с нашитыми железными бляхами. Конечно, и это не дешево, однако дешевле, чем панцирь или кольчуга. Тем более, если под большой заказ, можно договориться с кожевенниками по 5 рублей за куртку из вываренной кожи. А потом с бронниками за 5 рублей, чтобы нашили на куртку железо. Итого вместе выйдет 10 рублей за куртку. Думаю, не хуже татарского тегиляя будет. А теперь результат… Топор 5 рублей, щит 4 рубля, шапка железная 4 рубля, доспех из кожи с нашитыми железными бляхами 10 рублей. Прибавляем сюда 4 с полтиной за арбалет и 7 с полтиной за болты… Получаем на выходе 35 рублей за одного арбалетчика… Итого 35 рублей за одного арбалетчика без кормежки. Добавляем отдельно деньги на прокорм. Это… Чер… — сморщил лоб Дан, быстро взглянул на воеводу и закончил свой возглас несколько иначе, чем начинал, — господи, я же считал. Ага, вспомнил, — лоб у Дана разгладился, — гривна в день, это в месяц 30 гривен или около 2 рублей… А теперь воевода смотри, — приступил к объяснениям своих записей Дан, — одна из основных, подчеркиваю, — сказал Дан, — только одна из основных! — проблем Новгорода в том, что московское войско, будь то татары или боярские и княжеские воины, состоит из профессиональных ратников, а за Новгород воюет ополчение. И, если малочисленное конное ополчение «лутших» людей Новгорода — бояр со своими дружинами, небольшое количество городских ратников, а также купцы из сотен, за счет хорошей защищенности броней и ратных навыков еще может противостоять московскому войску, то ополчение нет. И особенно массовому обстрелу конных татарских лучников. И защиты от тактики московского войска, сочетающего относительно тяжелую боярско-княжескую конницу с отрядами легкой татарской кавалерии, у Новгороду, пока, нет… Насколько я наслышан, — сказал Дан, — в разгроме новгородского войска под Старой Руссой, есть и изрядная вина татарских лучников, при атаке новгородцев прятавшихся за спины московитов. Это так? — спросил он у воеводы.