Гар поднял вазу повыше, тряхнул ее:
— Каждый из вас уже вытянул что-то. И почти к каждому вернулась его вещь, хотя некоторым пришлось для этого основательно попотеть. У меня осталась последняя, я знаю, кто ее владелица. Задание придумано мною заранее. Пусть Сибель (а я знаю, что последний фант принадлежит ей) предскажет будущее каждому из присутствующих.
— Неожиданно, — улыбнулась сестра Лизандра и эта милая, искренняя улыбка преобразила ее простенькое личико, сделав его почти красивым. — Я не отказываюсь, нет, но позвольте немного подумать. Мы могли бы вернуться в библиотеку. Книги — мои давние друзья, я чувствую себя уютно в их обществе.
По просьбе Сибель в библиотеку перенесли и ширму, за которую скрылась девушка. Рядом поставили стул, куда садился каждый, ожидающий предсказания. Сибель наугад называла полку в шкафу, том и страницу, где следовало искать будущее. Порой предсказания попадали в точку, порой звучали непонятно и малоубедительно.
Ангелика открыла картинку из журнала мод. Это привело красавицу в восторг:
— Чудесно! Восхитительно! Значит, я попаду на бал к князю Магнатскому. Здесь нарисовано платье один в один как я заказала у Жоре и Жоржу.
Мне выпало старое, с пожелтевшими страницами собрание философских диалогов, где на названной Полиной странице я прочитал: «Истинная любовь редко бывает взаимной. Счастливой — еще реже». Пожав плечами, я вернул книгу на место. Отец Деметрий строго осуждал всякого рода гадания и суеверия, называя их бесовщиной. Однако на войне случалось всякое. Я знал солдата, который, едва его определили в наш полк, заявил, что вскоре найдет свой конец. Мы взялись ободрять его, но не миновало и месяца, как над ним разорвалась граната, и одним из осколков ему перерезало шейную артерию.
Звездочадский отнесся к предсказанию равнодушно. В отличие от меня он прочитал его вслух, все-таки Габриэль был позером.
Держи себя в руках, не злись по пустякам,
Исполнится в веках начертанное нам.
Не скрыться от судьбы, бессильны и слабы
Пред волею Творца послушные рабы.
— Вот уж и не знаю, что относиться к своему будущему, потому как рядом со стихами намалеван некий господин в черном. Быть может, он символизирует Смерть — тут я не смею спорить, ибо смерть ходит по пятам за всяким, кто вовлечен в военные действия, а может быть это Тень, Ночная Тень, что тоже верно.
Звездочадскому ответила Марика:
— В предсказании обязательно присутствует неоднозначность, не то оно перестанет быть предсказанием. Узнать, правильно ли мы угадали, можно лишь когда будущее свершится.
Самой девушке выпало изображение цветущего дерева.
— Я знаю наверное, что яблоня в цвету означает невесту. Антон, а что тебе нагадала Сибель?
— Финансовые траты, — сострил за Антона Горностаев.
Один Разумовский не участвовал в гадании, заявив, что они суть плод чрезмерно пылкого воображения и не имеют под собой научной основы, а посему бессмысленны.
В обратный путь Габриэль отправил сестру вместе с матушкой в экипаже, а мне предложил вернуться, как и пришли, пешком. Уже стемнело, но темнота давно перестала быть для нас препятствием — привычные к ночным вылазкам, мы научились выбирать верное направление внутренним чутьем. В небе перемигивались звезды, внизу, скрытая деревьями, бурлила река — черная среди черноты, и казалось, будто сам Стикс влечет мимо нас свои воды.
Сквозь тьму до меня донесся голос Звездочадского:
— Хоть убейте, не понять мне этого новомодного увлечения! За годы, проведенные солдатом, я приспособился к неопределенности. Какая, должно быть, тоска знать наперед с кем повстречаешься, с кем разругаешься, куда пойдешь, какой фрак наденешь. Вот уж увольте! Коли мне на роду написало пасть от шальной пули, не желаю ведать о том ничего до самого щелчка затвора. Засиделся я в Мнемотеррии, вот что. Скучаю по армии: по эскадронному командиру, по офицерам нашим, по солдатам, даже по неприятелю скучаю. Еще о коне своем беспокоюсь. Занятно, правда? Скотина бессловесная, а столько верст вместе прошли, что прямо родным стал. Как он там без меня? Хорошо ли за ним ходят? Отъелся ли? Не захворал?
