За исключением колодца, находок и всего, что касается Поля Гогена, персонажи и ситуации есть не что иное, как плод воображения автора.

Я должен выразить признательность искателям, а именно, Жану Сокуру, у которого я имел счастье провести несколько дней, а также его друзьям организаторам раскопок: Сержу Лёкордье, Кристиану Гобиль, Джо Реусу, Ришару Сокуру, Тематэ Лёкордье, Жан-Марку Тиитэ и Натали Гарсиа, также Каролин Бойл-Тёрнер искусствоведу и известному Гогенисту.

Я хочу поблагодарить мою музу Таню, вдохновляющую меня на мой труд.

Впервые я открыл для себя Маркизские острова осенью 1993 после моего назначения прокурором Республики во французской Полинезии. Выездные судебные заседания проходили на больших островах этого архипелага, что позволяло мне работать на месте, проводя часть времени в мэриях местных деревень, расследуя мелкие кражи, насилие, запрет на выращенную коноплю и другие правонарушения. Задержанных перевозили в Папеэте в территориально исполнительный суд, который находился в более тысячи километров от мест их обитания.

После судебного заседания, которое состоялось в мэрии Атуона, в Хива-Оа ночь наступила довольно быстро, и у меня оставалось время, чтобы посетить дом Удовольствий, дом, где жил Поль Гоген. Я не знал о существовании колодца у этого дома.

К тому же Маркизы обладают пейзажами такой красоты и одновременно крайней дикости, что захватывало дух. Бухты и белые песчаные пляжи, заставляющие мечтать бретонцев, изнурённых ветрами Атлантики и вечно-моросящими дождями в середине зимы, в действительности же были поражены колониями комаров «nono», укусы которых вызывали страшную тропическую лихорадку. В непосредственной близости от океана, в десяти шагах от кромки песчаного пляжа, видно было, как черные плавники акул разрезают поверхность воды. Я не был уверен, что они безобидны, как утверждали местные жители.

Именно после этой экспедиции, Мишель Демион бретонец нашёл на глубине колодца у дома Гогена чернильницу, которая и спровоцировала его написать этот триллер.

Облака зарделись красным цветом заката с коричнево-золотистым ореолом, что предвещало конец вечера дождливым. Через окно было видно, как раздуваются алые тучи на западном горизонте. Запах, усиленный разлагающимися водорослями, заставил меня сильно чихать, если это только был не воск, которым смазали старую мебель или запах обветшалой одежды, наполняющей ящики, как это красиво описывал Артюр Рамбо в своей поэме "Буфет".

Передо мной расстилался пляж цвета бронзовой патины и волны, жадно пожирающие песок. Прилив пребывал с большой силой, и краснеющие сумерки накрывали поверхность океана. Мне казалось, что океан обнимает небо, меняя то тут то там тёмные пятна на поверхности.

В моей голове непрерывный поток воспоминаний переплетался с настоящим, как унылый танец фарандола. Эта история поглотила меня полностью, бросая в горло пламени непостижимого чувства вины. Я провёл рукой по лицу. Старое позолоченное зеркало, покрытое мелкими темными трещинами, отражало моё искажённое лицо после непредвиденных событий вчерашнего вечера.

Пиджак на стуле испачкан кровью, не моей кровью. Мне нужно было сжечь его из-за предосторожности, чтобы устранить любые последствия.

Я знал, что скрыть насилие было невозможно. Ненависть и страх не исчезают так просто. Достаточно пустяка, чтобы вас охватила ярость: момент одиночества, приступ ностальгии. Достаточно было ничтожного воспоминания и приходил страх безысходности положения, когда механизм срабатывал неумолимо.

Тревога в моей душе подобно шарику йо-йо: то падала, то резко поднималась. Губы были сомкнуты, но из души вырывался отчаянный крик загнанного зверя. Тихий крик и желание всё бросить.

Зачем я пошёл в этот бар в мрачном тупике Лорьяна? Спасти девчонку и помочь её отцу? Воспоминание того, что произошло, было ещё живо и тревожило меня. Дом наполнялся ужасными призраками, когда резкий телефонный звонок вывел меня из оцепенения. Преодолев границы здравого смысла, я окунулся в историю, которая меня никак не касалась.

Я проклинал себя, думая о Гюсе, о Шнебеле и других.

От Лармор-Пляж к Лорьян, дорога вела к Кервенанек, престижному району из особняков, построенному недалеко от небольшого озера Тэр. Эта запруда с морской водой, связана шлюзом с заливом. У залива была бывшая немецкая подводная база, ужасное бетонное сооружение. Напротив морской базы сотни парусных яхт находили себе пристанище на ночь.

Я забрал свою машину и, медленно направился к пригороду Лорьяна. Сумерки сгущались над спускающемся проспектом, бледные дома которого розовели в лучах заходящего солнца. Это создавало странное впечатление города, всплывающего из неизвестности.

Дорога у светофора была свободна, и я быстро повернул направо. В центре квартала находился коммерческий центр с кое-какими магазинчиками и бистро со стенами с облупившейся штукатуркой. Я припарковался на стоянке, с давно протёршимися белыми разметками, рядом со старым драндулетом, марку которого трудно было понять.

Группа молодых людей, усевшись на землю, распивала пиво прямо из бутылок, прислонившись к стене, загораживая проход в здание. Я прошёл мимо них, направляясь к бару. Вывеска «Хамелеон», плохо различаемая с приходом вечера, была прикреплена на выкрашенном в белый цвет деревянном щите сверху здания. Окна завешены серыми шторами, дверь в центре закрыта.

Открыв дверь, я вошёл в бар, что тут же озвучил непрерывный звон колокольчика за моей спиной.

Уже на пороге я понял, что исчезновение Гвен поменяет ход событий и ожидания. Это не просто бегство, мятеж подростка против отца, это нечто иное.

Опасность, витающая в бистро, пугала, как, рыскающая вокруг пустых урн, голодная собака. Я очутился в грязном засаленном баре. Запах плохого табака и пива смешивался с запахом людей, забывших, что такое душ. Свет скупо пробивался сквозь грязные окна, наполовину скрытые шторами. Около двадцати посетителей, группами по пять шесть человек, сидели у столов, которые когда-то были полированными. Они играли в домино или кости, поглядывая одним глазом на блеклый экран телевизора, показывающий бега. Пивные стаканы, наполненные и пустые, быстро менялись перед посетителями.

Ни одной женщины, никого кроме тех типов, что проводят время за игрой и выпивкой. Время от времени, один из них ударял домино по столу. В глубине бара у телевизора сидел смуглый парнишка с красивой мордашкой и тонкими сжатыми губами. Другой развалился на двух стульях, он был одет в спортивную одежду из светоотражающей ткани. Ещё один крепкий паренёк, как бы насмехаясь над запретом курить, пускал в потолок голубые кольца табачного дыма.

За барной стойкой, заваленной влажными подстаканниками под пиво, не отрывая глаз от меня, стоял бармен, подперев своё одутловатое лицо руками. Спичка, зажата между пеньками, напоминающие зубы. Я прошёл к стойке, ощущая спиной тяжесть всех взглядов, направленных в мою сторону, и уселся напротив большого, засиженного мухами, зеркала, чтобы лучше наблюдать за залом. Взяв фотографию Гвен, где она была снята в платье, я сунул под нос бармену:

– Помнишь эту девушку? Я знаю, что она села в машину Гюса в понедельник.

Он что-то промямлил, машинально пожёвывая свою спичку прежде, чем сказать, пришепётывая: