Максим очень удивился, вспомнив, как минуту назад тот оправдывался перед Мак-Растом.

— А разве он не был только что у вас?

У него внутри что-то екнуло: второй аппарат стоял в комнате у Чана, что, если тот находился у телефона и слышал разговор? Его мог выдать звук набора… Нет, ему не хочется об этом и думать.

Доктор и Чан без стука вошли в дверь. Мак-Раст, на ходу поздоровавшись, сразу же приступил к осмотру.

— А ты сегодня выглядишь так, словно тебя подменили, Джонатан, — сказал наконец он, сворачивая стетоскоп и дружески похлопывая больного по плечу.

— Мне приснился удивительный сон, — признался дядюшка, — как будто янки только что заняли город, я лежу на шелковистой траве, а в небе больше не кружат самолеты. Я слышу над собой голоса, разговаривающие по-английски: «Он дышит, его нужно положить на носилки» — «Там еще один, мы не заберем сразу двоих» — «Да, но тот старый и немощный, а этот молодой и красивый, лучше спасем его»… Как давно все это было!

Аша находилась на кухне, поглощенная мытьем посуды. Максим остановился сбоку, дожидаясь, когда она обратит на него внимание. Напрасно.

— Аша, послушай, если ты вздумала строить из себя обиженную принцессу, то время, надо сказать, выбрано неудачно.

Она даже не повернула головы. Тогда он перекрыл кран. Струя стала тоньше и наконец превратилась в одиночные капли, все реже разбивающиеся о дно умывальника. Наступила глубокая тишина.

— Нам есть что сказать друг другу, не так ли?

— Что тебе надо?

Ее нежелание разговаривать только подстегнуло его. Он схватил ее за плечи и силой развернул к себе. Глядя ей прямо в глаза, спросил:

— Для начала: как мне тебя называть?… Как тебя зовут по-настоящему?

Ее ресницы испуганно задрожали. Она старалась отвести взгляд, но всякий раз он успешно ловил его снова, как бы она ни пряталась.

— Почему ты молчишь? Аша, ведь не твое настоящее имя?

— Нет, — выдохнула она, глядя мимо него. — Как ты узнал?

— Потом. Сначала твоя очередь. Итак?…

Она зябко передернула плечами.

— Мне нечего рассказывать. Твой дядюшка, когда привез меня сюда, заявил, что отныне все будут называть меня Ашей и что я должна забыть о том, что раньше носила другое имя. А если я невзначай пророню хоть слово, то сразу окажусь на улице. Мне было некуда идти, родственники, у которых я жила, наверное, избавились от меня с радостью. Я очень боялась, что он сдержит свое обещание. К тому же, откуда мне было знать, что для тебя это имеет значение!

— Откуда было знать! Она еще рассуждала!

Аша, добрая, наивная, глупенькая Аша!

— Петр, пожалуйста, поверь, — сказала она умоляющим тоном, — я не придавала этому значения. Ну разве оттого, что мое имя будет звучать как-нибудь иначе, что-то изменится? Твой дядюшка не лишен странностей, это верно. Но он достаточно богат, чтобы им потакать, а у меня не очень-то большой выбор, чтобы отказаться.

Максим остановил ее нетерпеливым движением руки.

— Послушай, в том-то и дело, что ты не Аша, а я не Петр! Дядюшка просто обожает присваивать всем подряд собственные имена. Зато с некоей Ашей он познакомился в Джамму, когда ему было столько же лет, сколько сейчас мне. Так же как с Амритой и Долли.

— Какой еще Амритой?

— Все это персонажи из придуманных им пьес. Точнее, они вовсе не придуманы. Потому что это реальные персонажи из его собственного прошлого. И этот спектакль — всего лишь отображение небольшого эпизода, пережитого им самим. Ты же знаешь, он просто помешан на этом! Вся его жизнь осталась там, в пятидесятых годах, здесь у него ничего нет, кроме воспоминаний, которые он отчаянно пытается воскресить.

— Пусть даже и так, нам-то что до этого? Нам-то ведь все равно? — спросила она с надеждой, что он это подтвердит.

— И впрямь. Никакой разницы, если не считать того, что дядюшка привык убивать своих актеров.

— Актеров? — Аша вздрогнула, механически повторив за ним последнее слово.

