— Как давно вы знакомы?
— Таки месяцев восемь или девять. Впервые мы встретились на попойке нашего общего знакомого. Там Герасим ему поведал, шо он почти год работал лакеем у одной богатой вдовы, но вынужден был уйти по причинам, которым он так и не рассказал. А новую работу найти не может. Оно и понятно, всё-таки каторжник — клеймо на всю жизнь. Мне даже жалко Герасима было. Говорят, в Новокиевске сейчас высокий уровень безработицы. Хотя, таки подождите… Не думаю, шо он Аньке жених. Я у него на безымянном пальце видел след от кольца. Вы же таки знаете, какой я наблюдательный. В общем, я последний раз с этим мамзером виделся в начале февраля. Честно говоря, я таки с ним больше не хочу встречаться.
— И почему же?
— Он жуткий аки Диббук! А во-вторых, он в начале февраля таки попросил меня порекомендовать доктора, который специализируется на туберкулёзе, и шо бы он умел держать рот на замке. Мне после этого разговора хотелось остаток дня провести в ванной. Я таки боялся, шо он меня заразил!
— Хм, а вот это интересно. И ты ему порекомендовал доктора?
— Таки да! Доктор Блюмштейн даже под пытками не выдаст врачебную, да и любую другую тайну. К нему обращаются даже самые жуткие бандитские шайки.
— Хм, даже так, но всё же запиши мне его адрес. — Пётр достал из сумки блокнот и карандаш.
— Конечно. — Иосиф записал адрес
Когда следователь покинул трактир, Иосиф откинулся на спинке стула и облегчённо выдохнул. И в этот момент к нему подбежал Алексей, держа в руках поднос с заказом.
— Мальчик, таки официанты тут немного получают. — протянул Дрейфус, вернув ехидную улыбку.
— Вот ваш заказ. — Алексей сел за стол, — А теперь давайте побеседуем!
Приехав по адресу, которому дал Дрейфус, Пётр увидел в подъезде живую очередь, длина которой достигала третьего этажа, где жил и принимал посетителей доктор Блюмштейн. Подойдя к входной двери, на табличке которой было написано: "Блюмштейн Д. И.", — Пётр задал толпе, наверное, самый глупый вопрос: "Вы что все к нему?" Ответ был положительный.
Затем мужчина заметил, как один из посетителей, который держал в руках "Александроградские комментарии", кинул на него удивлённый взгляд, а затем снова уставился в газету. На первой странице с заголовком: "Скандальная ночь в доме Парусовой. Мадам Лекринова снова ускользнула", — была напечатана фотография, где были изображены возмущённые гости, стоявшие у парадной, а рядом фотография следователя Вахлакова. Однако не успел мужчина выругаться, как вдруг его окликнул знакомый женский голос. Это была девушка, которая самая первая стояла в очереди.
— О, здравствуй Евдокия! — наконец, узнал Пётр проститутку, с которой неделю назад провёл ночь. — Не уж то приболела?
— Представляете, уехала на пару дней к родственникам в Балтийск и там подхватила простуду. — объяснила девушка, а затем закашляла, прикрыв рот палантином. — Вот теперь лечусь. Доктор Блюмштейн берёт ещё по-божески. Всего-то пятнадцать феодоровских рублей.
— Да, по толпе видно, что цены у него демократичные. — Пётр снова окинул взглядом очередь. — Ты давно тут стоишь?
— Я ещё в девять утра сюда пришла и сомневаюсь, что он примет вас сегодня. У него через час рабочий день закончится. — затем Евдокия сменила тему, — А вы за эту неделю, как погляжу, успели прославиться на весь Александроград. Помню позавчера, когда я была на приёме у доктора, я увидела свежий номер "Александроградские комментарии", так мы невольно заболтались на тему случившегося в доме Парусовой аж на двадцать минут.
— Получается, он знает, что я из полиции. Это плохо. — констатировал мужчина, вспомнив слова Дрейфуса.
— Почему? — спросила Евдокия.
— Долго объяснять! Нужно что-то другое при… — и тут Пётр, не закончив предложение, хитро взглянул на девушку, в его голову пришла идея.
Закончив с очередным посетителем, старый доктор Блюмштейн крикнул: "Следующий", — настолько громко, что его можно было услышать в подъезде. Через какое-то время на пороге его кабинета стояла Евдокия.
— О, здравствуйте госпожа Куприянова. — поприветствовал доктор, — Рад снова вас видеть.
