Арик умолк, поманил официанта наполнить бокал. Глотал жадно, судя по всему, от долгой речи у него пересохло в горле.

— Я тут много вам всего наговорил. Откройте взамен одну вещь? Вообразите на минуту, будто вам позволено выбирать, что помнить, а что — нет. Какими воспоминаниями вы предпочли бы пожертвовать?

Я вздрогнул, как от удара током. Беспамятство преследовало меня по пятам.

— Знаете, Арик, буквально с час назад я думал о том, что беспамятство разлито в воздухе Обливиона. Со мной приключилась странная вещь — я запамятовал историю награды, которую ношу на груди. Представляете, не мог вспомнить ее, сколько ни бился, она буквально выветрилась из моей головы!

Сказать Арику, что забыл сестер, я не посмел. Это было слишком личным, слишком стыдным. Имей я ту самую возможность выбирать, никогда не вычеркнул бы из памяти ни их, ни Георгиевский крест. Куда охотнее я расстался бы с воспоминаниями о безумии, поразившем моего отца. Но это тоже было слишком стыдным, чтобы произносить вслух.

— А Гар забыл, что мы стали побратимами.

Я оторопело взглянул на Арика.

— Как так забыл? Ведь это случилось недавно! У меня до сих пор стоит перед глазами, как вы приехали к Звездочадским, где я впервые увидел вас, как рассказывали о ритуале вдвоем, взахлеб: про молчание, про растопленный снег, про луну в чаше. Верно, вы говорите в переносном смысле? Простите, я не совсем понимаю.

— Ну, конечно, не понимаете, ведь вы родились за пределами Мнемотеррии. И, может, оно и к лучшему, — Арик тряхнул головой. — Простите, напрасно я затеял этот разговор. Ваш обед принесли. Допивайте вино, если распробовать, оно не такое уж скверное. Благодарю за терпение.

Певец не глядя швырнул на стол несколько банкнот. Слуга расторопно подал ему сюртук. Сразу попасть в рукава у Арика не получилось, тогда он махнул рукой и залихватски перекинул сюртук через плечо.

Я подскочил с места:

— Я провожу вас!

Арик положил ладонь мне на грудь, гася порыв:

— Не утруждайтесь, внизу меня ждет экипаж. Передавайте наилучшие пожелания Габриэлю, Янусе и дражайшей Пульхерии Андреевне.

Пошатываясь, певец направился к лестнице. Было похоже, что Арик сбежал от моего участия.

Погруженный в свои невеселые мысли, я медленно поглощал обед. От раздумий меня отвлекли голоса. Они раздавались прямо за моей спиной:

— Смотри, сколько тут всего. Точно говорю, не хватит.

— Глупости, этот самый счастливый день в моей жизни, его должно хватить.

— Счастья никогда не бывает довольно.

— Проверим сейчас.

Я осторожно отодвинул узорчатый занавес и заглянул в образовавшуюся щель. Позади меня устроились встреченные недавно девочки. Рядом, привязанный к ножке стола, точно верный пес на сворке, лежал шарик — не то подаренный красивый дамой, не удравший от капризного пацана. Пространство между девочками заполняли тарелки и тарелочки со сластями. Прямо на скатерти россыпью лежали белые от сахарной пудры фрукты, в креманках оседало украшенное ягодами и шоколадом мороженое, шипел и пенился лимонад в длинных прозрачных стаканах. Девочки странно смотрелись в ресторане — растрепанные, с перепачканными лицами, в заношенных платьях с чужого плеча, открывавших тонкие шейки и загорелые руки с синяками и царапинами, но, судя по всему, в Обливионе такое зрелище никого не удивляло. Официант споро подбегал по каждому их зову, то доливая лимонад, то извлекая из яркой шуршащей обертки длинную конфету.

Пожалуй, я бы присоединился к их пиршеству, но становиться незваным гостем мне не хотелось, так же как не хотелось, чтобы меня терпели из вежливости. В конце концов, девочкам вряд ли было интересно общество взрослого. Я не спешил обнаружить свое присутствие, наблюдал украдкой за поглощающими лакомства девочками, и чувствовал, как в сердце разливается тепло. Наверное, также я смотрел на сестер, чьи имена и лица позабыл. Аннет, Натали, шептал я, но ни радостные, ни горькие мысли не воскрешали воспоминаний.

