Ого! Вот так встреча на другой стороне земного шара! Ее зовут Джули, она отлично говорит по-русски и долго жила в Москве. Нет, сейчас не живет. Нет, она не из России. Да, приехала серфингу поучиться. Надолго ли? Да как понравится.

Джули терпеливо переносила хирургические усилия Майка. Чтоб отвлечь ее от боли, он болтал без умолку, а она отвечала. В Москве они, оказывается, хаживали в одни и те же клубы. Быть, может, и одновременно.

— Только это вряд ли, — любезничал он. — Если б я тебя увидел, я бы обязательно тебя запомнил. Такая девушка — редкость даже в избалованной красотками Москве!

— Спасибо, — Джули скромно улыбалась комплиментам, а Майк осторожно касался ее кожи, держал на своем колене ее ногу, смотрел снизу вверх в ее глаза…

Удивительно, но эти прикосновения лечили его больше и лучше, чем это удавалось морю. От его похмельного уныния и всепоглощающего чувства вины не осталось и следа. Он внезапно ощутил: рядом с Джули — ему хорошо, неожиданно хорошо! Особенно, если учесть его исходное состояние…

Она удивительная! Извлечение игл еще не окончено, а она заливается звонким смехом и подталкивает его здоровой ногой в ответ на шуточки. Разве так бывает через полчаса после знакомства? Чтобы развлечь ее, Майк рассказывает глупые анекдоты — а она реагирует так, будто никогда их не слышала и вообще не видала никого остроумней и веселее.

Солнце жарило вовсю, а красное пятно на месте ежиной атаки успело побледнеть, когда Майк и Джули решили покинуть пляж. Они оставили свои доски у бара, вернули целебный пинцет и пошли к жилым кварталам. Вот и коттедж, арендованный Джо. Джули живет немного дальше. Нет, провожать не нужно. Будет ли она серфить вечером? Разумеется!

Майк рассыпался в обещаниях научить ее вечером всему, что умеет сам — и стоял, глядя как она уходит. Ждал, не обернется ли? Не обернулась. Но шла так, как ходят женщины, уверенные в том, что на них неотрывно смотрят…

Задолго до наступления заката Майк, отдохнувший и повеселевший, ждал Джули на лайнапе.

* * *

Так все началось. Началось, чтобы вскоре кончиться — но при этом никогда не остыть окончательно! Потому что никакая страсть не длится вечно, а любовь… Многие ли распознают ее? Многие ли понимают ценность чувства? И уж совсем немногие знают, что полюбив однажды — не разлюбишь никогда…

С этого дня пребывание Майка в Доминикане проходило под знаком Джули. Они не расставались днем, а скоро перестали расставаться и ночью. Джо улетел в родную Шотландию улаживать какие-то дела, и Джули переселилась в их коттедж. Они попробовали вместе спать, как это издавна заведено у мужчин и женщин, и удивились: уснуть не получается…

Иногда Майк, обессиленный страстью, забывался в полусне и начинал ощущать свое увлечение Джулией подобно снорклингу у рифов. Он погружался в блаженство, словно в тихий и прозрачный океан. Кристальная толща грезящейся воды принимала его ласково и нежно, и Майк погружался в нее с чувством неподдельного и полного счастья.

Он обнимал любимую и засыпал, и во сне Джулия ощущалась им как глубокое, прекрасное, неизведанное море. С ней он открывал для себя вселенную бескрайних далей, и масштабы путались в его воображении. Он мог плыть, держа ее за руку, среди яркой подводной растительности — а мог вынырнуть вместе с ней за пределы земной атмосферы и рассматривать неторопливое кружение планет, не выпуская Джули из объятий.

Он видел себя и ее носящимися на бешеных скоростях то по воде, то по дорогам, то по воздуху среди облаков. Кипение буйных красок, от которых невозможно оторваться и на которые невозможно насмотреться, прежде не снилось Майку — а теперь перестал видеть обычные серые сны. Он тонул в любви к Джули, но тонул с таким наслаждением, какое, говорят, случается у людей в минуты полного отрешения от всех нужд и забот — в том числе и жизненно важных.

