Я взяла рукоятку лебёдки и прибила бедную, беспомощную, беззащитную рыбу.

– Главное, – сказал Брайан, – убить их как можно быстрее.

Мне очень не хотелось убивать рыбу. Я всё напоминала себе, что ела мясо и рыбу всю жизнь и никогда об этом даже не задумывалась.

– Думаешь, он умер? – спросила я.

– Нет, – сказал Брайан. – Отрежь ему голову.

– Казни его! – крикнул Коди. – Голову ему долой!

Я наполовину отрезала голову рыбы и подумала: «Хорошо, Софи, хорошо, он ничего не чувствует». А потом, едва я приступила к другой стороне, рыба начала биться и метаться.

– Давай быстрее, – сказал дядя Стю.

– Ага, поторапливайся.

Самое сложное, как я теперь знала, – это не забивание, не кровь, не кишки и не перерезание горла. Самое сложное – сломать позвоночник. У меня от этого сердце начинает прыгать в груди. Когда мои пальцы обхватывают позвоночник – эту линию жизни – и поворачивают голову влево или вправо, я чувствую мощное выделение чего-то – давления, напряжения, энергии, может быть, чистой жизненной силы – в те две-три секунды, что нужны для того, чтобы сломать позвоночник. Куда девается эта сила?

Мы шли просто отлично и пришвартовались к гавани Винъярд на острове Мартас-Винъярд всего через восемь часов – вдвое быстрее, чем рассчитывали.

– Мы путешественники! – крикнула я, увидев землю.

– Земля, аваст, абаст и агаст! – закричал Коди.

Здесь мы остановились в основном для того, чтобы навестить друга дяди Дока по имени Джоуи, который последние пять лет восстанавливал старую деревянную лодку, найденную в болоте. Лодка Джоуи просто безупречна, полностью сделана из тикового дерева – и снаружи, и изнутри, – а линии очень плавные.

Я всё гладила это прекрасное дерево, пока дядя Док не сказал:

– Ну, она, конечно, красотка, но моя любовь – всё равно «Странник».

Наверное, он немного ревновал из-за того, что я так суетилась вокруг лодки Джоуи.

– Я тоже считаю «Странника» красивым, Док, – сказала я. – И если бы мне пришлось выбирать, на каком судне пуститься через океан, я бы выбрала «Странника».

– Ага, – ответил он. – И я тоже.

Джоуи пригласил нас к себе домой на ужин. Было так странно оказаться в доме. Столько места потрачено впустую! Там можно столько всего разместить! На корабле есть место для всего, а всё очень компактное и маленькое, и на борту нет ничего ненужного. Для мусора просто нет места.

После ужина мы с Коди сидели на пирсе, и тут подошёл Брайан и сказал:

– Что-то не так.

– Ты о чём? – спросил Коди.

Брайан пнул дощатую дорожку.

– Док и Джоуи сидели на кухне и болтали, а я зашёл, чтобы попить водички, и они тут же замолчали. Как думаете, они обо мне говорили?

– Не льсти себе, – ответил Коди.

– Ну, а о чём они тогда говорили? Что у них за большой секрет?

– А мне откуда знать? – спросил Коди.

– Иногда людям нужны свои тайны, – сказала я.

– Нужно знать, – сказал Брайан.

Брайан очень похож на дятла – тук-тук-тук, любого добьёт. Я очень обрадовалась, вернувшись на лодку; вытащив спальный мешок на палубу, я села и стала писать.

Дядя Стю вынес свой спальный мешок на пирс.

– В чём дело? – спросил его Коди. – У вас морская болезнь?

– У меня не бывает морской болезни, – рявкнул дядя Стю. – Мне просто нравится спать на пирсе.

– Ну да, ну да, – сказал Коди.

Скоро я уже перестану писать, а потом усну под звёздным небом, слушая, как в гавани звенят цепи. Мне очень нравится, как лодка укачивает тебя, как малыша в колыбели.

Ахой! Мне начинает нравиться ходить под парусом. Мы в самом деле плывём! Блин! А ещё мне не приходится стоять на вахте с папой, и это круто. Никто меня не достаёт, кроме Брайана, но его легче игнорировать, чем моего папу.

