— Вы совершенно несносны! Постоянно раздражаете. А вы что думаете об очередном творении Лизандра, cher ami? — и Ангелика повернулась к своему спутнику, доселе не участвовавшему в беседе. — Ведь, если верить вашим заверениями, вы любите меня?

Этот вопрос поставил Александра Павловича в неловкое положение, однако он все же попытался ответить:

— Сравнения любви можно искать бесконечно. Один мой знакомый уподоблял любовь алмазу — камню прекрасному и прочному, однако невероятно хрупкому. Он может резать стекло, но один неудачный удар — и он рассыплется в прах. Не собрать.

— Как это: любовь — в прах? Не пытаетесь ли вы сказать, что разлюбили меня?

— Ну что вы, нет, конечно же нет, — еще больше смутился Александр Павлович. — Вас невозможно разлюбить.

— Тогда зачем говорите такие обидные вещи?

— Вы же знаете, я не силен в красивых речах. Гораздо лучше мне удается слушать. Если я невольно вас обидел, готов забрать свои слова обратно.

— Мне кажется, я понимаю, что имел ввиду ваш знакомый, — пришла на помощь Александру Павловичу Январа. — Не любовь, а разочарование. Я заберу у вас брата? Простите мне мой эгоизм, но мы так долго были в разлуке, а ведь свои первые детские пьесы я пела под его аккомпанемент.

Сопровождаемая Ночной Тенью, Януся прошла к фортепиано. Габриэль сел перед черно-белыми клавишами вместо Сибель, поставил на пюпитр нотные листы, протянутые ему сестрой.

— Я исполню романс, который на днях сочинил всеми нами любимый Лизандр.

Слова Януси застигли пиита в тот момент, когда он дожевывал печенье. Нимало не смутившись, Лизандр проворно закинул в рот последний сладкий кусочек, запил его шампанским и театрально поклонился. Я почти слышал, как трещат швы его синего фрака. В отличие от Александра Павловича, Лизандр совершенно естественно чувствовал себя в центре внимания. Он улыбался и посылал шутливые воздушные поцелуи. При этом он исхитрился опрокинуть на себя бокал шампанского, которое споро принялся вытирать подбежавший лакей.

— Оставьте, само высохнет, — нетерпеливо отмахнулся от него пиит. — Мой новый романс называется «Не сули мне с неба звезды». Я бы спел его сам — но — увы! — таланта музицировать себе так и не приобрел.

— Нельзя обладать всеми талантами, оставьте что-нибудь другим, — засмеялся Горностаев и Разумовский поддержал его:

— Зато по части стихосложения вам нет равных.

Я не стану тебя ревновать уже,

Перестану ждать и не буду звать.

Просто что-то сломалось в душе,

Что теперь не собрать,

не собрать.

Просто звезды однажды сошли с орбит,

Просто воздух вдруг загустел, как ртуть.

Я тебя не прошу у судьбы,

Ведь любви не вернуть,

не вернуть.

Я позволю сердцу навеки остыть,

Я позволю блеску уйти из глаз.

Мне тебя ни забыть, ни простить -

В жизни все только раз,

только раз.

И когда ты вновь постучишь в мою дверь,

Словно солнца луч воплощеньем грез,

Я уже не смогу поверить

В то, что раз не сбылось,

не сбылось.

И слова будут сечь, как струи дождей,

И обиды станут глухой стеной.

Что мне делать с тобою теперь,

Коль ты был не со мной,

не со мной?

Не со мной делил хлеб, не отвел беды,

Не сцеловывал соль моих слез.

Не сули мне с неба звезды,

будь — навсегда и всерьез.

Я наслаждался пленительной музыкальностью голоса Январы. Для камерных вечеров, подобных этому, он подходил идеально — в меру громкий, чистый и нежный. Благодаря врожденному артистизму девушке прекрасно удавалось те передать чувства, о которых она пела. Януся не боялась ни улыбаться, ни плакать, и оттого была естественна. Пламя свечей бросало теплые отсветы на ее плечи, шею и лицо, таяло в омутах глаз. Ее волосы, черные и мягкие, были похожи на дорогой мех.

