Его тихий голос был поглощён белыми стенами большого зала. Затем наступила пауза, как будто он не знал, что говорить. Наконец, чисто механически он сделал знак присесть и продолжил:

– Вчера я говорил по телефону с вашей подругой Клэр, я не был уверен, могу ли я вас побеспокоить.

Он перевёл дыхание. Похоже, его сердце начало биться слишком быстро.

– Я оперировал её, пять, нет, шесть лет назад. Она смогла продолжать летать. Именно она предложила вам позвонить.

Я смотрел на него молча. Его исхудалое лицо было сморщено. Глаза избегали моего взгляда. Он потерял уверенность в себе и походил на тень.

– Что произошло, старик?

– Она исчезла!

– Кто исчез?

Ему было трудно начать свой рассказ. Лицо исказили глубокие морщины.

– Моя дочь, ей пятнадцать лет. Я несу ответственность за неё после развода. Надо вам сказать, что моя жена интересуется только собой, любовниками или любовницами! До остального ей нет дела.

Гримаса отвращения перекосила его рот. В этот момент он был похож на печального клоуна, который будто потерялся в этом слишком большом для него мире.

– Вы, я думаю, предупредили полицию?

Он сделал возмутительный жест рукой, продолжая:

– Полиции бегство подростков не кажется чересчур серьёзным. Вы знаете, у меня никого нет кроме неё.

Я чувствовал себя слишком усталым, чтобы заняться его проблемой. Груз раскаяния, что пришёл сюда, повис на моих плечах. Я пытался побороть это чувство, но это ещё больше сковывало. На самом деле, мне было не интересно бегство его дочери, поэтому я ответил машинально:

– Я не думаю, что могу сделать что-то лучше, чем полиция, – сказал я прямо глядя в глаза.

Он поднял голову. Это был человек вполне успешный, но сейчас абсолютно уничтоженный. Его лицо напоминало гипсовую маску, внезапно покрывшуюся возрастными трещинами, а остекленевшие глаза выдавали сильно подпитого человека. Не осталось даже фасада, так говорят о роскошной внезапно обветшавшей вилле.

– В действительности, я не вижу, чем я мог бы вам помочь?

– Клэр мне сказала, что вы всегда справляетесь с трудностями. Конечно же, я предупредил полицию, но я не слишком полагаюсь на неё. Если бы вы меня выслушали, возможно у вас появились бы идеи. Я могу вам заплатить и хочу использовать всё возможное, чтобы найти её.

– Я слушаю вас, расскажите всё, что произошло…

Тип глотнул побольше воздуха, как ныряльщик после длительного погружения, выпрямился и начал свой рассказ.

– В среду, она уехала в лицей. Надо сказать, у неё там хорошие результаты. Она обещала вернуться к шести часам, как всегда. С тех пор я ничего о ней не знаю. Я поехал в лицей поговорить с её преподавателями и одноклассниками. Никто её не видел. Её не было в школе с самого утра. С того времени я в неведении уже четыре дня!

– Вы часто ссорились?

– Нет, у нас не было привычки ругаться, после того, что она пережила из-за матери…

– Следовательно, она не у матери!

– Она её не видела уже больше месяца. Я искал везде, у друзей и подруг, никто не знает, где она.

У бедного отца был такой жалкий и подавленный вид, что я всё же решился взяться за дело:

– Я могу осмотреть ваш дом, её спальню?

Вздох облегчения снял груз внутреннего напряжения. Он задышал с открытым ртом, как дайвер, вынырнувший на поверхность мутной реки.

– Если хотите. Но она ничего не взяла с собой, ни одежды, ни обуви, ничего.

Подгоняемый яростным ветром, дождь сплёл на витрине ресторана паутину из струек воды. На другой стороне дороги смутно просматривался городской парк отдельными пятнами деревьев и газона сквозь эту пелену. Свет от фонарных столбов дрожал, предвещая смерть, а освещение вывески «Сельтик» напоминало бледность зеленоватого савана.

Я сел в машину, немного подождал и затем последовал за машиной хирурга. Он вёл машину быстро, слишком быстро, словно хотел избавиться от проблем настоящего, обретя душевный покой прошлого. Он резко тормозил на поворотах, а задние фонари освещали дорогу тревожными красными метками. Так мы ехали один за другим минут двадцать под струями сильного дождя. Вдруг он замедлил ход и въехал в открытые деревянные ворота. Я припарковался возле его машины. Это была вилла в форме куба, довольно богатая, с необычным входом в виде веранды из алюминиевого каркаса. Вдали был слышен беспрерывный шум прибоя.

