Он говорил таким убеждённым голосом, словно оправдываясь. Не сомневаюсь, что он повторял эту молитву сотни раз, чтобы убедиться, что он прав. Подобная проповедь не позволяла задавать вопросы самому себе.

– Как долго вы разведены?

– Три года!

– Почему не раньше?

– Из-за дочери, я хотел защитить её максимально, чтобы она имела мать.

– Все же, почему не раньше?

– Потому что она перестала скрывать свои пристрастия. Долгое время это было с интернами, затем с учителем биологии, после был целый ряд любовников. Я даже не знаю, помнит ли она всех. Она побывала в постели, по крайней мере, одного из трёх начальников отделений, прежде чем бросится на женщин или оба пола сразу! Это стало настолько публично, что наша дочь узнала об этом.

Его лицо потемнело, а глаза проползли по мне, как улитки, поднимающиеся по стене. Он всё ещё страдал и был в ярости.

– И как ваша дочь реагировала на всё?

– Она замкнулась в себе. К счастью, она занимается спортом и музыкой, дзюдо и скрипка. Она записалась в консерваторию и должна начать учёбу в Ренне в следующем году. По дзюдо она недавно получила чёрный пояс. В остальное время она закрывается в своей комнате, читает или мечтает.

Могут ли эти детали объяснить что-либо? Настоящее не может ничего изменить в прошлом, а на самом деле ещё больше сгущает тайну исчезновения красавицы по имени Гвен.

– Я могу осмотреть её спальню?

– Пойдёмте.

В этот момент мощный луч маяка с моря проник сквозь окно, заливая светом картины, украшающие стены. Салон выглядел как освещённый корабль, который уплывал мало по мало в ночь, пока от него не осталось лишь красное свечение. Врач застыл в изумлении от этой игры света у лестницы, а потом сказал:

– Поднимемся наверх.

Металлическая лестница громко озвучивала наши шаги, как перезвон предвещающий конец света. Мы поднялись к большой библиотеке. Между книжными полками, забитых книгами, стоял белый лакированный стол. Прямо перед нами была дверь, тоже белая, что вела в комнату Гвен. В её комнате царила смертельная тишина. Большое эркерное окно, выходящее на террасу с видом на океан, украшало комнату, которая казалась слишком большой и, тем не менее, темной. Книги на полках, современный письменный стол, качели, свисающие с потолка, небольшая кровать, приставленная к стене, всё выглядело нелепо. Постельное бельё и одеяла свалены сбоку от кровати. В углу комнаты деревянный стол завален кучей одежды: купальники и пляжные костюмы, брюки, морской джемпер.

Рядом дверь, ведущая в большую ванную комнату, здесь на полке перед зеркалом стояло множество маленьких бутылочек с различными духами, расставленных с любовью.

– Она собирает их, – говорит хирург, перехватывая мой взгляд.

Осмотрев всё, мы опять вернулись в комнату.

– У неё мало друзей, – продолжал Шнебель, – я знаком только с двумя или тремя.

Через моё плечо он грустно посмотрел на тёмный пляж. Сквозь окно был виден залив. Волны, словно жемчуг перекатывали по пляжу белую морскую пену. Дождь, не переставая струился по окну.

– Я ничего не трогал, – сказал доктор подавленным тоном.

Он и его дочь жили в созданном ими мире, отягощённым множеством воспоминаний, готовых обернуться в любой момент катастрофой. Зеленоватая лампа, похожая на маленького светлячка освещала поверхность письменного стола.

– Компьютер включён. Днём я этого не заметил.

Я открыл крышку компьютера и нажал пуск. Изображение появилось моментально, как вспышка. На экране была картина Гогена. Я медленно прокрутил все изображения и насчитал шесть картин Гогена полинезийского периода. Это были группы молодых томных разнеженные женщин, написанных яркими и темными цветами. На одной картине рыжая собака в углу казалась безразличной к их ужимкам.

Я вспомнил, как много лет назад я был на Маркизских островах. Это что-то вроде навязчивого воспоминания, которое терзает тебя, как не проходящий ожог на коже. Там у океана нет никакого покоя, сплошное изнуряющее пережёвывание идей, что томятся в твоей голове. Это уникальное место, которое может довести судьбу до порога в никуда, а на заливе Атуона мечта и вовсе пропадает в пустоте. У Врат Вечных Поль Гоген и другие неизвестные поэты, искатели приключений, заключённые между горами и морем, понимали в конце своей жизни, что поиск закончен, и ничего не остаётся перед их жаждущим взором, кроме странной смерти, которая разорвёт их в клочья.

Изображения пронизывали сознание как молния. Мне было странно видеть их в компьютере 15-летней девочки. Груз своих ужасных воспоминаний давил мне на плечи.

– Она так же, как и я, обожает живопись. Кстати, я могу вам хорошо заплатить.

Я быстро просмотрел сайты и файлы компьютера. Гвен не была зарегистрирована ни в одной из социальных сетей, что удивительно для девочки этого возраста. Лицо Шнебеля, который наблюдал за мной, вытянулось. Его веки сузились, как будто кто-то ударил его сзади. Он закрыл глаза. Для человека в его возрасте и ситуации, он быстро теряет самообладание, если только потеря дочери не представляет своего рода конца света.

– Хорошо, я постараюсь найти её, по крайней мере, пройду по её пути. Дайте мне адрес, номера телефонов вашей жены, кое-кого из друзей, а также её привычки…

– Я вам всё приготовлю.

Я не знал, смогу ли я позволить втянуть себя в эту историю. У меня не было особых навыков в поиске пропавших, я попал сюда, что называется, транзитом. Доктор казался добрым парнем. Я давно вышел из подросткового возраста, и вполне вероятно, что эта девчушка убежала с ровесником, гонимая безудержным желанием покинуть отчий дом, похожий на надгробную плиту. Я представил, как её отец занят своими дежурствами в операционной в ночные часы, а девушка остаётся наедине со своими мыслями на вилле, слишком большой для неё. Что она могла сделать? О чем она могла думать? Какой саван одиночества мог опуститься на её плечи?

Я встряхнулся, как кот надолго оставленный под дождём, стараясь избавиться от навязчивых мыслей. Вернулся отец с покрасневшими глазами и протянул мне конверт:

– Я вложил туда всё, что вы просили и написал номер своего мобильного. Звоните мне и днём, и ночью, когда посчитаете нужным…

Я положил конверт в карман, и попрощался с доктором Шнебелем. Когда я направлялся к выходу, я обернулся. Он стоял посреди гостиной бледный неподвижный, как гипсовая статуя. Необычные соломенно-жёлтые часы у входа показывали десять тридцать пять. Волна жалости окатила меня на короткое мгновение. Я сел в машину, развернулся и поехал. Позже в машине я открыл конверт и обнаружил пять банкнот по пятьсот евро каждая. Механически я скомкал их, потому как мне не нужны были деньги, особенно эти деньги. Годы скитаний и приключений, не обогатив меня, давали мне доход, чтобы жить комфортно. И к тому же место, где я жил в Никарагуа, а точнее, Плайя Дель Сюд, всё это позволяло мне вести вполне скромную, но интересную жизнь.

На следующий день, около девяти часов, я отправился в Лорьян познакомиться с бывшей женой Шнебеля. Её дом находился на улице Ратье, в районе, который некогда был роскошным. Теперь его застроили маленькими стандартно-одинаковыми домиками с прилегающими к ним небольшими садами, высаженными голыми деревьями. Я нашёл её дом в конце тупика. Это был высокий, оштукатуренный под мрамор барак с огромной, покрытой шифером, верандой, по центру которой установлены две солнечные панели, отражающие сад, больше напоминающий запущенную рощу. Запоздалые цветы розового куста свисали, как красный реликт. Толкнув деревянную калитку, я направился по песчаной тропке к дому. Справа я заметил сарай, который использовали под гараж, в нем стоял кроссовер Honda.

Я позвонил в дверь с матовым стеклом. Через какое-то время в передней послышался шум и приглушенные голоса. Дверь открыла женщина в фиолетовом халате и спросила мало любезным тоном:

– Ну, что ещё? Мне ничего не нужно.

Это была вполне симпатичная с приятным голосом женщина, хотя светлые волосы в беспорядке наталкивали на сравнение с пуделем.