«Вот это да! — поразилась Ольга. — Как же тут Лайма жила? Или всё это пришло в запустение после её смерти? Хотя, судя по всему, пыль тут не вытирали столетиями».

За столом сидел, вероятно, сам хозяин. Казалось, он спал: в полутемной комнате трудно было рассмотреть его лицо.

Увидев отца Лаймы, Ольга опешила и замерла на месте, оставив за собой раскрытой дверь.

— У нас принято дверь закрывать, — неожиданно произнес Кречет, и его хриплый, продирающий до костей голос эхом разнесся по небольшой комнате. Казалось, он совсем не удивился их появлению. Как будто давно ждал этого.

Ольга вздрогнула. Священник вернулся и закрыл за ней дверь.

— Я тебе говорил, чтобы ты здесь не появлялся, — так же грозно произнес Кречет. — Мало тебе других неприятностей?

— Я подумал, тут такой случай, что мне нужно прийти самому, — сказал дрогнувшим голосом священник.

— Кто она? — спросил Кречет.

— Подруга Лаймы. И я подумал, что нужно привести её к тебе. Она, кажется, обо всем догадывается.

Кречет поднял на Ольгу глаза, и она онемела: они горели слабым красным огнем.

Ольга стала задыхаться, её охватил ужас. Они что, знакомы и заодно? Ей казалось, что всё кончено, время остановилось и никто ей больше не поможет. В глазах ее потемнело, и Ольга потеряла сознание.

— Она каким-то образом узнала про тебя, — продолжал батюшка. — И я подумал, что её нельзя отпускать, она может потянуть за собой еще кого-нибудь, а у нас и без неё бед хватает. Если бы не твоя Лайма, мы бы жили спокойно, но тебе надо было её пожалеть, — совсем прорвало его.

— Заткнись! Не тебе судить о Лайме. Чтобы там не говорили, она наша. Моей крови!

— Зачем тогда ты отпустил её в город?

На это хозяину ответить было нечего. Видно, они уже не первый раз обсуждали это.

— Свяжи её пока и брось в подпол, — приказал Кречет. — Я сегодня сыт. Пусть останется на ужин.

Священник взял со скамьи веревку, перевернул тело Ольги и связал ей сзади руки. Потом открыл дверцу подпола, и спихнул туда бездыханное тело девушки. Когда он прикрыл дверцу половиком, Кречет сказал:

— Это всё из-за него. Говорил, что он ей не нужен, но она не послушалась.

Священник сел напротив него.

— Но ведь это он своими мольбами оживил её.

— Он был только средством! — крикнул Кречет. — Только средством. Я бы и сам её оживил, у неё моя кровь!

— Я понимаю. Но она могла бы и не узнать ничего и всю жизнь прожить нормальной человеческой жизнью.

Кречет, услышав это, сорвался с места.

— Ты думаешь, я хотел втягивать её во всё? Думаешь, хотел, чтобы она волком выла по ночам и принюхивалась к запаху крови? Разве тебе так просто нести службу и смотреть на всех алчными глазами?

— Но ты же знаешь, нормальные люди обходят стороной мою церковь. А те, что ходят ко мне, такие же, как мы.

Тут в окно негромко постучали. Собеседники вздрогнули и, недоумевая, переглянулись. Хозяин поднялся из-за стола, подошел к окну и громко спросил:

— Кого там еще лихая несет?

Снаружи ответили:

— Нам нужен Антон Павлович Кречет. Мы из милиции. Можно войти?

Кречет посмотрел на священника.

— Ну вот, — сказал сипло, — еще гости пожаловали.

Он прошел в спальню и вскоре вышел оттуда с ружьем.

— Что ты задумал, Антон? — испугался батюшка.

— Пусть полежит, — сказал Кречет и положил ружье на скамью за столом.

Михайлов, Горюнов и Свирида подъехали к дому Кречета.

— Может, оставить машину неподалеку? — с предосторожностью предложил Горюнов.

— Да что вы, — стал успокаивать его Свирида, — я этого Кречета знаю. Тихий, мирный человек. С виду, правда, несколько суров и угрюм, а так — мухи не обидит.

И все же они остановились метрах в двадцати от дома. Выбравшись из машины, Михайлов с Горюновым стали осматриваться, Свирида сразу решительно направился к дому.

— В такое время дня Кречет должен быть здесь, я уверен, — сказал он и постучал в окно.

