– Он завтра со Стефаном уезжает, – отвечает за него Реджина, и за столом повисает тяжелое молчание, словно все задышали тише и прекратили звякать приборами.
– Надолго? – Голос Евы ровно звучит, но внутренний голос подсказывает мне, что она испугалась.
– Как получится, – отрезает Реджина, и все молча продолжают есть.
Выходя из-за стола, Кевин мило пропускает меня вперед на выходе из столовой; благодарю, а сама оглядываюсь назад: Рэйнольд о чем-то тихо говорит с Артуром и Реджиной, но вдруг, словно что-то почувствовав, оборачивается и ловит мой взгляд.
Моя комната теперь не келья. В ней теперь есть всё. Я счастлива. Примеряю и прикладываю одну вещь за другой, вертясь у зеркала и дожидаясь, когда наберётся вода в ванне. Впервые сама себе нравлюсь. Я всё любовно складываю или вешаю на плечики и прячу в шкаф. Теперь он не пустой.
Я с ненавистью и обидой смотрю на пакет с моими больничными вещами. Мне жалко ту девочку, которой я была два дня назад и целый год. У меня теперь есть нормальные джинсы – целых пять штук, новые красивые блузки и майки в несчетном количестве, и платья.
Кевин прав: мы, девочки, любим шопинг. Точнее, то, что после него остается. Все эти вещи словно заполняют дыру внутри меня, словно залечивают все шуточки и подколы из больницы. Смотри, Рози, я теперь не только худая, но у меня есть вот это зеленое платье и туфли на каблуках. И пускай меня никто не любит, но зато я принадлежу теперь этому месту, которое тебе не приснилось бы даже в лучшем сне. Я даже нравлюсь Кевину, которому твой толстый парень в подметки не годится. Смотри, толстый развратник Джей, который щипал меня своими сальными пальцами за ляжки и намекал на секс. Смотри, ты считал, что я создана только для таких, как ты; нет, это ты не создан для таких, как я. Люси, ты думала, что самая красивая в больнице со своими ногтями? Смотри, сколько у меня лаков.
Я чувствую, как опустошена, и слезы прошлых обид готовы брызнуть из глаз. Клянусь, глядя самой себе в глаза, той, что в зеркале, что больше не позволю ее обижать. А пакет со старыми вещами сожгу, как свое прошлое.
Ароматная ванна, словно лечебный бальзам, успокаивает мои расшатанные нервы. Вода вымывает из меня запах затхлости, Салем и больницы. Я мысленно благодарю Еву за то, что та не послушалась меня в отделе косметики и у меня теперь есть шампуни, гели, бальзамы, которые источают райские ароматы. Они складываются в узор и составляют новую меня. Теперь я вкусно пахну: личи, розой и лотосом.
Выпорхнув из ванны, я надеваю ночную сорочку, которая, лаская, обволакивает мое горячее тело. Из зеркала на меня смотрит та, которой я еще не знаю: глаза блестят, волосы рассыпались мокрыми прядями по плечам, простая ночная сорочка выгодно подчеркивает изгибы. Выгляжу волшебно, нежно, как фея. Я впервые понимаю, что люблю себя.
На кровати еще валяется пакет с не разобранной косметикой. Я неуклюже беру его, и из него высыпается все содержимое на пол с глухой дробью пластмассы о деревянный паркет и раскатывается по углам.
Бухаюсь на колени и начинаю собирать все в кучу. Баночки, карандаши, тюбики, цилиндры. Каждую вещь рассматриваю, как экзотику. В итоге вокруг меня россыпью лежат достижения в области красоты за последний век.
Стук в дверь.
– Войдите.
На пороге появляется Ева в милом синем вельветовом костюме и с дымящейся кружкой чая в руке. Она смотрит на меня, сидящую на полу и разложившую тюбики цепочкой вокруг себя.
– Ты чего? Демона косметики вызываешь?
– Вообще-то нет. Просто рассыпалось все, а потом я засмотрелась на них.
– Ясно. – Она опускается рядом со мной на пол. – И как тебе?
Мне не хватает слов, чтобы описать, как преобразилась я за этот вечер.
Она смеется, видя мое восторженное лицо.
– Отличный был денек. Давно я так не выходила никуда.
– Да, отличный… – соглашаюсь я, мысленно добавив: "Если бы не Рэй".
