Зима уже кончилась, но весна еще не наступала. Унылое и мрачное межсезонье обычно для Москвы, и в прежние годы Майк в эту пору находил развлечение в клубах и им подобных заведеньях. Однако теперь ему не хотелось ни в клуб, ни в аквапарк, где еще полгода назад он шлифовал свои серферские умения; ни даже на скалодром: там нужно концентрироваться, иначе доверху не долезешь никогда.

Но какая тут концентрация, когда в каждой стройной и светловолосой девушке ему чудилась Джули, а похожие на ее голос интонации в случайно слышимой женской болтовне заставляли его ощущать холодок и всматриваться в лица?

Набросив пальто и натягивая перчатки, Майк вышел на улицу. Серые облака медленно влеклись по небу, обволакивая вершины башен Москвы-Сити, растворяя и поглощая свет окон почти без следа. Сырой холодный ветер дул то в лицо, то сбоку, но совсем не в том направлении, куда нес клочковатую массу туч.

Город отчаянно сопротивлялся давлению мглы, пытаясь приподнять тяжелую облачную кромку красным и золотым свечением огней — но помогало мало, и сумерки сгущались, а небо становилось все ниже и все мрачнее. Зажглись фонари — где синевато-зеленые, где бело-синие, а где и ржаво-оранжевые — и туман, еще четверть часа назад едва заметный, а теперь плотный, серый, засиял искусственными красками.

Тени сжались, почернели и попрятали свои уродливые тела в неосвещенные закоулки и под днища машин. Запах сгоревшего бензина, ядовитый, как пропавшие от старости духи, стал особенно острым. К нему добавилась удушающая дизельная гарь: автобусы, перегруженные пассажирами, спешили развезти офисное воинство по домам.

Народу на улице прибавилось, шагать приходилось в тесноте, и на брюки все чаще стали попадать брызги тающей жижи. Майк поднял воротник и сунул руки в карманы. Толчея раздражала его. Угрюмые прохожие, задевавшие его плечами все чаще, бесили. Прожектора, освещавшие витрины, входы и вливавшиеся в них толпы, резали глаза до боли и слез.

Из остановившегося рядом желтого такси вылезла женщина. Не раздумывая, Майк забрался в машину, назвал свой адрес и смежил веки. Ему не хотелось видеть никого и ничего. Более того: он знал, что и завтра, и послезавтра, и послепослезавтра, если только не произойдет ничего экстраординарного, видеть этот город ему не захочется.

У своего подъезда он попросил таксиста подождать полчаса, но вышел уже через десять минут. Черные ботинки на его ногах уступили место разношенным кроссовкам. Длиннополое пальто из мягкой темной шерсти сменилось оранжевой курткой с капюшоном. Синяя с зелеными клетками байковая рубаха, «взятка» от Джо, была заправлена в джинсы.

Билет до Лиссабона он забронировал уже по пути в Шереметьево. Ощущение сырой стужи московского внесезонья преследовало его до самого посадочного трапа, но в самолете отпустило, исчезло — оставив душу пустой, грустной, но спокойной.

Лайнер еще не набрал положенной высоты, а Майк уже откинул спинку, отвернулся, насколько это было возможно, от прохода и закрыл глаза. Мягкая байка клетчатой рубашки нежно ласкала кожу — и ему вдруг вспомнилось давнее, навсегда, казалось, забытое чувство.

Оно возникало давным-давно, всякий раз, когда мама, накупав его, маленького, до розового свечения кожи и текучего тепла во всем теле, закутывала сына в байковую пижаму и укладывала на взбитую подушку. Он хотел спать, но тянул время, решая, что лучше: попросить пить? Или кушать? Или почитать сказку? Усталость брала свое, и он обещал себе: вот помолчу минутку, а потом позову…

Минутка шла за минуткой, известные всем родителям мира надобности никак не выдумывались, и мама тихонько уходила, а ему, тогда еще не Майку, и уж тем более не Михаилу, как потом обращался к нему папа, а Мишеньке, как говорила бабушка, вспоминались его садиковские друзья — Виталька и Вадик. Он представлял, как завтра они доиграют недоигранное сегодня, а если Светлана Александровна опять помешает, они спрячутся за кустом в углу у ограды, и тогда она побегает, поищет!

Внезапная мысль обожгла и чуть не вывела из забытья: по прилету нужно бы позвонить маме, сообщить, что он в Лиссабоне, а про пеший поход в Испанию, который он задумал совершить — не говорить, чтоб не волновалась.

