— Вот как! Интересно, что же в этом шприце?

— Во всяком случае, не то, о чем вы подумали. (Он позволил себе утверждать, будто читает его мысли!). Это лишь успокоит вас на некоторое время… Вы готовы? — Чан сжимал двумя пальцами обращенный кверху шприц.

— Вы это серьезно?

— А разве похоже, чтобы я шутил? Послушайте, там, за дверью, остались полицейские. Для них вы не более чем сумасшедший. Если они заметят в вашем поведении малейший намек на агрессивность, вас немедленно упекут в «психушку», из которой вы едва ли когда-нибудь выйдете. Предпочитаете, чтобы я их позвал? Достаточно одного моего слова… Так что вы решили выбрать?

Максим ненавидел Чана тем сильнее, чем бессильнее был против его аргументов. Это чувство не покидало его до последней минуты, когда он услышал, как игла проколола его кожу. Он, полный жизни, отнюдь не слабый молодой человек целиком зависел от беспомощного дядюшки и старого Чана.

Очнувшись, он тут же догадался, что лежит на земле. Под ним был мягкий мох, от земли исходил теплый пар. Протерев глаза, Максим приподнялся на локтях и осмотрелся вокруг, но ничего не увидел, кроме темноты. Темень, хоть глаза выколи. Над головой, правда, нависали черные кроны деревьев, а в их просветы заглядывали случайные звезды. Луна пряталась за тучами. Когда она выйдет, он сможет рассмотреть больше. Возможно, это наведет его на какую-то мысль и позволит хотя бы частично восполнить пробел в своей памяти. Пока же он и понятия не имел о том, как тут оказался. Помнил только, как позволил сделать себе укол, и как после него куда-то провалился. Долго же он спал. Сейчас была уже ночь, значит, прошло не меньше пяти… или даже шести часов. За это время Чан мог отвезти его куда угодно. Только вот почему он бросил его одного в джунглях? Максим напрасно старался припомнить хоть что-нибудь. В памяти попрежнему чернела невосполнимая дыра.

Необычную атмосферу создавало полное отсутствие ветра, ни малейшего дуновения. Хотя откуда в джунглях взяться ветру? И еще вокруг стояла невероятно глубокая тишина, как если бы он находился в звукоизоляционной камере. Ощущение этого вселяло в него необъяснимый страх. Но ведь это джунгли, попробовал он себя успокоить, тут всегда так.

Луна окружила сияющим ореолом край облака. Вот-вот она выплывет на чистое небо, и по крайней мере тогда уже не будет этой пугающей темноты. Максим попробовал встать на ноги, желая встретить ее стоя. Однако пружинистый мох зашатался под ногами, он потерял равновесие и чуть было не упал. Не упал по одной единственной причине: его протянутые руки неожиданно натолкнулись на какую-то гладкую и твердую поверхность, неизвестно откуда взявшуюся на его пути. Он попробовал обойти препятствие, но тщетно. Впереди была стена! На ощупь она показалась ему очень знакомой. Его мозг еще отказывался что-либо понимать, а он уже знал, что упирался в стекло. Стекло в джунглях?! Как бы не так!

В это мгновение лунный свет просочился сквозь листву. Максима будто ударило током. Это были не джунгли. Он находился в террариуме, в свободном вольере между отсеками Немезиды и Фараона. Дверь в сетчатом заграждении была заперта на замок.

Хорошо, что он уже был на ногах. Одно лишь воспоминание о мшистом настиле, на котором он только что лежал, могло вызвать очередной приступ тошноты.

Кобра была совсем рядом. При луне ее кожа отливала матово-серебристым блеском. Видимо, ее беспокоило присутствие человека и то, что он начал двигаться. Их разделяла перегородка из стекла, такая же, как и с другой стороны. Она состояла из двух частей, нижняя половина была подвижной, она могла приподниматься и управлялась тем же способом, что и крохотные шторки, имевшиеся в каждом отсеке — разница только и заключалась, что в размерах. В этом случае оба вольера сливались в один. Сейчас она была опущена. Хотя радости это ему доставляло, в общем-то, немного. Максим надолго в страхе прилип спиной к двери, словно боялся упустить момент, когда кто-нибудь придет его вызволять. Холодный пот выступал у него на лбу.