Софи просто обалденно ловит рыбу. Я никогда ещё не видел, чтобы человека так радовали настолько простые вещи. Правда, я думал, что её вырвет, когда она разделывала свою первую рыбу. Она всё повторяла: «Она живая! Ей больно! Она страдает!» А потом, когда мой папа пожарил рыбу, Софи сказала, что не голодна.

Папа никак от меня не отвяжется. Всё пытается меня отговорить от жонглирования.

Он сказал:

– Ты что, вообще не знаешь, чему ещё можешь нас научить?

Я ответил:

– Нет.

На «Страннике» снова работа. Я доделала Трюмовый Ящик Бадди, фибергласовое чудо, и хорошенько его просмолила, чтобы ничего не протекало.

Дядя Док сказал:

– Ты хорошо поработала над Трюмовым Бадди, ага.

Я надеялась, что он похвалит мою работу и другим, но вместо этого он сказал:

– Пора нам выдвигаться. Тут слишком много лодкомерства.

– Чего-чего? – переспросила я.

– Ну, ты же знаешь: моя лодка лучше твоей лодки, моя лодка больше твоей лодки, всё такое. Лодкомерство.

По-моему, его немного нервировало состояние «Странника». Я не замечала, как странно выглядит наша лодка, пока не увидела другие суда в здешней гавани. Они блестели! Люди на них были одеты в аккуратную одинаковую одежду и протирали всё, до чего дотянутся. Ничего не валялось где попало.

А вот «Странник» был весь перепачкан шпаклёвкой – остались даже белые следы на палубе в том месте, где в неё кто-то наступил; наша одежда висела прямо на такелаже – мы так надеялись её высушить; палуба была завалена горшками и кастрюлями, потому что мы вытащили их наверх, чтобы отчистить; наконец, одеты мы были в обычные грязные шорты, футболки и банданы.

– Пора выдвигаться, – проворчал Док.

– Ну, тогда ахой! – сказал Коди. – Гикнуть якорь!

Дядя Мо расслаблялся на палубе.

– Коди, – протянул он, – прекрати уже.

– Прекратить якорь! – крикнул Коди.

– Иди, помоги Брайану с картами, – сказал дядя Мо. – Сделай хоть что-нибудь полезное.

Коди вместо этого прыгнул в воду:

– Человек за бортом! Буль-буль-буль.

Не смеяться над Коди было трудно, но я иногда всё-таки задумываюсь, есть ли у него в голове хоть какие-то мозги и думает ли он хоть над чем-нибудь серьёзным, и даже начинаю понимать, насколько может оказаться неприятно быть с ним целых три недели на нашем маленьком островке-паруснике.

Сегодня Брайан попытался просветить нас в терминах, касающихся того, какой курс бывает у ветра. Большинство из нас уже знали эти определения, но если бы мы их не знали, то от Брайана точно ничему бы не научились. Он пустился в сложные объяснения о том, как ветер связан с парусами и направлением движения.

– В общем, когда ветер дует спереди, – лекторским тоном говорил Брайан, – это называется бейдевинд…

– Бей-винд? Вот так его бить, да? – Коди постучал себя кулаками в грудь.

Брайан проигнорировал его.

– А когда ветер дует сбоку, это называется галфвинд…

– Гольф-винд? Типа вот так? – Коди замахнулся, словно собирался бить мячик клюшкой для гольфа.

– Да хватит, Коди. А когда ветер дует за кормой…

– Что такое «закорма»? – спросил Коди.

– Ты что, даже этого не знаешь? – закричал Брайан. – За кормой – это вон там, в задней части лодки. Если ты не будешь относиться к этому серьёзно… – предупредил Брайан.

– Я не понимаю, зачем нам знать все эти термины. Ну, какая разница, бей-винд у нас сейчас или гольф-винд? Нам же надо только знать, как что делать, правильно, а не как это называется?

Брайан сказал:

– А ты что, знаешь, как что делать? Ты знаешь, откуда идёт ветер и что делать с парусами, если ветер, скажем, позади тебя?

– Зачем мне это знать? – спросил Коди. – Все остальные, похоже, знают, и все постоянно что-то кричат и приказывают, а я делаю то, что мне говорят. Я могу тащить канат так же хорошо, как и кто угодно другой.