Земля еще сонной была, но с нее на рассвете
Унес покрывало ночное проснувшийся ветер.
Лилась уже киноварь в синь, с густотой ее споря,
Жемчужины звезд небосвод уже высыпал в море.
И подняло солнце свой меч из-за огненной грани,
И вывело войско лучей оно на ноле брани.
И храброе войско изгнало с небес все созвездья —
До вечера звездам теперь дожидаться возмездья.
Воспрянули за ночь все травы, что были примяты,
И ветер повсюду разнес уже их ароматы.
Увидев жасмина кусты, не пронесся он мимо —
Ему захотелось играть с лепестками жасмина.
На розах росу он увидел — ее было много,
И он эти капли прозрачные тоже потрогал.
Фиалки он принял, конечно, за кудри красавицы,
И вот этих локонов темных он тихо касается.
От их аромата густого совсем опьянел он,
Вставал он и снова валился в траву то и дело.
Но все были рады ему, всем он очень был нужен,
Со всеми цветами и птицами ветер был дружен.
В цветущее дерево ветер забрался без спроса,
Потом гиацинту расчесывал длинные косы.
Гордец-кипарис не хмелел и стоял очень прямо,
Нарциссы же пьяно качались от запахов пряных.
Лужайки цветами пестрели, и, как попугаи,
Они красотой необычной газелей пугали.
Спускались тюльпаны с предгорий к долинам зеленым,
Как будто лампадки зажгли христиане по склонам.
А ветер увлекся опять лепестками фиалок,
В саду, где весна поселилась, их было немало.
Потом паланкин он устроил для розы-невесты,—
В тени базиликов нашел он красавице место.
И все восторгаются ею, ее светлым ликом,
И все улыбаются ей и ее базиликам.
А ветер все дальше летит, он стоять не намерен,
Он делает разум светлее, способствует вере.
Всем щедро весну раздает он, он вовсе не жадный.
Несет облаков серебро он с их влагой прохладной.
И вот уже хлынула влага. Обильные слезы
Уже потекли по лицу растерявшейся розы.
Все сосны умыты уже, их стволы заблестели,
И будто бы новые платья лужайки надели.
Они не бегут от дождя, они мокнут отважно,
Охапки цветов они держат, пахучих и влажных.
Дождь кончился. Ветер опять пробегает по саду,
Ему осмотреть его надо и высушить надо.
А я наблюдаю за ветром, под деревом сидя,
Стараясь о муках не думать, забыть об обиде.
Из кубка вино я тяну, понемногу пьянея,
Но все мои мысли о ней, все мечты мои с нею.
Она лишь одна предо мною, мой рок и святыня.
Душа моя выжжена страстью, душа как пустыня.
И некому высказать мне своих горестей тайны,
Ведь их не оценит, конечно, прохожий случайный.
Красны мои щеки от слез, мое сердце кроваво,
Багровый тюльпан мое сердце, пугающий травы.
Я думал о ней без конца, изнемог я от мыслей,
Тяжелою тучей они надо мною повисли.
И много бокалов я выпил, горюя, и вскоре
Совсем захмелел я уже от вина и от горя.
Но все ж не терял я и пьяный надежды остатки,
Но все ж помышлял я еще о свидании сладком.
Неужто же сердце ее совершенно пустое
И страсть моя встречи единственной даже не стоит?
Уж первые звезды зажглись надо мной в небосводе.
В руках у печали по-прежнему сердца поводья.
И в этом ночном одиночестве, страстью томимый,
Твердил я стихи без конца о себе и любимой:
Когда бы бог ей показал мои мученья — что было бы тогда?
Когда б добился у нее я снисхождения — что было бы тогда?
Когда б, узнав, что я взаимности так жажду,
Она почувствовала б вдруг ко мне влеченье что было бы тогда?
Мой рот тоскует по устам ее, но если б
Я получил на поцелуи разрешенье — что было бы тогда?
Когда бы ведала она, когда бы знала,
Что много дней за ней в мечтах хожу как тень я — что было бы тогда?
Когда бы взгляд один царицы этой гордой
Принес бы нищему бедняге облегченье — что было бы тогда?
О, если б разум сохранил я, если б в муках
Не истощилось наконец мое терпенье — что было бы тогда?
О, если б, если 6 долгожданное свиданье
Обейду принесло освобожденье — что было бы тогда?