Серфинг? О да, они выплывали на лайнап вместе, но больше обнимались и целовались, почти совсем не следя за волной. Серфинг перестал занимать Майка так сильно, как когда-то: его место досталось Джули. Ром был забыт. Откупоренная мамахуана оставалась едва пригубленной и оказывалась забытой. Мэнни по целым дням скучал под балконом — а Майк и Джули подчас не выходили до вечера, да и вечером тоже не выходили — так были заняты друг другом.

День шел за днем, неделя за неделей — а Майк смотрел на Джули со все возрастающим восхищением, и пьянел от нее, и не мог ни насмотреться, ни надышаться ею. Просыпаясь ночью, он первым делом искал взглядом ее — не потому что боялся ее исчезновения, а чтоб видеть и уже от того быть счастливым. Она спала, он любовался ею — такой загадочной в синем ночном свете, такой манящей, такой желанной… И не в силах сдержать страсть, будил ее поцелуем.

Однажды Мэнни, заскучав от нескончаемого рома и томительного безделья, повез их на урок бачаты. Танец — бессловесное воплощение самых несбыточных надежд и самых жгучих желаний — понравился им обоим. Уроки бачаты они брали в местных кафешках — там, где собираются обычные доминиканцы. С них брали небольшую плату, давали Майку партнершу, Джули — партнера, и включали музыку.

Учеба шла до тех пор, пока Майк не замечал, что самодеятельный преподаватель танцев уж слишком тесно прижимается к Джули. А она — ничего, улыбалась то учителю, то своему любимому, и смущенно глядела под ноги, когда делала неверный шаг.

Ревность — откуда она только взялась? — захлестывала Майка, он сбивался с темпа, спотыкался, и в итоге поворачивал не туда, куда влекла его партнерша, а в сторону Джули.

Урок прекращался до срока; расставшись с партнером, возвращалась Джули, и они еще какое-то время смотрели на искусных танцоров. Лишь наблюдая их, Майк немного успокаивался и осознавал, что ревнует напрасно: сами доминиканцы танцуют бачату практически в обнимку — а урок Джули шел на значительном удалении учителя от ученицы.

Однако понимание собственной неправоты вовсе не заглушало ревности, а ревность порождала желание овладеть Джулией теперь же и незамедлительно, словно требовалось срочно доказывать всему миру, кто кому принадлежит — и они плюхались в машину к Мэнни. Шофер деликатно отворачивал зеркало заднего вида от бесстыдных объятий и вез влюбленную парочку окольными тропами, чтоб поменьше любопытных в окна пялилось.

Роберто и Лили относились к Майку и Джули как к маленьким. Своих детей у немолодой уже пары не было, а позаботиться о несмышленышах — хотелось. Каждое утро, когда Майк и Джули приходили в пляжный ресторанчик завтракать, Лили ворковала «Буэнос диас, мис ниньос», целовала Джули в макушку, гладила Майка по голове и несла жареную рыбу — самую свежую, какая только бывает на свете.

Рыбу ловил Роберто — ловкий маленький человек с курчавой выцветшей бородой. За стойкой он красовался в белой рубашке и нарядном до торжественности фартуке; в часы, свободные от работы в заведении — рыбачил.

Выходя в океан, Роберто надевал неизменную рубаху, выгоревшую на спине до полной неразличимости клеток. «Мой рыбацкий талисман», — говорил о потертой рубашке Роберто, и ни в какую не соглашался переодеться.

Вот лодочку свою — горделиво называемую шлюпом — Роберто наверняка сменил бы на новую, но денег недоставало. Не отчаиваясь по пустякам, Роберто конопатил дыры, смолил — тут же, в нескольких шагах от ресторанчика — днище, поправлял нарощенные в носовой части борта и каждое утро еще до рассвета поднимал парус, то есть заводил видавший виды мотор.

Удача сопутствовала ему — в основном благодаря выгоревшей рубахе и коптящей во рту сигаре, утверждал сам Роберто. Рыба в ресторанчике не переводилась, а излишки у Лили выкупали содержатели отелей.

По-настоящему завидными уловами Роберто похвастать не мог: чтобы поймать марлина или тунца, нужно барражировать по рыбным местам на скоростном катере, а на малом ходу можно ловить лишь пудовую макрель да вдвое меньшую дораду. По местным меркам это мальки.

Однажды, выбравшись из ресторанчика после победы над запеченной в сливках рыбой по имени ваху, Джулия спросила: