Мнишек старался придать своему голосу некоторое подобие торжественности, но не смог скрыть перед женой волнения и тревоги, смешанные с некоторой долей неловкости.

– Ох уж эти москали, сколько зла наделали они Речи Посполитой! – начала громко сетовать она. – Помню, кохане, как ты отправился против них под Псков с королем Стефаном, и доблестное наше войско усмирило их тирана-царя. Пан зять совсем помешался, если везет к нам врагов нашего народа в самое сердце, в Краков!

– Да что ты понимаешь, женщина! – сердито и заносчиво бросил Мнишек жене. – Москаль опасен, но если договориться с ним, получить можно больше, чем от этого неблагодарного шведского недоумка, которого мы по недомыслию своему посадили на трон Речи Посполитой! Все вы хотите красиво жить, да вот незадача – кто-то должен за все платить, и не найди я теперь способ, что будет со всеми вами? У сыновей моих только один талант – тратить мои деньги, так на кого мне опереться?

– Ах, Юрек, ведь ты же знаешь, я всегда сделаю, как ты скажешь, только боюсь, мне не полюбить москалей. Хорошо, что дочка Урсула приедет вместе с ними, а там пусть хоть сам дьявол гостит, все едино.

На следующий же день пани воеводина погрузилась вместе с паном управляющим в тяжелые хлопоты, готовя замок к судьбоносному визиту.

День 2 февраля 1604 года выдался для вельможного семейства богатым на события. Еще вчера от князя Константина прибыл в замок гонец, сообщивший, что пан его с царевичем с часу на час прибудут, однако и на следующий наступивший день Сретенья, особо чтимый в этих краях, гостей все не было видно. Утром, послушав мессу в замковой часовне и по древнему обычаю освятив свечи, семья воеводы и домочадцы разошлись по своим покоям отдохнуть и ожидать известий. Крепко прижимая к груди толстую свечу, завернутую в шелковый платок, панна Марина в сопровождении Фрози отправилась в спальню, где Ярка и две других комнатных девушки с благоговением разложили на ее кровати богатое платье испанского покроя, которое она должна была одеть перед гостями.

– Ах, Марыся, как хочу я сегодня быть в зале с гостями! И чтобы матушка приказала сшить мне кармазиновый наряд! – Фрозя со скоростью игривого котенка забралась с ногами на сестрину постель и принялась любовно разглаживать дорогое шитье на приготовленном платье.

Панна Марина, состроив деланно строгую мину, заметила тоном наставницы:

– Панна Ефросина, вот подожди еще несколько годков, как выйду я замуж и далеко уеду за ворота нашего замка! Тогда каждый день придется тебе рядиться в эти тяжелые доспехи и развлекать батюшкиных гостей! Видит Бог, хотелось бы мне вернуться в твои лета и не знать ни забот, ни хлопот!

Воеводянка развернула шелковый платок и, достав из него свечу, обратилась к рыжей Ярке, робко переминавшейся с ноги на ногу на пороге комнаты:

– Так как, ты говоришь, нужно сделать, чтобы не бояться грозы и молнии? – После прошлого визита к мольфару Радомиру воеводянка стала внимательнее прислушиваться к тому, что говорили русинки, и, если и не верила безоговорочно в их суровые народные обряды, то по крайней мере испытывала к ним любопытство.

Ярка приблизилась к госпоже и почтительно взяла свечку.

– Как и у вас, ясная панна, освещаем мы свечки в церквях на Сретенье и зовем их громницами. Только у вас ставят их зажженными в окне во время грозы, а у нас подпаляют у дивчин косы. Такой дивчине все будет нипочем, оттого-то в Карпатах немало разбойниц…

Ярка осеклась, сознавая, что сказала лишнее, однако воеводянка лишь холодно бросила в ответ:

– На всех карпатских злодеев хватит клинков у наших рыцарей! А ты, как я помню, только и прячешься по углам, как только начинают громыхать на небе перуны, так что в другой раз хватит и плети, чтобы излечить твой страх!

Панна Марина, подобно батюшке, часто бывала капризна и легко впадала в гнев, однако в отличие от родителя, угрозы ее редко доходили до дела, но отнюдь не потому, что испытывала она жалость к служителям. Воеводянка отличалась непоседливостью и сообразно характеру не могла сосредотачивать мысли подолгу на одном предмете. Вот и теперь позабыв уже об угрозе, она сделала испуганной девушке знак рукой и та принялась расплетать госпоже косу.

