– Значит, ты в КОРе, чем бы он ни был, – ответил старичок, вновь опуская голову на руки, но не сводя с Саши любопытного взгляда.

Юноша еще раз огляделся, а затем снова начал говорить:

– Я тут немного потерялся, мне нужно было на литературный кружок, но…

Старик вдруг остановил его жестом руки и медленно встал. Он оказался на голову ниже Саши, но взгляд у него был такой, словно смотрел он свысока.

– Ты уверен, что тебе нужно было именно на литературный кружок? – спросил старик, словно намекая на что-то.

Саша задумался, но все же не нашел ничего лучше, чем ответить:

– Да, я…

– То есть ты хочешь сказать, – опять прервал его старик, – что больше всего на свете хочешь попасть на литературный кружок?

Саша совсем растерялся и даже немного возмутился:

– Да нет же, я такого не говорил! Я просто…

– А чего же ты тогда хочешь больше всего на свете? – в третий раз прервал Сашины рассуждения незнакомец.

Саша задумался: «Какой странный старик». Он снова оглянулся. «И зал этот странный. И коридоры. И голоса. И само здание».

Взгляд его упал на резную деревянную дверь, затем он перевел его на старика и, стараясь показаться как можно более вежливым, спросил:

– Вы – актер? Или руководитель кружка?

Старик снова крякнул и дернул плечами. Стоя перед Сашей, он все так же опирался на палочку перед собой, а глаза его внимательно следили за юношей.

– Выходит, пришел ко мне и не знаешь, кто я такой?

Сашу поразил его ответный вопрос: он понятия не имел, что это за человек.

– Вы меня извините, – сказал он, – но я шел совсем не к вам, а на кружок…

– Кружок, кружок, – ворчливо протянул старик. – Вот заладил!

Саша даже замолчал от удивления, а собеседник продолжил, сменив ворчливый тон на назидательный:

– Сюда не приходят те, кто идет на кружок! Сюда приходят те, кто не хочет быть там, где они есть. Зашел вот ты – как там говоришь? – в КОР, а быть в нем не хочешь. Да и вообще, не хочешь быть в том мире, где живешь. Идешь по коридорам, – он указал палочкой туда, откуда пришел Саша, – а они не кончаются. И некуда деться, только идти и идти, размышляя о том, что происходит вокруг. И пока ты идешь, здание уже подстраивается под тебя, выбирает, в какое время и в какое место открыть тебе вот эти вот ворота. А как только выберет, так сразу тебя сюда и приводит. Понимаешь?

Саша понимал, конечно. В его романтической душе подобные вещи хорошо укладывались. Вот только здравый смысл мешал поверить в происходящее и настойчиво твердил, что кто-то из них двоих – или Саша, или этот старик – сумасшедший.

Пытаясь справиться с собой, юноша осторожно спросил:

– Кто вы такой?

– Как думаешь? Вот дверь или ворота, а вот я. Так кто я? – снова ворчливым тоном откликнулся странный незнакомец.

– Дворецкий? – вспомнил Саша непривычное для него слово. – Привратник?

Старик одобрительно кивнул:

– Именно так. Так что тебе нужно?

Подумав, Саша решил, что раз уж его сюда что-то привело, будь то расстройство ума или невероятное чудо, поверить в судьбу и попытать счастья все же стоило. Поэтому он сказал, тщательно подбирая каждое слово:

– Мир, в котором я живу, сломанный и мрачный, ему еще долго восстанавливаться. Я хочу в тот мир, где царствуют красота и мораль, где есть целостность и каждому открыт простор для творчества.

Старик опять кивнул:

– Ну, вот это дело. А то про кружок какой-то чепуху мелешь. Что ж, – медленно, но уверенно, он подошел к двери и взялся за массивную ручку, – проходи!

Саша сомневался, что маленький старичок осилит тяжелую на вид деревянную дверь, но тот с легкостью распахнул обе створки.

Снаружи сразу послышались странные звуки. Саша выглянул и не смог поверить своим глазам: он стоял на пороге здания КОРа и смотрел на взмывающую ввысь колокольню Собора. Мимо с огромной скоростью мчалось множество автомобилей, люди, одетые в непривычную для Саши одежду, спешили куда-то по преображенным тротуарам.

