Джон стоял всё еще испуганный, хватая ртом воздух, прислонясь к стене возле лестницы. Он безмолвно покачал головой, сумев только пробормотать: «Нет… Прости, я…» Но так и не окончил фразу. Цепляясь за лестничные перила, он полез по ступенькам наверх, не оглядываясь, как только, наконец, отвернулся. Обойдя свою комнату, он вместо этого нашел убежище в комнате Анне-Ли, спокойно и крепко спящей, но это все-таки было лучше, чем общество бежевых стен у себя. Он сел в кресле в углу, немедленно пожалев, что это не кресло-качалка, и что он не может качаться на нем, с возбуждающей нервной энергией и слабеющим дискомфортом в брюках.

Боже праведный, что он сделал? Что они сделали? Что подумает Шерлок? Джон зажал рот и нос ладонями, глядя на дверь и словно боясь, что Шерлок станет его преследовать. Не теперь – господи, не теперь – и вообще никогда, хоть это и было нереалистично. Они оба притворялись, что остаются в неведении относительно истинных чувств детектива, считая их платоническими, что только и позволяло им оставаться друзьями. Ахиллесова пята, самсоновы волосы, секрет непобедимости и неодолимой силы, что таился в их отношениях, был тем, чего никогда не следовало касаться. Связь между ними была драгоценна, и Джон не хотел потерять ее. И теперь вот он сам сделал то, что ужасно пугало его тем, что всё зайдет чересчур далеко, и уже ничего не удастся вернуть и исправить.

Еще раз глубоко вздохнув, он сжал голову, зарывшись пальцами в волосы. Это было одной из самых больших ошибок, которые он совершил за весь год, в течение всего года, тем не менее, до сих пор пытался успокоить свой внутренний голос, вопрошавший, почему они остановились.

+++

Работа была адом. Джон почти крался из дома утром, избегая Шерлока, и, следовательно, той части дома, окна которой выходили в сад. А туда выходило большинство окон. Еды с собой он не взял, потому пришлось есть в кафетерии, где пища, хотя и была полезной, совершенно ему не нравилась. Ни одна начальная школа не стала бы потворствовать чьим-либо аппетитам, состоящим лишь из пива и чипсов. И никакой салат или суп на свете не могли успокоить трепещущих «бабочек», порхающих где-то в желудке, хотя Джон так и так обходился парацетамолом.

В его мыслях был по-прежнему хаос. Не тускнели ни воспоминания о поцелуе – они вновь возвращались, – ни жажда наслаждений, которая удивляла его самого, и которой он сам стыдился. Это был не он. Он мог быть чувственным, разумеется, но никогда не уделяя столь мало внимания обстоятельствам. Шерлок поцеловал его – и это было единственным, что Джон мог найти в свое оправдание, единственным, почему Джон так поступил. Человек всё еще любил его, и не так, как друга. Хорошие новости для страдания, дурные новости для семейной жизни. Джон всё думал и думал о том, что он должен сказать, пока время не вышло, и не пора было ехать домой.

Он отправил Линде СМС с извинениями. Он и так отвратительно себя чувствовал, и стало бы еще хуже, если б он не пошел домой. В любом случае, Джон не хотел, чтобы Шерлок думал, будто он избегает его. И его отсутствие допоздна было последней вещью, в которой они нуждались, хотя чуть опоздать, придя с рыбой и чипсами, было бы, наверное, лучше. Он полагал, что между соседями это было эквивалентно букету цветов. Не то, чтобы Шерлок желал когда-нибудь флоры.

Детектив с Анне-Ли уже были в доме, когда Джон вошел с пластиковым пакетом еды на вынос. День был явно отдан творчеству, исходя из цветных полосок на кафельном полу кухни и оливково-зеленых отпечатков рук на стене. Анне-Ли, сидевшая на столе, стирала синюю краску с бровей, а у Шерлока на щеке были красные брызги. При виде Джона детектив ссадил девочку на пол, позволяя ей бегать, и та обхватила его штаны: ее руки были относительно чистыми, а одежда покрыта разноцветными пятнами.

— Мы попробовали рисовать пальцами, — сказал Шерлок, кивнув на столешницу, где сушились опусы в духе абстрактной живописи.

Джон поставил сумку с продуктами и взял на руки дочь. С разговором придется повременить.

