— Альдо Конти, — прокомментировал водитель, — «Ладзарелла». Музыка, которую слушал подростком — это на всю жизнь!

И не успела отзвучать задорная песенка, как они приехали в Валенсу.

* * *

С этого момента препятствия на пути Майка в Сантьяго-де-Компостело исчезли. В гостинице он больше часа пролежал в ванне с горячей водой, но холод уходил из глубины его тела понемногу, по капельке, и длилось отогревание до самой ночи. В магазинчике напротив он купил и высокие непромокаемые ботинки, и термобелье, и перчатки с электроподогревом — отвалив за вещи сумму, достаточную для приобретения подержанного автомобиля.

Жадный торговец все норовил осчастливить неожиданного покупателя то треккинговыми палками раздвижной конструкции, то коньячной фляжкой из чистого — судя по цене — золота, то рюкзачищем, способным — если верить рассказу продавца — нести не только груз, но и самого путника.

Дождь, ветер и холод сопровождали Майка неотрывно — но уже как-то равнодушно, без настойчивости и задора, и даже не пытались всерьез уязвить хорошо экипированного путника.

Шагалось легко и быстро — остаток пути до Сантьяго занял неполных четыре дня — хотя Майк и не особо спешил. Стертая нога быстро заживала, начавшийся было герпес прошел бесследно. Внутренний голос беспокоился о других болезнях, связанных с переохлаждением, но помалкивал — и простуды не наступило.

Стало легко и на душе. Джули вспоминалась без боли, с благодарностью и щемящим ощущением ушедшего, но все еще такого памятного наслаждения. Он больше не ждал и уже не жаждал увидеть ее. Та женитьба на Эридании… Смешно и вспомнить! Такое ребячество, ей-богу… А ведь именно на свадьбе он в последний раз говорил с Лили, и ее уже точно не вернешь. Несправедливо!

«Тьфу, черт, прости господи, — подумал Майк, едва слово «несправедливо» прозвучало у него в голове. — Далась же мне эта справедливость!»

В альберге Майк заглядывал лишь для получения отметки в креденсиаль. «Формальность, — думалось ему. — Коллекция цветных штампиков один другого краше. Милый пустячок, предмет для предъявления маме».

В кафедральном соборе Сантьяго-де-Компостело выстроились огромная, на час стояния, очередь. Паломникам выдавали официальные сертификаты о прохождении El Camino de Santiago. «Настрадавшиеся» в пути пилигримы предъявляли церковному служителю гармошки своих креденсиалей, и незамедлительно получали долгожданные свидетельства — раскрашенные как титульные страницы средневековых рукописей и скрепленные печатью епархии.

Майк стоял в очереди уже долго, но чем ближе подвигался к заветному окошку, тем сильнее разрасталось в нем сомнение. Зачем ему эта бумага? Заслужил ли он эту награду? Люди впереди и позади него — они старались, выкладывались, терпели трудности дальней дороги и лишения общественных ночлегов; и каждому из них всевышний отмерил испытаний ровно столько, сколько было по силам человеку.

Он свои испытания — вынес ли? Нет! Преисполнившись гордыни, прошел мимо пяти гостиниц в Каминье — а ведь мог снять номер и высушить там одежду, отогреться и продолжить свой путь. Господь не попустил бы, наверняка подбросил бы новых тягот. Ну, хорошо, сел в такси, доехал до Валенсы, там попал в отель и накупил экипировки. Кто мешал вернуться назад и возобновить паломничество? Никто. Но ведь не вернулся…

— Скажите, сеньор, какая причина заставила вас пуститься в El Camino de Santiago?

Пока Майк мучился угрызениями совести, очередь продвинулась, и теперь к нему обращался служитель храма. Собственно, один и тот же вопрос задавали каждому паломнику, и не важно, что отвечал человек: он мог даже просто пожать плечами. Важно, чтобы вопрос прозвучал, а отвечающий — задумался.

— Я увлекся женщиной, падре, — проговорил Майк. — Она бросила меня. Чтобы избавиться от этого чувства, я пришел сюда.

— Удивительно, — доброжелательно усмехнулся священник. — Обычно в церковь идут, чтобы обрести любовь. Но на все воля божья! Раз уж Святой Иаков призвал вас, дабы избавить от любви — значит, так угодно Всевышнему. Не стану спрашивать, утешились ли вы. Скажите лучше ваше имя, чтобы вписать его в документ…

Он склонился над листом, приготовившись писать.