«Башня на месте, – думал юноша, – но все выглядит совсем другим. Что же это такое: будущее или прошлое? А может, совсем другой мир?»

– Полагаю, – ответил на его немой вопрос старик-привратник, – что это будущее в пределах ста лет от твоего времени. Что-что, а время я определять еще могу…

Саша, совсем позабыв о нем, обернулся. Маленький старичок стоял прямо за его спиной, на пороге бело-золотого зала, придерживая створку резной деревянной двери.

– Это… Невероятное что-то, – прошептал Саша, восхищенный, пораженный и испуганный одновременно.

– Ну, если не желаешь оставаться, я тебя верну в твой мир, – пожал плечами его собеседник.

– Нет! – тут же откликнулся юноша. – Я, пожалуй, все же останусь здесь.

– Вот и хорошо, – вздохнул старичок. – Тогда проходи, мне двери надо закрыть. Сквозняк совсем не на пользу моим старым костям.

Саша сделал шаг вперед, ступая на мощеный тротуар. Странным было понимание того, что ты шагаешь на дорогу из совершенно другого времени.

Он услышал шорох за спиной и снова обернулся. Старик уже почти сомкнул створки, и все, что успел сказать ему Саша перед тем, как двери закрылись, это:

– Спасибо!

Последний раз он поймал взгляд внимательных глаз привратника, затем расстояние между створок исчезло, резная дверь стала единым целым, а вскоре и вовсе преобразилась в золотистого цвета ровную стену.

Саша изумился снова, увидев, каким стало здание, из которого он вышел. Гармоничное, светлое, украшенное белыми полуколоннами, оно походило теперь на греческий храм, образец великого искусства. В изумительных цветах афиша шекспировской трагедии «Ромео и Джульетта», растянувшаяся ярким полотном на фасаде, только подчеркивала сие великолепие.

«Вот это настоящая красота!» – восхищенно подумал он, снова оглядываясь.

Великолепный собор, преобразившийся КОР… Каких еще чудес ему ожидать от нового мира? Его не пугало даже количество машин, не тревожил их шум и гудение моторов. Он чувствовал, что это место подходит ему, молодому, романтичному и творческому. Он чувствовал, что именно сюда и хотел попасть, именно здесь и хочет остаться.

На набережной, как всегда, было полно народу. К сожалению, в Ижевске не так много мест, где можно просто пройтись, прогуляться, наслаждаясь природой или красивыми видами. Набережная – одно из них.

По ней можно долго идти, думая, разговаривая или просто глядя по сторонам. На ней можно остановиться и осмотреться: взгляду тут открывается такой широкий простор, который, пожалуй, не найдешь больше нигде в городе, заставленном бетонными коробками высоток. Взгляд отдыхает, блуждая по водной глади, слегка подернутой рябью от проплывающих мимо лодчонок и катамаранов, далеких катерков и мелкой рыбешки, выныривающей на поверхность за какими-нибудь крошками.

Я стою, а передо мной лежит не океан, не море, а всего лишь пруд. Большой, созданный трудом тысяч человек котлован, почти три столетия назад был вырыт и залит водами прирученной реки для нужд железоделательного завода, с которого и начинался город. Я, наверное, не ошибусь, если назову этот пруд одним из самых больших искусственных водоемом в Европе из числа тех, что не предназначены для производства электроэнергии. Площадь его зеркала составляет двадцать четыре квадратных километра. На такой территории легко бы уместились семь Центральных парков Нью-Йорка, пятьдесят четыре Ватикана, сто тридцать Эрмитажей.

А вот и заводы: металлургический и оружейный, они заполнили собой весь левый берег. Стоят, важные и нужные, пыхтя трубами, как господа сигарами. Они могут себе это позволить – ведь с них началась история этого места. С них и вот с этого самого пруда, на котором сегодня так приятно играют солнечные блики.

Я смотрела на них и не заметила, как совсем рядом со мной вдруг остановился старичок. Он оперся на перила так же, как и я, и так же, как и я, щурясь от солнца, посмотрел вдаль.