— Я тоже, Давид Исаакович, хоть и обстоятельства немного грустные. — Евдокия села на кушетку.
После долгого осмотра доктор начал писать список лекарств, которые нужно было принять. Вдруг Евдокия схватилась за голову.
— Ох, Давид Исаакович, что-то у меня голова закружилась. — затем девушка легла на кушетку
— О, сударыня, я сейчас принесу таблетки.
Убедившись, что доктор покинул кабинет, девушка вскочила с места и побежала к рабочему столу. За короткое время она нашла в нижнем ящике стола ежедневник. Быстро пролистав его, она приметила на одной из февральских страниц запись:
Вера Белова. 15 лет. Туберкулёз. Стратилатская земля, зеленая хижина с номером 6.
Эта запись повторялась ещё на нескольких страницах. Услышав шаги доктора, Евдокия положила ежедневник на место и вернулась на кушетку. Доктор Блюмштейн вернулся в кабинет с таблетками и стаканом воды.
Когда Евдокия покинула дом, она подошла к лавочке, на которой в ожидании сидел Пётр. Получив блокнот и карандаш, девушка записала адрес Веры.
— Странно. Я думала, на Стратилатской земле живут одни полоумные отшельники. — сказала Евдокия.
— Я сам там был в своей жизни один раз. Местечко достаточно спокойное и красивое. — Пётр положил блокнот с карандашом в сумку и поцеловал девушке руку, — Я твой должник, Евдокия.
— Какие глупости, Пётр Иннокентьевич. Не будь вы мои постоянным клиентом, я бы не стала вам помогать. Хотя знаете, что… Если к вам в участок снова попадёт Витька Хромой, припугните его, чтобы он перестал дебоширить у нас в подъезде. В прошлый раз он меня так напугал, думала инфаркт случится.
— Хорошо. — мужчина встал с места и попрощался с проституткой.
Встав с лавочки, Евдокия уже собралась по своим делам, как вдруг, кто-то, подойдя сзади, схватил её за руку и снова усадил на место. Увидев Руслана, девушка хотела закричать, но юноша успел прикрыть ей рот рукой.
— Успокойся! Я тебе ничего не сделаю, просто хочу задать всего один вопрос. — когда девушка успокоилась, Руслан убрал ладонь с её губ.
Поздно вечером Пётр и Аня встретились на Малой набережной. Они вместе спустились на песчаный берег, где на пристани стояли несколько деревянных лодок с подвесным мотором, которыми управляли автоматоны. Сев в лодку, Пётр достал из кошелька феодоровский рубль и вставил в прорезь, который располагался на голове автоматона. Механизм оживился, завёл подвесной двигатель, и лодка тронулась в путь.
Во время пути Аня, чтобы избавиться от нервного напряжения, смотрела на небо, нетронутое фабричным серым дымом. Так много звёзд на нём было. Аня вспомнила, как Вера, смотря каждый день на серое небо, мечтала сшить черное полотно с блестками и украсить им потолок их маленькой комнатушки.
— И что ты ей скажешь? — нарушил тишину Пётр.
— Мне придётся рассказать правду. — Аня взглянула на водную гладь, — Даже не знаю, как это сделаю. Я так боюсь причинить ей боль.
— Судя по твоей истории, ты и так ей причинила достаточно боли. Думаю, хуже уже не будет. — достаточно грубо произнёс Пётр.
— Пётр Иннокентьевич, вы всегда были таким или это случилось после того несчастья, которое произошло с вашей женой? — несмотря на возмущенный взгляд мужчины, Аня, смело смотря ему в лицо, объяснила, — Зине надо было в разведку идти. Она копала под каждого следователя, который занимался моим дело. К тому же она знала каждую проститутку в Александрограде, даже тех, с которыми вы так любите проводить ночи.
— Как же мне всё это надоело. — прошипел Пётр, — Послушай, девочка, это не твое дело. Только мне и ей известно, что мы тогда пережили и что переживаем сейчас.
— Я могу себе представить, какого это жить с мыслю, что ты можешь в любую минуту потерять дорого человека. За эти четыре года я поняла, что счастье — очень хрупкая штука, которую ветер времени может в любой момент уничтожить. И мы порой не ценим того, что имеем. Когда Вера заболела, я старалась ценить каждую секунду, проведённую вместе, ибо боялась, что это счастье может в любой момент закончиться. Да, нам было очень тяжело, ибо мы порой жили чуть лучше бездомных, но у нас была надежда на то, что когда-нибудь всё будет хорошо.