Я подумал о сестрах, которым непременно понравился бы этот вечер. Дома мы были лишены возможности собирать друзей из-за безденежья и болезни отца. На миг меня захлестнула ностальгия, в памяти всплыли милые лица сестер и их старенькие, не раз перешитые платья.

Из задумчивости меня вывел звонкий голос Ангелики:

— Откройте, Лизандр, кто она?

— Она?

Подле нас стоял пиит с новым бокалом.

— Таинственная муза, которой вы пишете свои стихи, — нетерпеливо пояснила красавица.

— Я не пишу стихов, — Лизандр покачал головой. — Их нашептывает мне ветер, дарят перелетные птицы и вызванивают по стеклам проливные дожди. Образы являются ко мне во снах и просят выпустить в мир, я лишь облекаю их в слова.

— То есть имени своей музы вы нам не откроете? — продолжала настаивать Ангелика.

— Я бы с радостью открыл для вас все, чем только обладаю, и даже сверх того, но никакой музы у меня нет.

— И вы не влюблены?

— Я влюблен в целый мир, — последовал ответ.

Вслед за Январой пели Арик и Гар, затем Лизандр, порозовевший от шампанского и всеобщего восхищения, вновь читал стихи. Понемногу я растворился в окружающей атмосфере, перестав испытывать какую бы то ни было неловкость. Даже высказывания Ангелики уже не смущали, а вызывали улыбку. Я заметил, что и прочие не столько слушали красавицу, сколько любовались ею, а оттого ее попытки привлечь к себе внимание воспринимались вполне благосклонно, — красоте свойственно требовать восхищения. Один Горностаев не прекращал подначки, балансировавшие порой на самой грани приличия, отчего у меня укрепилось представление о нем как о довольно неприятном типе.

Однако моим вниманием владела не Ангелика, а Январа. Я ловил звуки ее нежного голоса, прислушивался к тихому шелесту платья, упивался каждым движением, исполненным простоты и неосознанной врожденной грации. Само присутствие Януси я воспринимал необыкновенно остро, тянулся за ней всем своим существом, как тянется к солнцу цветок подсолнечника. Впервые в жизни я был влюблен.

[1] Ад полон добрыми намерениями и желаниями (англ., Джордж Герберт, «Остроты мудрецов»).

[2] Делай, что должно и будь, что будет (французская поговорка, ошибочно приписываемая Льву Толстому).

[3] Здесь Иван Федорович передает идею И.К. Айвазовского: «Человек, не одаренный памятью, сохраняющий впечатления живой природы, может быть отличным копировальщиком, живым фотографическим аппаратом, но истинным художником — никогда. Движение живых стихий неуловимо для кисти: писать молнию, порыв ветра, всплеск волны немыслимо с натуры».

[4] Помню, следовательно, существую. Перефразировка знаменитого изречения Рене Декарта: мыслю, следовательно, существую.

[5] В языческой мифологии река символизирует течение времени, вечность и забвение. Отсюда родственные обороты: кануть в Лету, кануть в вечность, как в воду кануть.

[6] Карт-бланш — здесь: полная свобода действий.

[7] Мой брат по оружию (фр.)

[8] Михаил цитирует Эпикура.

[9] Мой дорогой друг (фр.)

[10] Горностаев дословно повторяет Альберта Камю.

V. Окрестности Обливиона. Объяснение

Я верю: под одной звездою

Мы с вами были рождены;

Мы шли дорогою одною,

Нас обманули те же сны.

Предвидя вечную разлуку,

Боюсь я сердцу волю дать;

Боюсь предательскому звуку

Мечту напрасную вверять…

Михаил Лермонтов

Наутро после музыкального вечера Звездочадский уехал.

— Не ждите моего возращения скоро. Я обещал вам экскурсию по нашим местам, но боюсь, в ближайшее время буду лишен возможности ее устроить, а оттого препоручаю вас сестре. Она знает окрестности Обливиона ничуть не хуже меня, а как собеседник куда интереснее. Не обманывайтесь ее юностью и кротостью. В седле сестренка сидит не хуже улана, а по части пешей ходьбы легко заткнет за пояс любого пехотинца, час-другой — и вы взмолитесь о пощаде.