Вой самолетных турбин все больше и больше напоминал гудение океанского шторма; голоса пассажиров, выбирающих еду, превращались в возгласы паломников, идущих путем Святого Иакова.

А вот и сам Иаков: на коне, в латах, под зубчатым стягом. Носится по всему Пиренейскому полуострову; за ним верная дружина, и у каждого меч, а у кого еще и копье — и оными копьями тычут они в неверных, что тем неповадно было.

Неверным неповадно, они верещат и бегут, и с разгону прыгают в галеры, хватают весла и гребут, гребут назад в свою Мавританию.

Над всей этой суетой на утесе стоит всадник. Лик его знаком и светел — только не вспомнить никак, кто это. Ветер полощет стяг, а за спиной рыцаря развевается плащ из мягкой байки цвета морской волны, с розовыми слониками и пятнистыми собачками, и с перламутровой пуговкой под горлом…

— Просыпайтесь, молодой человек! — стюардесса мягко тряхнула плечо разоспавшегося пассажира. — Объявлена посадка. Пристегнитесь, пожалуйста!

Он проспал весь рейс? Все пять часов кряду, не просыпаясь в тоске и не вспоминая о Джули? Это впервые за несколько последних недель! Путь Сантьяго еще не начался, а уже помогает путнику!

* * *

Утро в Лиссабоне — светлое и радостное! Майк, досыпавший ночь в гостинице, выскочил на улицу пораньше, отыскал круглосуточное кафе, заказал кофе, крепкий кофе, много крепкого кофе! И еще горку колбасок чоризо с жареной картошкой и свежевыпеченным хлебом. Хотелось вина, но он ограничился апельсиновым соком.

Мама нисколько не удивилась исчезновению сына из Москвы и слушала его повеселевший голос, удерживаясь от наставлений. Онлайн-путеводитель жутковатым голосом выздоравливающего от бронхита киборга уговаривал Майка не покидать Лиссабона и истратить хоть месяц, хоть год на осмотр бесконечных достопримечательностей и катание на игрушечных желтых трамвайчиках.

— А как пройти пешком из Лиссабона до Сантьяго-де-Компостела?

«Оh, desculpe, senhor! Простите, господин, такой маршрут не предусмотрен».

Н-да, желающих вышагивать 550 км в наше время немного…

«Не угодно ли сеньору начать путь в городе Порту? Как делает все прогрессивное человечество на протяжении пяти последних веков?»

— Пожалуй, угодно…

«Когда сеньор планирует выезжать?»

— Завтра.

«Подсказать дорогу к вокзалу?»

— Не нужно! Лучше подскажи, какого вина испить синьору, чтоб ощутить всю славу Португалии.

«Портвейн — наша слава!»

— Уймись, виртуальное чудовище. В России портвейном заборы красят и клопов травят. Хорошее вино есть?

«Отведайте Vinho Verde! Аромат незрелого персика, нежно-соломенный колер и освежающий кисловатый вкус порадуют самого взыскательного…»

Майк выключил говорливого советчика пошел искать винную лавку. Так он провел весь день: вышагивая по улицам Лиссабона, попивая вместо воды легкое и действительно вкусное Казаль Гарсия — то восхитительное белое, то просто хорошее розовое — и отдыхая в трамвайчике, возящем туристов вокруг центральных достопримечательностей.

Он ни о чем не думал и ничего не ждал — а только смотрел на оранжевые черепичные крыши, изукрашенные фасады, кипуче зеленые парки города. Утомился он только к вечеру. Вернувшись в отель, Майк заказал на утро такси, поужинал в гостиничном ресторане под звуки боса-новы и поспешил улечься.

Закрыв глаза и чувствуя, как приятно гудят ноги, и как здорово проваливаться в сон вот так сразу, без привязчивых мыслей и назойливых тревог, Майк вдруг понял: душевные раны лечит не время. Душевные раны лечат путешествия! Но додумать эту добрую мысль он не успел: уснул, и спал до назначенного часа так, как велит природа — глубоко, сладко, без снов.

* * *

Дорога до Назаре заняла часа полтора. Майк сумел объяснить водителю, что его интересует маяк — место, где бушуют самые большие волны на планете — а вовсе не часовня с древними азулежу и не муниципальный «омузеу», о которых все толковал и толковал таксист.