А вон слева вверху — Вега! Она поближе Андромеды, но до нее все равно не добраться. Не дано летать человеку, даже птица вольней него!

Вчера, подходя к «Бочкам», Майк оглянулся назад и увидел горного орла, сделавшего круг над станцией канатной дороги и устремившегося на юг, вдоль Баксанского ущелья. Орел улетал все дальше и дальше в сторону Тырныауза, не шевеля крыльями и не вертя головой, и Майк следил за ним, пока не перестал различать птицу в дрожании воздуха.

Вчера он восхитился увиденному, а сегодня… Сегодня пришел черед орла восхищаться им! Да только птица не залетает так высоко, как забрался он! И как еще заберется!

Но ведь и он не может так, как этот беркут, сугубо от нечего делать долететь до самого Нальчика, а потом как ни в чем не бывало повернуть назад — чтобы к ночи опуститься в свое гнездо где-то между Чегетом и Азау. Если б мог — он мотнулся бы на Вегу, глянул, что там и как, какие силы вселенной движут в том краю — а потом назад, в Москву. Лучше на Бали! Или в Доминикану… Нет, в Доминикану не нужно — не к кому.

Медленно идти так скучно… Высотные рубежи преодолеваются совершенно незаметно. Приют Одиннадцати — это ж 4100? А сейчас он выше, гораздо выше, хотя до скал Пастухова — а это 4700 в среднем — еще подниматься и подниматься. Ну и что? Он прекрасно себя чувствует: фактически, дорога от «Бочек» до сюда — это разминка, и разминка успешная!

* * *

Голова заболела на высоте около четырех с половиной километрах. Точно так же она болела и вчера, когда вечером — он как раз грел воду для овсянки — к нему в номер постучала женщина, руководитель очередной туристической группы.

— На ратрак сдавать будете?

Ей не хватало трех человек, чтобы обеспечить заполнение машины. Водителю все равно, одного везти или десятерых: оплата идет за рейс, количество мест не важно.

— Нет!

Майка возмущало читерство горе-восходителей, и визит этой сумрачной женщины вывел его из себя. Он не показал виду и не изменил привычной вежливости — да и в чем, собственно, укорять эту несчастную? Но гнев закипел так, что пришлось сцепить зубы, а боль в голове аж застучала.

В горах такое состояние естественно, говорили опытные. Хуже, если начинает тошнить — причем до рвоты — а следом полностью расстраивается пищеварение. «Но это где? — успокоил себя Майк. — Это в Гималаях, на подходах к восьмитысячникам. Я в порядке! Разве что иду один…»

Самодеятельные «тигры скал», публиковавшие в интернете свои мемуары, как заведенные повторяли фразу: «Одиночное восхождение — это самоубийство». Майк считал такое утверждение глупостью, но рисковать не хотел — да и не собирался. У скал Пастухова он рассчитывал встретить организованную группу и вместе с ней взойти на Эльбрус.

Впрочем, в одиночку можно шагать и дальше — до самой седловины между западной и восточной вершинами Эльбруса. На месте найти себе компанию нетрудно: именно здесь, в седловине, на высоте в 5300 метров, набираются сил восходители перед последним рывком. Запросто можно пристроиться к любой приглянувшейся группе!

Лишь бы погода не подкачала. Альпинисты жаловались: погода на Эльбрусе переменчива невероятно! На третью станцию подъемника приезжаешь в шортах и футболке, потому что жара; там тебя накрывает снегопадом, потому что из-за угла подвалила туча и ей неймется остудить твой пыл.

Дальше поднимаешься как в парной: снова жарко и душно, и влажно так, что пот не испаряется, а стекает в ботинки. А вскоре начинается ливень — потому что какое ж это лето, если без ливней? Настоящая же беда приходит, когда из туч начинает громыхать и лупят молнии… Тут остается только молиться, потому что прятаться от разрядов атмосферного электричества просто некуда!

Только один седой кабардинец, украшенный двумя синими ромбами с аббревиатурами Нальчикского госуниверситета и неведомого института физкультуры, и заведовавший в Азау прокатом лыж и ботинок, говорил Майку: «Нет плохой погоды — есть плохие альпинисты!»

Верить хотелось старику. Прослыть плохим альпинистом не хотелось. Ясная и лунная ночь добавляла уверенности в себе.

