Скарлетт, впрочем, как и всех других красивых девочек в школе Искренности, Скай считала зазнайкой и пустоголовой дурочкой, слишком уж много времени та уделяла своей внешности, особенно волосам. Что, однако, не помешало ей здесь, в Бесстрашии, занять шестое место в рейтинге. Скарлетт действительно неплохо стреляла для девчонки.

Имя парня из Дружелюбия, занявшего седьмое место, Скай не помнила. Помнила только его медные ресницы и длинную чёлку, постоянно закрывающую глаза. Он чем-то напоминал ей Ру.

Из девушек были ещё Катерина из Эрудиции и Милена из Дружелюбия, ну и, конечно же, Мэгги. Остальные шестеро были парни, но ни их имён, ни внешность, она, как ни старалась, вспомнить не могла. Скай не интересовали те, чьи имена в рейтинговой таблице стояли ниже её имени…

Скай вообще никогда никто не интересовал, кроме неё самой. Единственный ребёнок в семье уже у не слишком молодых родителей, любимый и балованный, она росла, окружённая заботой, вниманием, и каким-то странным, нездоровым обожанием. Несмотря на жёсткие тренировки, требовательность и неумолимость инструкторов, Скай всегда чувствовала за спиной поддержку и одобрение всему, что делала.

В двенадцать лет в её жизни произошли судьбоносные изменения — Скай узнала правду о своём рождении и своих родителях. Потери её с лихвой компенсировались приобретениями, а позже, по зрелом размышлении, она пришла к выводу, что потерь не было вовсе, что всё это были лишь неожиданные, приятные подарки судьбы. Да, у неё нет матери, но есть две любящие бабушки, одна из которых заменила ей маму. У неё молодой, красивый, умный отец и мудрый, всё понимающий дед. И ещё ей рассказали, что все те изматывающие тренировки не были простой забавой, и что родные возлагают на Скай большие надежды. Она считала себя очень счастливой, особенной, почти избранной. И в те дни в Бесстрашии Скай впервые серьёзно задумалась о том, как жила — о своих поступках, о своём отношении к людям.

Высокомерная с окружающими, но с собой болезненно честная, она понимала, что ей есть, чего стыдиться. Люди тянулись к ней: много раз Милена пыталась завязать разговор; Стинки, несмотря на открытую недоброжелательность Скай, всегда приветливо ей улыбался; парни, имена которых она не потрудилась запомнить, часто одобрительно аплодировали, когда Скай особенно технично укладывала на ринге очередного напарника. А она в ответ лишь равнодушно проходила мимо, не удостаивая никого из них ни добрым словом, ни даже взглядом, принимая как должное хорошее к себе отношение.

Скай измучилась, пытая себя, выворачивая душу, мозг, сердце наизнанку, препарируя каждый свой шаг, каждую причину, повлёкшую за собой её выбор тогда, на игре. Если бы она знала об участи похищенных неофитов заранее, кинулась бы она на помощь Мэтью — да, того рыжего Дружелюбного, имя которого она никак не могла вспомнить, было Мэтью! — когда один из изгоев ударил его прикладом сначала в лицо, а потом в живот, и понёс куда-то безвольное тело? Отпустила бы она так просто, без боя, афракционера со Скарлетт, перекинутой через плечо, словно мешок с яблоками? И как бы поступила, когда помогла Шейду, а не Катерине? Какой бы она выбор сделала в тот день?

Самобичевание не было её коньком, но в те дни Скай, не имея возможности с кем-нибудь поделиться своими терзаниями, первый раз в жизни пробовала разобраться в себе. Днём она делила время между Ямой, где истязала себя штангой и гантелями до изнеможения, и крышей, где с упорством маньяка повторяла ката до ломоты во всём теле, или пыталась обрести душевное равновесие при помощи асан и спасительной мантры. А ночью добровольно начинала пытку, изобличая и осуждая себя за то, что сделала и, особенно, чего не сделала, раскаиваясь в том, что изменить теперь была не в силах.