Отмывать ребенка было кошмаром. С кожей Шерлок вполне преуспел, но на волосах Анне-Ли была по-прежнему засохшая краска, причем, всех цветов. Когда мытья оказалось не достаточно, Джон принялся гребенкой расчесывать прямые светлые прядки, пока последняя капля краски не была, наконец, удалена. Трудно было не счесть это неким вселенским наказанием или результатом усилий Шерлока. Анне-Ли совсем не хотела сидеть неподвижно, позволяя работать с ее волосами. После целого дня игры – и часа капризного хныканья, когда она требовала, чтобы ей позволили встать, – Анне-Ли заснула достаточно быстро, практически сразу, как только Джон ее уложил. Он и сам измучился от усилий, но поцеловал ее волосы и возвратился вниз, где Шерлок послушно доливал в раствор кислоту, чтоб стереть коричневые пятна со стен, прикрывая при этом бумажной маской нос и рот.

— Я так понимаю, ты не думал, что она настолько извозится, — сказал Джон, опершись на столешницу и наблюдая за ним. Картинки за время обеда высохли и с помощью двух магнитиков – в виде арбуза и в виде банана – были прикреплены к холодильнику.

Шерлок поднял глаза и пожал плечами, затирая пальцем в перчатке исчезающее пятно.

— Все было прекрасно, пока мы не решили, что бумага ограничивает наши возможности.

— Мы?..

— А ты думаешь, я за ней убираюсь? — Шерлок поднял бровь с любопытством и продолжил вытирать пятна грязной тряпкой, смоченной кислотным раствором. — Я бы оставил это, не будь оно коричневым. Напомни, чтобы мы купили еще брезента, когда пойдем в магазин.

Джон кивнул, слегка улыбнувшись, хотя и засосало под ложечкой. Будто тяжкий камень лежал внутри. Хорошо было бы всё так и оставить, проигнорировав события прошлого вечера, словно бы ничего не случилось. Он ценил усилия Шерлока, правда, ценил. Но было бы трусостью просто принять их. Он потер шею.

— Знаешь, я… ах, если у тебя найдется минута, я подумал, что мы могли бы… поговорить. — В горле пересохло, но пойти и взять еще одну банку пива он не осмеливался.

Шерлок посмотрел на него, затем медленно кивнул, снимая перчатки, и поднялся, чтобы выбросить их в контейнер для токсичных отходов, что держал под замком у себя в шкафу. Джон решил, что лучше не наблюдать за ним, оставив его на время в покое, и направился к своему креслу в гостиной. Это, казалось, было лучшее место для их объяснения. Безопасная зона во многих смыслах, знакомая и удобная, как раз для беседы, от которой того и гляди поплохеет. Что бы там ни было вчера вечером, Джон был к этому не готов.

Шерлок устроился в своем кресле, выпрямившись и подозрительно глядя на Джона, сидевшего неподвижно. Он был далеко не глуп, и точно знал, что это будет за разговор.

— Я хотел бы объяснить, если смогу, что поцеловал тебя не потому, что хочу, чтобы отношения между нами изменились, — сказал Шерлок, отметая отрепетированное вступление Джона и переходя сразу к сути. — Но если ты чувствуешь неудовлетворенность и хочешь снова ходить на свидания, мне нужно, чтобы ты знал, что я рассматриваю себя как вариант.

Джон облизнул пересохшие губы.

— Я знаю. Я не забыл. Шерлок, Линда не приглашала меня на свидание. Это была просто встреча коллег. Группа людей, которые после работы зайдут в бар, чтобы поплакаться и выпить пару пинт. Если бы я думал, что кто-то еще придет не один, я нашел бы няню и пригласил тебя пойти со мной. Я не искал сегодня встречи с кем-либо.

Щеки Шерлока заалели быстро – или так показалось, хоть отчищенная красная краска и оставила розоватый след.

— Извини, — сказал тот чуть слышно, глядя в сторону, но подрагивающие на коленях пальцы выдавали его.

— Всё нормально. — Джон вновь глубоко вздохнул, чувствуя, что внутренности скрутило тугим узлом, и абсолютно уверенный, что за эти полдня почти довел себя до болезни. — Господи, я даже не знаю, как начать разговор, — сказал он, уставившись в потолок в тщетном поиске слов, которых за весь день он так и не смог подобрать.