Размеренная ходьба разгоняла недомогание. Майк чувствовал себя то чуть лучше, то чуть хуже, пока наконец не понял: пора! Он шел уже достаточно долго и проголодался. Несколько глотков теплой воды и шоколадный батончик со сгущенкой и орехами — отличное подкрепление сил!

Ратраки с веселыми пассажирами обгоняли его несколько раз. Добрые люди махали ему, слали то факи, то воздушные поцелуи. Многие жестом предлагали взять на прицеп и хохотали как ненормальные. Майк хмурился и отворачивался. Он и не думал, что внимание к его персоне будет таким надоедливым.

Дойдя до верхней гряды скал Пастухова, он присел отдохнуть и даже немного продрог, поджидая группу, чтобы пристроиться к ней во время восхождения. Натоптанная тропа уходила вверх зигзагом, хорошо различимым в лунном свете, и он гадал: не лучше ли и дальше идти одному? Что такого может случиться, если он прошагает проторенной дорогой, оставив далеко впереди одну, а позади — другую цепочку малоопытных пешеходов?

Весело фыркая выхлопом, подъехал ратрак, привез людей. Маленькая толпа оказалась на редкость разношерстной, вела себя бестолково, суетились и горланила. Ожидать высокого темпа ходьбы от такого коллектива восходителей не приходилось.

Майк дождался, пока они выстроятся в колонну между двумя инструкторами, и присоединился к группе.

Шел он, ругая себя за нерешительность и кляня за излишнюю предосторожность. Шагать приходилось втрое медленнее, чем он мог бы. Двадцатиградусный уклон — это серьезно, но не для Майка! Пусть слабаки петляют по серпантину — почему нет прямой дороги для тех, кто достаточно силен, чтоб идти напрямую?

Туристы пыхтели и кряхтели, источая запахи казенной кухни, застарелого курева, свежего кофе и выпитой для поправки здоровья чарки. Туристки взвизгивали от восторга и останавливались, чтобы похлопать варежками и попрыгать на месте при виде заслонившего Луну облачка или под впечатлением густоты иссиня-фиолетовой тени под снежным наносом.

Наконец один из идущих впереди мудрецов предложил связаться всем одной веревкой — на случай незаметной трещины или снежной лавины. Судя по реакции, тема эта обсуждалась не первый день. Инструкторы, замученные бесполезными разговорами еще вчера, предпочитали молчать.

Майк слушал отрывистые возгласы, и его раздражение нарастало, грозя превратиться в ярость. Нет, так нельзя! Это же казнь египетская, а не восхождение! Как хорошо они шли на Килиманджаро с Алексом — мерно, молча, сосредоточенно. Здесь же — какой-то цирк с клоунами, честное слово. Надо что-то делать!

А что сделаешь, если тропа одна, а народу много? Можно отстать — но мысль о намеренном отставании показалась Майку невыносимой. Хорошо бы обогнать людскую цепочку! Сначала придется приналечь, и сердце забьется, а дыхание станет частым — это понятно, под ногами все-таки снег, не асфальт.

Потом, выйдя в авангард, можно чуть сбавить обороты, чтоб нормализовать функции, и продолжать движение в среднем темпе. Так он наверняка настигнет еще одну группу — но кто мешает проделать обгон дважды? А то и трижды?

Майку даже не пришлось сходить с утоптанной тропы, чтобы опередить любителей экстрима. Пестро разодетые туристы уважительно сторонились, убирая из-под его ног треккинговые палки, пропуская вперед и молча завидуя — он прямо чувствовал эту зависть затылком — сноровистой выносливости, молодости, напору.

Инструктор, шедший во главе колонны явно не впервые, взглянул на Майка с тревогой — и развернулся, чтобы убедиться в численности своих подопечных.

В одиночку шагалось легче. Никто не маячил перед глазами, не хрипел и не кашлял, отравляя чистый горный воздух табачным перегаром. Майк уже порядочно опередил группу и давно снизил темп, набранный при обгоне, но дыхание все не приходило в норму, а сердце, хотя и билось помедленнее, чем при ускорении, принялось ныть — по-особенному, без боли, порождая какое-то слабое, но непреодолимое беспокойство.