Разговор с нотариусом был не простым. На эту беседу я потратила кучу времени и нервов. Со стороны это, наверное, выглядело странно: с нотариусом в основном разговаривает несовершеннолетняя дочка усопшего, в то время как его вдова не говорит ни слова, а лишь сверлит грозным взглядом самого нотариуса.

Когда же это нервотрёпка закончилась, у нас оставалось два часа до отбытия. Мы решили, а если быть точнее я решила, переждать их в родном доме отца. Старая избушка располагалась на окраине города. По паутине и пыли можно было догадаться, что этот домик опустел очень давно. Усадив матушку на лавочку, я огляделась. В моей голове стали воспроизводиться весёлые рассказы отца о том, как он вместе двумя братьями, которых я никогда не видела, провёл своё детство. Затем я обратила внимание на несколько фотокартин в рамках, висящих на стене, и взяла одну из них. На ней были изображены три маленьких мальчика, а сзади них стояла благородная дама средних лет.

В правом нижнем углу подпись:

Мадам Шелингова и её воспитанники (Спиридон 6 лет, Серафим 5 лет и Савва 3 года)

— Забавно! — произнесла я, подсев к маме, — Что у папы, что у его братьев чудные имена и все они на "С". Мам, а кто эта мадам Шелингова? Батюшка ничего о ней не рассказывал.

Матушка начала что-то бубнить под нос. Прислушавшись, я разобрала: "Дьявол не ушёл."

— Матушка, ну сколько можно? — меня её поведение уже начало раздражать.

Вдруг мама повернулась ко мне. Её широко распахнутые глаза меня начали пугать.

— Ты… Ты… — прошипела она, — Ты дьявольское отродье.

— Я? Как ты можешь так говорить, мама? — я не верила своим ушам, — Я же твоя дочь!

— Нет, Бог призвал все моих детей. А ты тут по воле дьявола.

— Мама, прекрати!

— Дьявольское отродье!

— Прекрати! — закричала я, и это подействовало на неё.

Мама снова замолчала, опустив голову, и все мои попытки её снова разговорить провалились.

На обратном пути меня мучила жуткая бессонница, поэтому я с папиной сумкой вышла на палубу, когда на ней никого не было. В этот момент дирижабль пролетал над Нестеровскими горами. Но мне было не до их красоты. Я не могла выкинуть из головы слова матери и понять, почему она со мной так грубо обращается. Отец меня пытался убедить, что она меня любит, но по-своему. Да, батюшка всегда пытался найти в людях добро, но любовь матери мне казалось очень сомнительной.

Я достала из сумки чистый блокнот и карандаш. Чтобы отвлечься, я стала рисовать незатейливые узоры. Сначала они меня успокаивали, но через какое-то время эти каракули показались мне такими уродливыми, что я выдрала листок из блокнота, смяв его в комок, и бросила вниз.

Подышав свежим воздухом, я уже собиралась покинуть палубу, но стоило мне развернуться, как я увидела матушку. От испуга я прижалась к ограждению. Она же, подойдя вплотную, стала сверлить меня взглядом.

— Мама, почему ты не спишь? — прошептала я.

— Дьявольское отродье. — прошипела мать, нервно сжимая руки в кулаки.

Я, тяжело вздохнув, собралась покинуть палубу, но вдруг она закричала и схватила меня за горло.

— Возвращайся к сатане, тварь! — кричала она.

Я хрипя умоляла её остановиться, в ответ она ещё сильнее давила на шею. Затем я стала бить её по рукам, царапать лицо, — в общем оказывать всяческое сопротивление. В итоге наши крики разбудили пассажиров.

Однако меня это не спасло. Когда они прибежали на палубу, мама не остановилась, даже более того. Она меня толкнула, и я полностью обессиленная упала с дирижабля. И единственное, что мне оставалось, падая вниз, это ждать своего конца…

***

— … Однако это был ещё не конец. — закончила Аня.

Пётр снова пробежался взглядом по молодой девушке. Он прикинул примерную высоту Нестеровких гор. То, что перед ним сидела Анна Демидова, было настоящим чудом. Мужчина даже хотел присвистнуть от осознания этого факта, но вовремя сдержался.

— Да, Пётр Иннокентьевич, и небываемое бывает. Всё зависит от того, как упасть. — усмехнулась Аня, — Я хотела кое-что спросить…

— Что с твоей матерью? — докончил Пётр, девушка утвердительно кивнула, — Я разговаривал со следователем, который вёл дело по факту твоей смерти. Твоей матери поставили диагноз — параноидная шизофрения — поэтому привлечь её к ответственности не представлялось возможным. Её отправили в сумасшедший дом.

— И она до сих пор жива?

— Если верить слухам, то да. Даже логически можно предположить, что если бы она умерла, то её бы похоронили бы рядом с твоим отцом. — Пётр увидел в лице Ани разочарование, но решил это не комментировать, — А теперь моя очередь задавать вопросы, и первый мой вопрос: где же ты была все эти годы?

На лице Ани появилась странная улыбка, из-за чего Пётр на секунду вспомнил, что шизофрения может передаваться по наследству, затем эта улыбка пропала, и девушка тяжело вздохнула и прижала ладонь к лицу, словно пытаясь отогнать от себя неприятные воспоминания. Однако вскоре она пришла в себя.

— Я сейчас глупый вопрос задам, но… — голос Ани казался усталым, — Вы слышали про Белянскую слободу?

— Белянская слобода? — удивился следователь, — Так ты значит в этой секте прожила!

— Не смейте говорить о том, чего не знаете! — возмутилась девушка, — Да после смерти отца и предательства матери, они стали для меня новой семьёй!

***

Эпизод падения я уже вряд ли вспомню, поэтому могу только догадываться, как мне удалось спастись. Не исключаю, что я именно в этот момент впервые использовала ремень с тросами, который почти всё время был на мне. Другого внятного объяснения найти за эти годы не получилось. Но не в этом суть…

Вначале были пустота и покой. Никого нет, кроме тебя и твоей жизни. Смотришь её, аки синематограф. Думаю, так всё и происходит после смерти. Нет ни рая, ни ада. Ты наедине лишь с тем, что натворил за свою жизнь. И чем ближе конец, тем эта странная фильма становилась более тусклой. Когда же она закончилась без надписи "Конец", звук шуршания плёнки сменился на треск огня в печи. Затем вспыхивает яркий свет.

Перед моими глазами бревенчатый свод крыши. Я его разглядывала до тех пор, пока до меня не дошла мысль о том, что я вернулась в царство живых. Теперь оставался вопрос: где я нахожусь? Как только я попыталась пошевелить рукой, меня пронзила адская боль, из-за которой из моих уст вырвался крик, заставивший окончательно прийти в сознание. И он не остался без внимания.

Перед моим взором появилась девочка крестьянка, судя по обручу, который украшал светлую косу, белой рубахе и синему сарафану. По возрасту она была не намного моложе меня. В её руках был берестяной стакан.

— Здравствуй, девица. — девочка поднесла стакан к моим губам, — Это должно облегчить боль.

Немного посомневавшись, я выпила маленькими глоточками отвар и стала ждать, когда боль притупится. Затем девочка удалилась с поля моего зрения. Пока её не было, я повернула голову, чтобы осмотреться. Я лежала на кровати в горнице, освещённая лишь огнём из печки. За окнами был ясный вечер со множеством звёзд. Тишину нарушало ауканье сов вдалеке. Вскоре девочка вернулась, но она была уже не одна. С ней был высокий тучный мужчина с рыжими волосами и бородой.

— Батюшка, я же говорила, что она придёт в себя! — произнесла девочка, а затем обратилась ко мне, — Ты целую неделю пролежала без сознания.

— Я и Вера нашли тебя у подножия горы, когда собирали травы, и отнесли в нашу слободу. — объяснил мужчина, — Акулина — наша знахарка — когда осматривала тебя, сказала, что ты "родилась в рубашке". При таком падении твой череп и позвоночник остались целы, а вот ноги и руки, конечно, пострадали.

— Ещё Акулина сказала, что если ты выживешь, то есть шанс того, что ты снова будешь ходить, — докончила Вера, — Но ты не волнуйся, мы тебе поможем. У нас в Белянской слободе все помогают друг другу.

— Поможем, чем сможем. Меня зовут Гаврил. — представился мужчина, — Судя по паспортной книжке, которую я нашёл в твоей сумке, тебя зовут Анна.