«Утешился ли я? — подумал Майк. — Время покажет… А вот награждать меня грамотой — несправедливо!»

На сей раз, подумав о несправедливости, он не удивлялся, не чертыхался и не раздражался. Похоже, наставление Джима таки укоренилось в душе Майка.

— Не нужно ничего писать, падре. Передайте мою признательность Святому Иакову!

Священник сложил персты и осенил паломника крестным знамением.

— Апостол услышал вас, сеньор. Идите с миром!

Из храма Майк вышел свободным от каких бы то ни было забот и переживаний. Такси домчало его до аэропорта. Ожидая посадки на рейс до Москвы, он связался с Джо.

«Дела? В порядке! Клиент идет косяком, объемы вложений растут, инвестиционные портфели пухнут», — рапортовал управляющий филиалом.

«Мы виделись с Джимом в Назаре. Ты можешь сказать, что с ним случилось? Он изо всей силы толкал меня на путь справедливости», — писал Майк.

«И как, вытолкал? Это его конек. Но не твой. Лично я считаю, что твой путь — это путь воина Света!», — отвечал Джо.

«Да ну вас обоих в болото», — отправил Майк СМС-ку, получил в ответ хохочущий смайлик и отправился в посадочный сектор.

Сидя в самолете, Майк силился уснуть — и не мог. Картина в его сознании то слегка прояснялась, то снова затягивалась туманом сомнений, но не складывалась даже приблизительно. Допустим, от тоски по Джули он избавился. Большей частью… Но этот внутренний голос! Он что, шизофреник, слышащий то, чего нет?

И почему душевный покой, к которому он стремился, не наступил? В Москве ему было тоскливо, потому пасмурно и ненастно. Здесь же, в Португалии и Испании, солнечно, зелено и ярко — а ему не легче! Что за раздрай в его душе? Откуда он взялся и куда его девать?

Спускаясь по трапу в Шереметьево, Майк колебался: не отправиться ли ему прямиком в Гонконг? Город это хороший, ему по душе; Джо ему друг — а общение с другом лучше любой психотерапии. Но прибытие начальства, как правило, дестабилизирует работу подразделения — а тамошний филиал еще только набирает обороты. К тому же из своего кабинета он может говорить с Джо так же долго и откровенно, как если бы сидел с ним за одним столом. Какой смысл лететь?

Так или иначе, но в Москве он точно не задержится. Солнце не выглянет здесь еще месяц, и сходить с ума, разглядывая, как тучи растворяют башни Москвы-сити, он не намерен.

* * *

— Итак, Майк, — произнес доктор Вайс, когда рассказ закончился, — что вы вынесли из вашего Камино де Сантьяго?

— А что можно вынести из проигранного сражения? Горечь поражения и униженное спокойствие проигравшего.

— С кем же вы сражались в Португалии, осмелюсь поинтересоваться?

— С холодом. С ветром. С дождем этим непрекращающимся… Ну, и с самим собой. Теперь мне кажется, я не замерз бы там, даже если б не случилось той девушки на Порше.

— Конечно, не замерзли б. Вы молоды, сильны, вокруг сплошная цивилизация, а вам есть чем платить за ее услуги. Вас донимали ваши страхи.

— Я им поддался и проиграл…

Психотерапевт улыбнулся и встал из-за стола, за которым недвижимо сидел все то время, пока Майк говорил.

— Если вы проиграли, то кто выиграл? С кем вы сражались? С собой! Значит, вы же и победили. Любые испытания в нашей жизни — сродни Олимпийским играм, в которых важна не победа, важно участие. Только Олимпиаду можно выиграть. А в испытаниях выиграть нельзя. Никто никогда не выдержал ни одного серьезного испытания.

— Как так, доктор? Джордано Бруно вон на костер взошел за свои убеждения… Жанна д'Арк тоже…

— У них не было выбора, Майк. Они вовсе не собирались проявлять героизм и становиться мучениками — но пришлось. Не было б выбора у вас — скажем, вы шли бы привязанным седлу мавра-завоевателя — и вы как миленький прошагали бы еще и десять, и двадцать километров. Но согласитесь, что подобное «преодоление» приносит вред — даже если в конце пути светит не пламя аутодафе, а красивые вензеля на сертификате.