— Не могу… Если что-то случится…

Шерлок покачал головой, бродя вокруг снова, поскольку Джон двигался в сторону.

— Если что-то случится, о ней позаботятся. Разговор не об этом.

— Я такого не сделаю, Шерлок. Нет.

— Дай мне свои ботинки.

Джон потер лицо, пытаясь отвести свой взгляд от травы и неба – и неизвестности, что ждала впереди. Наступая на пятки, он снял обувь, отшвырнув ее в сторону, а вслед за ней – и носки. Это было не то же самое, что ответить «да», но тело его всё равно уже было охвачено этим.

— Это просто самоубийство, — сказал он.

Шерлок проследил глазами полет его обуви.

— Только потому, что нет никаких свидетелей, — согласился он.

Джон невольно рассмеялся над этим. Невозможно было сдержаться: его просто разорвало бы. Большинство утесов, что попадались ему, составляли береговую линию; но он был абсолютно уверен, что Шерлок не станет подбивать его разбиваться насмерть. И не столь был уверен в том, что не искал бы такого конца. Если б только можно было глянуть вниз, всё было бы много проще. Но он больше этого не хотел. Не хотел непременно знать, что всё будет в порядке. В каком-то смысле, было бы хорошо, если б – нет.

Он действительно рассматривал это. На полном серьезе размышлял о том, чтоб шагнуть за черту. И смеялся над собой – над собственной глупостью. Он закрыл глаза, крича на себя, что не должен настолько хотеть волнения, что принесет ему этот риск, эти острые ощущения. Он хотел этого, нуждался в этом. Никто не мог подойти к краю, кроме него самого, лишь его сознание, его тело, вместе, могли сделать это, бросившись навстречу… смерти или очень холодной воде. Какой человек, хоть с унцией здравого смысла, вслепую принял бы столь идиотское предложение?

Человек, утративший нечто более ценное, чем любовь к другому: любовь к себе.

— Прямо вперед, разбегаешься, хорошенько толкнись, ноги вместе, носки оттянуты, — повторил ему Шерлок свой инструктаж, отступая, чтоб дать ему место.

Джон открыл было рот, чтобы что-то сказать, возможно, в последней попытке отговорить себя от всего этого или спросить Шерлока, до конца ли уверен тот, что это было хорошей идеей. Но вместо этого с колотящимся сердцем помчался, говоря себе: «да пошло оно!» , устремляясь к чему-то новому. Разогнавшись, он оказался у края – несколько скорее, чем ожидал. Вниз он не смотрел, пока не прыгнул. Шерлок был ублюдком. Вода была, и достаточно много, но, казалось, что в полусотне футов! Желудок Джона упал быстрей, чем он сам, а рассудок его уже отчитывал за феноменально глупую смерть, пока он, кувыркаясь, падал, не имея возможности остановиться. Но не сожалея об этом. Ветер был ужасающе громким, и он врезался в него, словно ложка, вряд ли предназначенная для этой задачи, но справляясь с ней, так или иначе. Он частенько слышал, что те, кто упал и разбился, зачастую умирали еще до того, как врежутся в землю, – от сердечного приступа. В это можно было поверить. Грудь Джона болела, всё дрожало внутри, ребра сжимало до боли, мышцы пульсировали. Несколько секунд – и затем он узнает, убивает ли сердце… или волны… или он, в конце концов, со всем справится.

Жизнь не была драгоценна, потому можно было ее потерять; и была драгоценна, потому что лишь тогда, когда нужно бороться за то, чтобы быть счастливым, ею стоило дорожить.

Джон врезался в воду, как было предложено: ноги вместе, носки оттянуты, войдя в нее, словно пуля, не дыша с той минуты, как прыгнул. Ликовать или чувствовать облегчение было некогда. Вода была ужасно холодной, так что просто всё сжалось внутри, а поверхность оказалась вдруг невозможно далекой. Джон, барахтаясь, заработал ногами, в груди жгло, но уже по-другому, потому что он не успел вздохнуть, и теперь ему катастрофически не хватало воздуха. Если он пережил падение, черта с два он утонет теперь при подъеме! Одежда, намокнув, тянула вниз, но он лишь энергичней боролся, несмотря ни на что, пробираясь наверх.