— Таких же, как и я. Успокойся, тебе ничего не грозит. Ты его не интересуешь. Ему нужен только я. Иначе говоря, Петр.

— О Боже! Нет, это невозможно!

— А я говорю, возможно! Вспомни, что случилось с Президентом. В этом доме стоит запах смерти.

Она подняла на него глаза, отражавшие недоверие и ужас.

— А как же настоящий племянник?

Он позволил себе иронически усмехнуться перед тем, как она услышит правду. Аша терпеливо ждала.

— То-то и оно. Не было и в помине никакого племянника. Ни сейчас, ни раньше. Вообще, никогда. Не было ни его, ни брата.

— У твоего дядюшки не было брата?

— Представь.

— Да, но на фотографии…

— В свое время и я на это купился. Только этот снимок — фотомонтаж, два кадра, совмещенных вместе. Оба близнеца — один и тот же мальчик, он сам, Петр Шемейко, мой дорогой дядюшка. Да, ты не ослышалась. Потому что это и есть его настоящее имя. Во всяком случае, оно было у него до той поры, когда он стал называть себя Джонатаном Пулом.

Аша отпустила прикушенную было губу.

— Продолжай…

— И я, и все, кто был здесь до меня — актеры, изображавшие его самого в возрасте от восемнадцати до двадцати лет. «Баритон» подыскивал их для него на его родине, стараясь, чтобы они были похожими на настоящего Петра Шемейко, то есть на него. Вот почему дядюшка принял меня с распростертыми объятиями. Те мальчики с фотографии… Впервые ее увидев, я был тронут, я сказал себе: как сильно любят они друг друга! И в конечном счете я ведь оказался прав! Нет, он не любил никого, ни племянника, ни брата… Всю жизнь он любил только себя. Единственное, чего я до сих пор не могу понять, так это почему он их всех убивал. Если он видел себя в них, то как же мог уничтожить олицетворение собственного прошлого?

Аша слушала, не спуская с него глаз. Максим с сосредоточенным видом продолжал, как бы пробуя ответить на собственный вопрос.

— Может быть только одно объяснение. «Баритон» предупредил меня, что если я плохо сыграю свою роль, дядюшка со мной расправится. Возможно, здесь-то и кроется ответ. Те двое где-то сфальшивили, дядюшка это заметил и в какой-то момент перестал верить, что они, это — он сам. Наступившее разочарование тут же переходило в ненависть к тому, кого еще вчера он любил всем сердцем. Обманутые надежды способны породить жажду мести. Но в еще большей степени, думаю, для него это могло быть отречением от них. Он как будто говорил: это не я! Во всяком случае, надо иметь ввиду, что убить кого бы-то ни было, за исключением настоящего Петра Шемейко, для него — сущий пустяк.

Аша была в растерянности. После паузы Максим снова схватил ее за руку.

— Аша, я должен бежать! Сейчас же, немедленно! Боюсь, этот Чан что-то подозревает. Я пришел за тобой. Давай убежим вместе!

— Нет, нет, — она испуганно вырвала руку. — Я… я не могу.

— Ты боишься?… Напрасно. Мак-Раст наверху, у дядюшки. Его катер ждет у пирса. Как раз сейчас самый удобный момент, другого такого может не быть.

— Но ведь ты же сам сказал, что меня он не тронет!

Максим засопел.

— Что ж, я не вправе тебя уговаривать. Ты должна решить это сама. Как знать, может, тебе и в самом деле лучше не подвергать себя риску?… Ладно, оставайся. Скоро здесь будет полиция, она и заберет тебя отсюдова.

Он еще хотел добавить что-то по поводу того, как ему невесело с ней расставаться, но замялся, потому что не хотел напоследок быть неискренним: пока приходилось притворяться перед дядюшкой, она была ему нужна, чтобы отводить душу. Но не существовало такой цены, которую он не мог бы заплатить за решение покинуть остров.

— Извини! Мне пора идти.

— Конечно, иди, — кивнула она. — И не беспокойся обо мне.

— Надеюсь, что все будет в порядке.

— Я тоже, — в ее глазах промелькнула грусть и исчезла. — Поднимусь-ка лучше наверх, попробую их ненадолго отвлечь.

Вдруг он догадался, что по отношению к ней нельзя вот так просто взять, повернуться и уйти.