Зато благодаря любопытству я сделался свидетелем странного ритуала, произошедшего между Жанной и официантом. Когда сладости были съедены, а лимонад частично выпит, частично пролит на скатерть, девочка поманила официанта измазанным в шоколаде пальчиком.

— Сегодня был самый счастливый день в моей жизни. Я согласна рассчитаться, — сказала она невпопад.

Тот кивнул, будто ее согласие было чем-то простым и желанным, однако тотчас переспросил:

— Юная барышня уверена в своем согласии?

Жанна кивнула:

— Да.

— Вы согласны отдать за обед назначенную цену доброй волей и без принуждения?

Девочка откликнулась эхом:

— Доброй волей и без принуждения.

Официант подал Жанне руку. Она оперлась на протянутую ладонь своими липкими пальчиками, попыталась подняться с дивана, но вдруг неловко пошатнулась, ойкнула и осела обратно.

— Все в порядке, юная барышня? — участливо поинтересовался слуга.

Жанна закусила губу и кивнула. Под загаром ее личико побледнело. Второй раз она поднялась сама без сторонней помощи.

— Позволите проводить вас? — спросил официант, помогая Жанне облачиться в ее куцее пальтишко.

Девочка кивнула с королевской важностью:

— Позволяю. И мою сестру следует проводить тоже.

Я вспомнил, что гном в лавке поделок из камня также спрашивал моего согласия, когда я предложил рассчитаться за шкатулку без денег. И вспомнил, как подумал тогда о Звездочадском, который толковал о своем согласии стражам у стены. Если только Жанна не была тайной дочерью князя Магнатского, похоже я стал свидетелем того самого расчета услугами, от которого предостерегал меня Ночная Тень. Интересно, какие услуги могли потребоваться хозяину ресторана от столь юной особы? Я знал, что уличных детей часто использовали в роли посыльных, а на войне еще и в качестве шпионов — редко кто мог заподозрить лазутчика в ребенке, крутящемся поблизости.

В сопровождении официанта девочки удалились. У ножки стола, привязанный, остался лежать воздушный шарик. Я поспешно рассчитался, отвязал шарик и бросил догонять недавних знакомых. Девочки шли не торопясь, я настиг их скоро.

— Вы оставили в ресторане свою вещь.

Они обернулись. Второй раз за день я протянул шарик Жанне:

— Держите крепко и не забывайте больше, в следующий раз меня может не оказаться рядом.

Девочка не торопилась брать подношение.

— Вы, верно, перепутали меня с кем-то, любезный сударь. Я ни за что не забыла бы такую красоту, кабы только она была моей, — тут она лукаво взглянула на меня и добавила, — или вы хотите мне его подарить?

Неужели она меня разыгрывала?

— Это твой шарик, — вмешалась старшая девочка и сказала, уже обращаясь ко мне, — спасибо, что возвратили. Жанне он так нравился!

— Нет, не нравился, — тут же возразила Жанна.

— Зачем же ты неслась за ним как угорелая целых пол-квартала?

— Никуда я не неслась, я не курица, чтоб нестись!

За привычным спором я их оставил.

[1] Арик исполняет арию князя Орловского из оперетты «Летучая мышь».

[2] Пока люди учат, они учатся (лат.)

IX. Лизандр читает стихи на колоннаде. Тень Лигеи

Смягчается времен суровость,

Теряют новизну слова,

Талант — единственная новость,

Которая всегда нова.

Борис Пастернак

— Куда вы запропали, Микаэль? — был встречен я упреком Януси. — Мы потеряли вас!

— Я был в городе, бродил по аллеям и даже зашел в ту самую лавочку с поделками из камня, где мы с вами скрывались от дождя, помните?

Девушка нетерпеливо отмахнулась от моих откровений.

— Потом, после расскажете. Лизандр нынче читает стихи на колоннаде, я бы очень хотела слушать, но маменька устала, а Габриэль предпочел общество Ангелики. Могу я рассчитывать на вас?