– Следуйте за мной.

Он толкнул металлическую дверь, и мы вошли в тёмный зал, украшенный хорошими картинами. Освещённые маленькими лампами, картины играли разными цветовыми оттенками. Металлическая лестница привела нас на второй этаж в огромную гостиную.

– Живопись – моя страсть, люблю открывать неизвестных художников. Мы с дочерью часто посещаем выставочные залы.

Воспоминание о пропавшей дочери взбудоражило его память, и его челюсть начала дрожать.

– Хотите выпить?

– Я предпочёл бы съесть что-нибудь.

– Я вернусь через пару минут. Устраивайтесь удобнее.

Он указал на глубокие черные кожаные кресла в большой гостиной. Как только он исчез на кухне, я приятно устроился в кресле и огляделся вокруг. Это был роскошный зал, но пустой и бездушный, в центре которого находился большой камин чёрного мрамора. Огромный телевизор висел на голубой стене, обитой шёлковой тканью. Свисающие с потолка мелкие прожекторы освещали полихромные картины. В глубине зала другая лестница поднималась на этаж выше. Рядом, незаметное в данном интерьере, стояло фортепиано, казалось, спавшее глубоким сном.

Врач появился через несколько минут, неся перед собой поднос с наспех приготовленной едой.

– Я приготовил яйца. Из меня плохой повар. Я принёс вам фотографии моей дочери Гвен.

Он поставил еду на журнальный столик, покрытый черным лаком, а затем уселся на кожаный диван передо мной. Он небрежно бросил фотокарточки на стол, так как выбрасывают карты во время покера. На четырёх из пяти фотографий Гвен в купальном костюме. На одной она стоит перед океаном в романтической позе. На другой более романтичной, она развалилась на шезлонге. Гвен красива на фотографиях, но, к сожалению, её портит подростковое кривляние. А вот здесь она совсем другая, в летнем платье без рукавов, на ней большая соломенная шляпа. Она уже не позирует, а выглядит естественной. Она сидит на синем шезлонге, облокотившись на столик со стаканом, наполненным двухцветным напитком. Позади видна бухта виллы, и она улыбается. Она не была похожа на хрупкую пятнадцатилетнюю девочку, ей скорее дашь восемнадцать или девятнадцать лет. Короткие светлые волосы были подстрижены так, что видны её глаза, будто два куска льда на смуглом милом лице.

– Я сделал эти фотографии два месяца назад, она красивая, правда?

Уплетая еду, я проворчал, что она слишком красива для своего возраста, и у неё уже развита женская грудь…

Какой бы роскошной не была комната, она выглядела траурной и печальной. Не было такой краски, что отражало бы в ней нормальную жизнь. Это была комната, которая давила нескончаемой неврастенией.

– Мы очень привязаны друг к другу, моя дочь и я, – продолжал врач, – и она не часто видит свою мать.

– Чем занимается её мать?

Глядя на него и не дожидаясь ответа, я задал себе вопрос, до какой степени привязаны друг к другу хирург с дочерью.

– Она работает медсестрой в том же госпитале, что и я, но в другом отделении, так что мы практически не видимся. Во всяком случае, я делаю все, чтобы её не встречать.

– Если я правильно понимаю, вы не были счастливы в браке?

Он поднял голову. Вспышка ненависти ожесточила его взгляд. Это было похоже на резкий порыв ветра над спокойной гладью моря.

– Совсем нет, – ответил он, вздохнув, – совсем нет. Ей нужны были любовники, и, если я правильно информирован, их ей было недостаточно, чтобы не умереть со скуки, как она говорила. Она пристрастилась к женщинам. В настоящее время у неё связь с главной медсестрой учреждения. Пусть она развлекается! Вы знаете, доступные женщины – это всегда женщины с историей. Фригидные, распущенные, алкоголички, они часто нимфоманки и шизофренички. Зачастую они не знают, кто они, и что ищут за сиюминутным наслаждением. Они верят, что живут полной жизнью, превращаясь в пустыню эмоций.