Она пришла в Бесстрашие, преследуя благородную цель. И не её вина в том, что именно сейчас с этими людьми случилась такая беда. Эта трагедия её не касалась, она не должна помешать ей выполнить свою миссию. Но разве правильно, стремясь к хорошему, не обращать внимания на зло, пусть и кажущееся невеликим в масштабах планируемого добра? Ничто уже не утешит родителей погибших неофитов. Но можно освободить немногих уцелевших, вернуть Шейду его шальную улыбку, стереть с лица Фора виноватое выражение, избавить Эрика от затаённой боли. Если бы такое было в её силах, сделала бы она это?

После драки со старшими Бесстрашными для Скай ничего не изменилось — Эрик так и не позвал её принять участие в жизни фракции, и она ещё острее стала чувствовать свою никчёмность. Ещё не Бесстрашная, но уже и не совсем неофит, Скай болезненно переживала из-за своей ненужности среди озабоченно снующих бойцов. И когда разведка донесла о гибели одного из десяти обнаруженных неофитов, Скай поставила перед собой цель добиться, чтобы её включили в группу спасателей. Она будет умолять, угрожать, она закатит истерику… Но время шло, а об операции никто так и не обмолвился, лидеры продолжали заседать и совещаться. Скай видела Джеральда, за один день постаревшего на несколько лет, Фора, скрипящего зубами от бессилия, знала, что Эрик, закрывая вечером дверь, не ложился в кровать, а всю ночь мерил шагами свою комнату.

И Скай решила не ждать. Она отдавала себе отчёт, что может не вернуться. Догадываясь, кто стоит за похищением, понимала, что эти люди ей не по зубам — она может погибнуть, и часть большого плана рухнет из-за её самовольства, но не могла остаться в стороне.

Самое трудное — законным образом выбраться за Стену, чтобы иметь в запасе хотя бы полдня форы — ей помог осуществить Микки, к которому она уже несколько раз приставала, мучаясь от безделья, и предлагала свою помощь. Поручение ей дали пустячное, лишь бы она отвязалась — нужно было отвезти в Дружелюбие какой-то список и отремонтированный арбалет. По дороге Скай спрятала катану в условленном заранее с дедом месте, обсудив это давно, на тот случай, если возникнет опасность — они не могли допустить, чтобы в случае гибели Скай дорогое им оружие попало в чужие руки. В рюкзак она положила бутылку воды и пару кусков хлеба, в нескольких местах порвала свою одежду, измазала лицо грязью и присыпала голову придорожной пылью. Если её поймают, она должна выглядеть как афракционер — бедный, заблудившийся, голодный подросток.

На место Скай прибыла к вечеру, сделав большой крюк, чтобы объехать посты Бесстрашных, последние пять миль пройдя пешком. Сейчас ей очень пригодились её постоянные «дежурства» в столовой, когда бойцы возвращались с дозора и обсуждали варианты нападения на лагерь мятежников, недовольные бездействием начальства, а Скай садилась рядом, слушая их споры, наблюдая, как они тыкали мозолистыми пальцами в карту, показывая, как сами бы организовали освобождение ребят.

Небольшой полуразрушенный городок, живший до войны добычей железной руды, был окружён густым лесом. В округе стояла плотная, тошнотворная вонь разлагающихся тел — где-то совсем близко находилась могила погибших неофитов, которую даже не потрудились закопать как следует.

Дождавшись темноты, Скай осторожно, мелкими перебежками, прячась то за постройками, то за кучами мусора, обошла центр города и забралась на раскидистое дерево около двухэтажного здания, служившего до войны школой, рассудив, что только здесь может быть штаб похитителей. По прошествии четырёх часов неподвижного сидения на ветке Скай почти отчаялась, что неверно определила объект, но её упорство было вознаграждено — на крыльцо вышли трое мужчин и закурили. На несколько секунд огонь осветил их лица, и она узнала одного — низкорослого, тщедушного, нескладного.

Ей было тринадцать. Отец привёл её в их секретную лабораторию, в которой работали светлейшие умы Чикаго.

— Познакомься, Скай, — сказал отец, указывая на одного из мужчин, неотрывно глядящих на ряд булькающих реторт. — Это Томас Трумен, величайший учёный нашего времени. Если когда-нибудь появится сыворотка бессмертия, можешь быть уверена, что это дело рук доктора Трумена.