Через несколько минут сухо скрипнула дверь и на пороге появился сам хозяин. Три пары глаз с любопытством уставились на него. От них не укрылись ни его серые испещренные зелеными прожилками и коричневыми точками глаза, полные решимости и жестокости, ни рот с припухлыми чувственными губами, вокруг которого залегли глубокие складки, ни толстые волосатые руки, которые оканчивались скрюченными сурово сжатыми пальцами. Особенно отталкивающе действовали на всякого, кто видел Кречета, его вздернутый нос, выпуклый лоб, мясистые уши с плотными краями, изъеденными какой-то болезнью. Его некогда сильные, крепкие плечи теперь согнулись, однако во всем торсе, опирающемся на короткие ляжки с кое-как приделанными к ним нескладными сухопарыми ногами, еще теплилась грозная мощь, как остаток прежней здоровой жизни.

Взглянув на троих милиционеров, стоявших перед ним, Кречет тут же опустил глаза, будто не хотел, чтобы они смотрели в них.

— Антон Павлович, здравствуйте. Это я, Свирида. Вы меня узнаете?

— Как же, помню, — недружелюбно ответил Кречет. — Вы, кажется, наш участковый.

— Точно, — заулыбался Свирида. — Тут товарищи из области хотели бы с вами поговорить по поводу вашего зятя и дочери.

Кречет посмотрел сначала на Михайлова, потом на Горюнова, но на его лице ничего не отразилось.

— Я никогда не общался со своим зятем и ничего про него не знаю, — сказал Кречет. — А если вы насчет Лаймы, то тут и так всё ясно, мне добавить больше нечего.

— Нет, мы не по поводу Лаймы, мы хотели бы все-таки поговорить о вашем зяте.

— Тогда это не ко мне. Я же сказал вам: я с ним не общался.

— Вы не любили его? — спросил Горюнов.

— А я должен был его любить? Он что — баба?

Возникла пауза.

— Мы можем пройти в дом? — спросил Михайлов.

— Зачем? Вы разве не всё выяснили?

— Нет, не всё, — сказал Михайлов и впился взглядом в Кречета.

— Нам хочется взглянуть, как вы живете, — сказал Горюнов. — К тому же ваш участковый признался, что он ни разу не был у вас дома. А участковому, согласитесь, по долгу службы положено знать о своих подопечных всё.

— Я не его подопечный, — сурово ответил Кречет.

— А позвольте узнать, Антон Павлович, на что вы живете, если не работаете и хозяйство не держите? — спросил Кречета Михайлов, входя в дом.

— У меня есть огород.

— И всё?

— Мне достаточно.

Преступив порог, гости остановились, увидав на лавке бородатого мужчину в кожаной куртке. Свирида, приглядевшись, узнал в нем настоятеля рокатовского храма.

— А вы что здесь делаете, святой отец? — спросил он.

Но священник, казалось, совсем не встревожился, хотя и ответил не сразу:

— Да вот пришел уговаривать Антона Павловича посетить нашу церковь. Он человек одинокий, пора бы ему и к Господу приобщиться. Ведь на том свете неприкаянная душа продолжает мытариться, и лишь божья благодать её успокаивает. Но я больно засиделся. Пойду, не буду вам мешать, — засобирался, поднимаясь со своего места, настоятель.

Свирида уловил что-то неестественное в его поведении.

— И как часто, батюшка, вы, переодевшись в мирское, отправляетесь наставлять своих прихожан на путь истинный?

— Не в одежде дело, сын мой, а в том, что под одеждой да на сердце.

— И все же я попрошу вас пока не ходить, святой отец, — остановил его Михайлов. — Вы поможете нам совершить один очень неприятный обряд.

Теперь настала очередь заволноваться священнику.

— Какой обряд?

Михайлов вынул из кармана листок бумаги.

— Согласно санкции прокурора, мы имеем право вскрыть могилу Лаймы Кравченко, чтобы убедиться, действительно ли она захоронена.

Кречет возмутился:

— Я вам не позволю вскрывать могилу дочери. По какому праву? Как вы смеете?

— Дело в том, любезный, — выступил вперед Горюнов, — что вашего зятя позавчера убили.

— Я б его сам убил!

— Причем убили зверски: оторвав потом голову. И как утверждают многочисленные свидетели, это могла быть женщина.