Речь Звездочадского не предполагала ответа, поэтому я сказал то, что волновало меня сильнее прочего:
— А я только о медкомиссии думаю, ни о чем другом не получается.
— Решится в вашу пользу, вот увидите. Хороший солдат слишком ценный материал, чтобы им разбрасываться, и наши медикусы это отлично сознают.
— Хорошо, коли так, — согласился я, однако сомнения не отступили.
Некоторое время были слышны лишь шорох наших шагов, гул реки да редкое совиное уханье. Затем Ночная Тень все-таки задал вопрос, которого я боялся:
— Что за беда стряслась с вами на вечере у Аполлоновых? Откуда ваше внезапное беспамятство? Я не верю, будто вы вправду собрались отдать святого Георгия в угоду какой-то дурацкой забаве.
Я пожал плечам, забыв, что Звездочадский не может видеть моего жеста. Прежде я никогда не страдал провалами в памяти. Вернее всего, причина крылась в ранении, ведь несмотря на браваду, мое тогдашнее состояние было довольно скверным. Да и падая с коня, я запросто мог ушибиться головой. Разумеется, на предмет синяков и шишек я себя не обследовал. А если так, наши медики были правы, отправляя меня в отставку. Но беспокоить своими невеселыми думами приятеля мне не хотелось, поэтому я ответил иное:
— Мое детство и отрочество прошли в загородном поместье. Виною известных вам обстоятельств мы держались особняком, не принимали гостей, не наносили визитов. Мне непривычны многолюдные собрания, и еще менее привычно выступать средоточием общего внимания. Похоже, я растерялся.
Мое объяснение, помноженное на убежденность в голосе, каковой в действительности я не испытывал, прозвучало вполне правдоподобно. Звездочадский сменил тему:
— Помните, я остерегал вас совершать покупки, залогом которых будет исключительно ваше слово? Вы скажете, что ваши траты отнюдь не моя забота, и будете правы. Однако я беспокоюсь не о вашем кошельке, а о репутации своей семьи. То, что в порядке вещей в других местах, в Мнемотеррии может послужить поводом для сплетен. Я уже предлагал однажды и повторюсь вновь: если вы поиздержались, то мои финансы в полном вашем распоряжении, я доверяю вам как самому себе.
При этих словах я почувствовал укол вины за подаренную Янусе шкатулку. Мне не хотелось подводить приятеля, но и нарушить обет молчания, данный его сестре, было немыслимо. На миг мне почудилось, будто Ночная Тень откуда-то узнал, как я рассчитывался за подарок, но это было решительно невозможно. Я заверил Звездочадского, что никаких трат не совершал, и конечно же приму его предложение, если в том возникнет нужда.
Дальше разговор перекинулся на армию и общих знакомых. Война прочно вошла в нашу жизнь, и я, подобно Звездочадскому, мечтал занять свое место в строю. Мы перебирали армейские будни, добрым словом помянули пехоту, что принимала на себя основной удар, ругали штабистов — не потому, что те были плохи, а оттого, что боевому офицеру положено ругать штабных, заодно честили фельдшеров. Я рассказал о днях, проведенных в госпитале. Оглядываясь назад, я сумел найти немало занятных моментов в своем госпитальном заточении.
Габриэль показался мне несколько рассеянным. Несколько раз он отвечал невпопад, путал имена, а порой говорил: «не припоминаю» в ответ на события, которых был недавним свидетелем. Казалось, мысли его чем-то заняты. Я знал по опыту, что расспрашивать бесполезно — коли приятель желает, так расскажет без уговоров, а нет — никакими увещеваниями не вытянуть из него причины задумчивости, поэтому большей частью говорил сам.
По мере беседы мое беспокойство утихло. Воротившись, я махнул рукой на чтение дневников, рассудив, что позабытая история восстановится в памяти тем вернее, чем меньше я стану пытаться ее извлечь насильно. Кое-какие фрагменты событий обнаружились ночью: в моих снах грохотала орудийная канонада, сверкали штыки и блестели оскаленные зубы на лицах врагов. Однако по пробуждении воспоминания, как оно обычно случается, остались за границей страны грез.