Зато теперь он отчетливо представлял, что на самом деле произошло с теми двумя. Обманным путем Чан завлекал ничего не подозревающую жертву в вольер.Черт, снова этот ревматизм! Всегда он невовремя! Прошу вас, сэр, будьте так любезны, подлейте водички вон в тот сосуд, а то мне самому никак не согнуться». Жертва не успевала опомниться, как дверь запиралась на замок, и она оказывалась в западне. Если же этот метод почему-то не срабатывал, ее усыпляли, например, подмешав снотворное в сок. Максим смутно припомнил, как, сделав укол, Чан усадил его в кресло-каталку. Пробуждение происходило уже в террариуме, за запертой дверью. В следующем акте убиралась перегородка между вольерами. Возможно, пока человек вел себя спокойно, змея и мирилась с его присутствием. Он мог передвигаться по обширному вольеру, который становился еще просторнее после снятия перегородки, но не имел права на сон. Поэтому рано или поздно разыгрывалась драма не для слабонервных — тем более что она могла продолжаться бесконечно долго. Все зависело от самой жертвы. Доведенный до отчаяния человек должен был по собственной воле ускорить развязку. Можно и так сказать, что дядюшка их не убивал. Они сами сделали это за него — сами сделали свой выбор.

Да и Максиму было что вспомнить. Дядюшка определенно не любил физического насилия: он предпочитал, чтобы жертва сама ложилась на алтарь, увлекаемая одной лишь силой его ума. Своеобразный способ удовлетворить свое непомерное тщеславие! Именно это обещал ему «баритон» еще в Варшаве, и Максим действительно не мог пожаловаться на отсутствие свободы выбора.

Еще не остывшее тело погружалось на джип, и на несколько часов Чан уезжал с виллы, как было в то утро, когда исчез Президент. По дороге он сбрасывал его на обочину. И никаких следов преступления. Ни у кого не вызовет подозрение человек, умерший в таком месте, как джунгли, от укуса змеи.

Издали хлопнула входная дверь. Над головой вспыхнул ослепивший его электрический свет. Максим воспрянул духом. Хотя, если судить по уверенным шагам, это мог быть только Чан. А впрочем, не все ли равно? Пусть будет кто угодно, что может быть хуже одиночества в подобном окружении! Только на секунду ему стало страшно: а не для того ли тот, собственно, явился, чтобы поднять ту самую перегородку? Но он сразу же себя успокоил. Всех своих актеров дядюшка убивал только после спектакля. Вплоть до этого момента ему ничего не грозит, они будут его запугивать, но не более. В его распоряжении оставались сутки и еще целая ночь. За это время он обязательно успеет что-нибудь придумать.

Чан появился в проходе, хозяйским оком поглядывая по сторонам. У соседнего отсека он ненадолго задержался. Потом подошел к Максиму.

— Ну как, отдохнули, сэр? Надеюсь, вы не испытывали никаких неудобств? Я оставил вас в том месте, которое облюбовала для себя Немезида. Надо сказать, она ужасно привередлива, ищет, где помягче, зато, свернувшись в клубок, будет лежать там часами.

— Эй, вы хотите, чтобы меня стошнило? Какого черта вы меня тут заперли?

— Вам не понравилось?

— Не морочьте мне голову! Почему вы это сделали?

— Чтобы вы наконец поняли: с вами не склонны шутить. Эта ночь послужит вам хорошим уроком.

— Что до шуток, по-моему, это вполне очевидно, — Максим с отвращением покосился вправо от себя, где ползала любимица Чана. — А что до остального… — он еще думал: сказать или промолчать? Но решил идти до конца. — Вы ведь все равно этого не сделаете. Я знаю, что бывает после спектакля. Но до тех пор я вам нужен живой. Или я ошибаюсь?

Чан не повел и бровью.

— Ну что ж. Ваша правда.

— Тогда, может быть, для начала все-таки откроете дверь?

— Не раньше, чем я буду уверен в вашей лояльности.

— Послушайте, вы пришли, чтобы выпустить меня отсюда, или чтобы поиздеваться? Не собираетесь же вы меня, в самом деле, держать тут до завтра?