Первый вздох состоял в равной степени из воды и воздуха, так что Джон тяжело закашлялся, фыркая и отплевываясь, одновременно двигаясь так, чтоб держаться над волнами и иметь возможность дышать, наконец. Это было больно, но всё равно потрясающе, несмотря на то, что он всё еще кашлял. Он взглянул туда, откуда он прыгнул, подумав, что в жизни бы не поверил, что сможет пережить такое падение. Но он пережил. Это было удивительно. И где-то между землей и берегом его опустошенность исчезла. Было просто слишком много всего, чтоб искать и испробовать, чтоб позволить себе оставаться в безопасном замкнутом пузыре мнимого существования, которое лишь усыпляет, не давая по-настоящему жить.

— Шерлок! — позвал он, не совсем уверенный, что его можно услышать, но явно не видя кудрявую черноволосую голову. Странно. Тот же должен был наблюдать. Никто бы не подбивал совершить прыжок веры [6], лишь затем, чтоб потом, развернувшись, уйти.

Всплеск около Джона был совсем небольшим, только что-то, помимо обычных волн, окатило затылок. Джон развернулся, увидев в воде мокрого Шерлока, с губами, что слегка побелели от холода, но при этом всё равно улыбались.

— Как ты мог подумать, что теперь бы я оставил тебя? — спросил он.

Джон готов был расцеловать его. Он запрокинул голову, хохоча, глядя на голубое небо, и солнце, и бегущие облака. Его тело болело от пережитого напряжения, страха и падения в холодную воду. Еще большим грузом давил его траур, который, наконец, отложился в сердце, понятый и осмысленный. Джон не возражал против слез на лице, когда в мире и так уже было много воды.

— Я скучаю по ней до того, что порой не могу дышать.

Шерлок кивнул, в воде подбираясь к нему.

Джон усмехнулся тому, как стучали зубы, заставляя слова звучать неуверенно. Он ни в коей мере не чувствовал этого.

— Грустить – это нормально. Я способен справиться с болью. Я даже не боюсь быть один, я просто не хочу быть. А ты теперь находишь себя – и, господи, Шерлок, я, видя, как ты живешь здесь, не могу просить, чтобы ты возвратился.

— Тогда оставайся.

Оставить работу, продать дом, погасить ипотечный кредит и заняться чем-то иным, чем-то новым. Джон, смеясь, позволил нахлынуть сомнениям, заменяя страх предвкушением и ощущением всемогущества. Он только что прыгнул с утеса. Если жизнь полагала, что что-то житейское может быть серьезней, чем это, пусть еще раз подумает. Джон взглянул на Шерлока, улыбаясь, и вполне сознавая, что никогда не встречал более великого человека.

— Хорошо, — сказал он и увидел, что Шерлок ему улыбнулся. Это явно смутит и взволнует многих людей, когда Джон возвратится, чтобы бросить всё, оставляя лишь дочь и собственные интересы. Но всё будет в порядке. Они справятся с этим. В конечном счете, обязательно справятся.

Продолжая немного хмуриться, он взглянул на скалу, потому что другая мысль пришла ему в голову.

— Наша обувь осталась там, не так ли? — сказал он.

— Да.

— Я так и думал. А берег?

— Дальше, чем любому из нас захочется плыть.

Джон вздохнул, его тело явно протестовало против такого холода.

— Блестяще, — простонал он, задаваясь вопросом, как именно должен был и дальше сработать план Шерлока.

Тот в ответ ухмыльнулся и поплыл вперед.

— Потому-то и вырублен путь.

— О. Хорошо. — И действительно, очень удобно. Джон направился вслед за Шерлоком, компенсируя гребки более длинных рук и ног более энергичными взмахами.

— Значит, многие прыгали здесь? — спросил он.

— Достаточно того, что они ощутили, что потребуется проложить дорогу.

— Понятно. И сколько раз прыгнул ты?

Лицо Шерлока приподнялось, тот пожал плечами.

— Всякий раз, когда знал, что нуждаюсь в этом.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Джон должен был отвечать за окуривание… (в оригинале – John got to be in charge of the smoker and of lighting the hessian cloth).

В этом сложном процессе помог разобраться J.Sigerson.

Привожу его объяснения:

Для получения дыма (для отпугивания пчел при открытии улья) поджигают hessian –