– Марыню, я тоже хочу перестать бояться грома! – Фрозя соскочила с кровати и смотрела на сестру снизу вверх. – Прикажи и меня подпалить громницей!

Остаток дня вельможные сестры забавлялись рассказами прислуги и, распустив волосы на четыре стороны, велели Ярке подносить к ним свечу, так что вскоре в покоях стал ощущаться запах паленого. В довершении всему, дотянувшись до лиственничной балки расписного деревянного потолка, русинка выжгла громницей православный крест, дабы, по словам ее, не пустить Перуна в дом.

Панне Марине казалось уже, что и сегодня князь Константин не доедет до Ляшек, однако когда уже стемнело, от пани воеводины прислан был пахолик, передавший панне Марине матушкин приказ идти в королевскую залу. Наскоро одевшись и кое-как причесавшись, воеводянка отправилась по темным коридорам в это самое большое и богатое помещение батюшкиного замка – залу о двенадцати окнах, увешанную портретами королей. Здесь ее уже ждала матушка со своими фрейлинами, брат Франтишек и, как всегда благодушно улыбающийся, отец Бенедикт. Пани Ядвига не успела поправить на дочери кружевной воротник, как в залу входил уже пан воевода, широким жестом приглашая туда следовавших за ним гостей. Старый Мнишек выглядел озабоченным и несколько уставшим, чувствовалось, что он спешит соблюсти приличия, представляя гостям свое семейство, и вовсе не настроен на долгую светскую беседу. Из-за широкой спины его вынырнул вдруг рыжеватый молодой человек лет двадцати с небольшим и, переминаясь с ноги на ногу, принялся в упор без стеснения разглядывать женщин, не поднимая, однако, глаз выше их роскошных лифов.

– Ясновельможный царевич московский, – пан воевода изобразил на лице своем некое подобие любезности, – позвольте представить вам мою супругу с младшими детьми и домочадцами. Сколь долго ждали они вашего визита, столь готовы всегда и в любое время служить вашей милости.

Пани Ядвига со спесивым видом холодно протянула мо́лодцу тонкую кисть правой руки со сверкающим на мизинце маленьким рубиновым кольцом и вовсе не взглянула на еще двоих незнакомцев, русских спутников Дмитрия, которые низко склонились перед семейством Мнишек, коснувшись рукой мраморного пола. Когда очередь дошла приветствовать воеводянку, царевич приблизился, и панна Марина отчетливо рассмотрела две большие бородавки на его смуглом лице. Широко посаженные серо-зеленые глаза незнакомца вновь остановились где-то на уровне лифа девушки, поскольку взглянуть ей в лицо он так и не посмел, прикоснувшись горячими губами к ее руке и с поклоном отступив, звякнув шпорами. Кажется, он также был далек от того, чтобы обмениваться любезностями, все его внимание сосредоточилось на хозяине замка, царевич явно волновался, и ему не терпелось начать разговор, ради которого его и привезли к воеводе.

– Да поможет вам Бог, ясновельможный царевич! – наконец холодно произнесла пани Ядвига, чувствовавшая на себе тяжелый выжидательный взгляд супруга. – Мы же будем молиться о том, чтобы Господь привел вас к победе, – закончила она, брезгливо косясь на спутников высокого гостя.

– Отец ваш все всегда делает по-своему, – не сдержавшись, бросила Марине матушка, когда хозяин и гости покинули залу, – не советуется ни со мной, ни с верными людьми! – Пани Ядвига вспыхнула, наконец дав волю своему вынужденно сдерживаемому гневу. – Да и найдутся ли тут те, кто верен пану воеводе? Все думают о своем интересе и пресмыкаются перед ним, а когда настанут трудности, оставят его одного! Езус, Мария! Сегодня тут только три москаля, а завтра они заполонят весь замок и учинят нам второе разрушение Иерусалима!

– Надолго ли к нам московский царевич, матушка? – теребя в руках тонкие испанские перчатки из лосиной кожи, спросил Франтишек. – А как же его величество король польский? Приедет к нам приветствовать его? Доводилось мне читать в хронике, что государи польские приезжали гостить к нашему деду, а батюшка еще ни разу не принимал у себя его величество короля Сигизмунда. Должно быть, если наияснейший пан навестит нас, будет это большой честью для нашего рода.