– Я смотрю, Кевин к тебе неровно дышит. Советую держать с ним ухо востро. Он еще тот бабник!
– Правда? Жаль. А я уж было повелась! – Мне не очень нравится, что сказала Ева. Потому что Кевин единственный, кто согревает в этом царстве холода и нарциссизма. – А вообще, тут парни какие из себя? Я же о вас толком ничего не знаю.
– О! Хочешь узнать получше? – Она словно ненароком берет какой-то карандаш из кучи косметики и крутит между пальцами. После секунды раздумья она приходит к окончательному решению. – Хорошо. Давай знакомиться. Меня зовут Ева Валльде.
Она протягивает руку, а я, смеясь, пожимаю её.
– Очень приятно, Мелани Гриффит.
– Я – близнец Ноя Валльде, мы родом из Швеции. В Саббате живем с тринадцати лет. Мне и брату двадцать четыре, но брат намного умнее меня и многого достигнет в жизни.
– Ты так уверенно об этом говоришь? – Я удивилась, каким тоном было сказано про брата: будто это неоспоримый факт.
– Ну, можно сказать, я знаю это. Если, конечно, ничего не случится с ним.
– А на кого вы учитесь?
– Экономисты. Будем экономистами.
Она выжидательно посмотрела на меня.
– Экономисты, значит… У вас тут, я как поняла, индивидуальная форма обучения.
– Угу… – Она заинтересованно вертит в руках какой-то карандаш, потом снимает с него колпачок, и я понимаю, что это блеск для губ, от которого тут же зазвучал навязчивый аромат ванили.
– Никогда не слышала о таких школах, как Саббат. Хотя, слово «никогда» тяжело применять в отношении меня и памяти.
Я тоже хватаю какой-то тюбик, чтобы занять руки. Это оказываются тени.
– Саббат – не единственная такая школа. Много таких. Я даже сказала бы, мы одна из самых далеких и тихих школ.
– Представляю, всего шесть человек.
– С тобой семь.
– Ну, да. А остальные откуда?
– Ганны – из Шотландии. Они тоже тут с детства. Курту – двадцать пять, Кевин младше, ему двадцать три.
– Тоже экономисты?
– Да, – коротко отвечает Ева и отхлебывает чай из кружки.
И я ловлю на мысли, что тоже бы не прочь выпить чая.
– Это Кевин был в автоаварии? Из-за него я оказалась в больнице?
Своим вопросом я, кажется, застаю Еву врасплох. Она закашливается, поперхнувшись чаем.
– С чего взяла?
– Он мне так сказал.
Вообще-то, у нас был странный разговор, где этот милый рыжий парень взял на себя чью-то вину.
– Правда?
– Не совсем. Он сказал, что если я хочу думать на него, то пускай будет он.
– А зачем тебе знать, кто это был?
Теперь я изумляюсь вопросу. Они, наверное, в сговоре между собой, выгораживают друг друга.
– Я думаю, что имею право знать того, кто изменил мою жизнь. Так кардинально. – Я подбираю каждое слово аккуратно, боясь быть плохо понятой. Очень не хотелось бы поссориться с Евой.
– Раз Кевин сказал, что это он, значит он. Ты его теперь ненавидеть будешь? Ведь, как мне показалось, Кевин тебе нравится.
– Нравится… Нет, ненавидеть не буду… Даже, если это не Кевин. – Я думаю об этом, пытаясь разобраться в себе. Наверное, все боятся, что я буду люто ненавидеть виновника произошедшего. – Просто интересно было. Возможно, вы правы. Это знать мне не стоит.
Я прихожу к мысленному заключению, что Реджина была права с самого начала, не называя имен. И тут же в голове зазвучал голос Кевина из недавнего разговора о лекарствах: «Она плохого не посоветует».
– Хорошо, – продолжаю я после паузы, – а что насчет Стефана?
– А что насчет него? – Я слышу, как изменился ее голос, в нем зазвучали раздражительные нотки.
– Ну, кто он, откуда? И почему так люто ненавидит меня вместе с Рейнольдом?
Последнее звучит с явной горечью, выдавая все мои чувства к этой паре.
– Они тебя не ненавидят.
Я на нее смотрю, выражая весь свой скепсис по поводу неуместной лжи.
– Ну, есть немного, – сдается она, громко вздыхая и закатывая глаза. – Просто эти два дурака слишком много проводят времени вместе. Вот и зацикливаются на чем-то.