– И все же, я не понял, о чем она, – поздняя ночь. Сегодня он как и всегда прекрасно выступил и мы уничтожали его подарки от поклонников. А именно трюфельные конфеты и белое вино.

– О человеческой глупости, это все, – мальчик пожал плечами, положив на язык уже подтаявшую конфетку.

– Понятно, – мы сидели на полу, горел торшер у стены. – Если бы я мог, я бы написал книгу о тебе, – он улыбнулся.

– Да?

– Да, – шире и искренней. Он допил вино из своего бокала. – Но я не умею. Может быть, я научусь.

– А о чем бы ты писал?

– О тебе, – хихикает, я беру бутылку, чтобы налить ему еще, но он забирает бокал и прячет его за спиной. – Разное о тебе. Не знаю, я бы просто начал с твоей красоты и таланта и закончил бы, наверное, твоим храпом.

– Я попрошу, – смотрю на него из-подо лба, улыбаюсь, он продолжает мило и тихо хихикать, поднимает голову к потолку.

– Это просто забавный факт о тебе, – зажмуривается, снова берет конфету.

А потом Луи оказался подо мной, прижатым к скрипучему полу, я не мог насытиться его любовью, весь алкоголь с шоколадом на моем языке горчил. Он с краткими кричащими стонами выдыхал, я сильнее прижимал его к полу, не оставлял места в его легких для кислорода, я любил. Я ничего тогда кроме своего собственного ужасно сильного желания Луи не чувствовал, я целовал его до синяков на губах, и – черт, мне так за себя противно – я не слышал, как он умолял меня перестать. Я был возбужден, и животная жажда взять контроль над телом Луи взяла контроль надо мной.

– Гарри-и!

Я распахнул глаза. Неприятное дежавю пронзило все мои внутренние органы, ткани. Я встал и надел свитер. Я делал все быстро. Я не смотрел на Луи, он так и остался лежать на полу. Из-за шокового состояния, наверное. Я увидел только блестящую слезу, скатывающуюся по его виску в волосы. Я ушел. Я взял бумажник и ушел. Наверное, я должен был остаться там для него, но я ушел. Ушел ради себя. Я не мог больше рядом с ним находиться. Мне жаль, мне жаль, что я снова так поступаю. Что я снова так себя веду.

– Я люблю его, – Джек всегда мог составить компанию поздней ночью, когда вам плохо. – Ты же знаешь, что я борюсь с этим, я боролся с этим, я ему не изменял. Я сдерживался.

– Гарри, я знаю, я понимаю, – и у него всегда была выпивка. В его номере было тихо. – Хоть я и не могу принять то, что вы с ним, эм-м-м, – его речь уже была несвязной. Но это просто его особенность.

– Мы с ним не братья. Не кровные братья. Николас не отец Луи, – мне было холодно, я собрал волосы в высокий пучок, потому что они мне мешали. Они напоминали мне о Луи. – У нас с ним все хорошо складывалось, но, кажется, я просто не заслуживаю счастья.

– Гарри, – он уместил руку на моем плече, – ты не сделал ему больно, Луи поймет.

– Я сделал, в этом проблема, я сделал!

– Тс-с-с, – он прикладывает указательный палец к губам, затем убирает его и пьет виски из стакана. Я из своего еще ничего не пил, я не могу. – Это не разрушит ваши отношения.

– Разрушит, я все разрушу. Снова, я не смогу удержать его рядом.

Как хорошо, что у меня есть все эти люди. Принимающие меня со всеми моими недостатками. В четыре часа утра к Джеку пришли Рич, Гектор, Крис, Джерри и Кайл. Они все меня выслушали и согласились с тем, что один небольшой промах не испортит мою жизнь. Я думаю, каждый из них понимал, что я с ума схожу по Луи, ведь только отчаянно влюбленные будут посвящать любимым целую выставку, представленную миру. Утром, когда солнце поднималось над теплым Будапештом, мы всемером вышли на эти шикарные раскидистые улицы, я уже и не надеялся встретить хоть кого-то, кто в такую рань будет продавать цветы. Но одна приятная пожилая женщина дала мне самый большой букет. Она даже говорила по-английски. Настроение резко пошло в гору. В пекарне за дополнительную плату мне приготовили торт, который я с гордым видом понес в наш отель.

– Прости меня, – все советовали поговорить с Луи, но он не был настроен на разговор. Когда я вернулся, мальчик еще спал.

Мы с ним просто обнялись. И я принял это за прощение. Я не был готов к разговору, если честно, но Луи, видимо, в объяснениях не нуждался. Он съел большую часть торта, и я, почему-то, этому обрадовался. По-детски, я улыбался, когда видел, как он его ел. Просто слушал музыку по радио и смотрел в окно, на солнце. На его пояснице была разодрана кожа. Он позже сказал мне, что это случилось той ночью. Пол здесь плохо обработан. Он очень жесткий, а у моего мальчика нежная кожа. Его красное пятно внизу спины мозолило мне глаза. Я помогал ему с подготовкой к последнему выступлению в этой части тура. В середине сентября мы снова полетим в Европу. Почему все сложилось именно так, я не понимал, но у Розалины не спрашивал.

– Ты в порядке? – даже загар не прилипал к его коже, все из-за солнечной Европы были смуглые и загорелые, а у Луи остался его бледно-персиковый оттенок кожи.

– Вроде бы, – от него исходил жар, но я думал, это из-за последней репетиции. Фадеева кричала на всех так, что вспотел даже я.

– Луи, можешь сказать, что тебе болит? – я положил руки на его плечики. Его глаза избегали мои.

– Да ничего, все нормально, Гарольд.

– Я люблю тебя.

– Я тебя тоже, по-взрослому.

Я думал, что в этом «по-взрослому» мы больше не нуждались. Но видимо все-таки нуждались. Я обнимал его за кулисами, я не хотел сидеть в зале. Я уже упоминал, что его программа была усовершенствована, она стала лучше, насыщеннее, дольше. Он находился на сцене дольше, чем раньше. Я видел, как от изнеможения его ноги подкашивались, как он стряхнул настоящую слезу, отвернувшись от зрителей, как сморщилось его лицо от боли. От настоящей боли. Я слышал, как он выкрикнул Розалине на репетиции, что его чувства – это не просто тупая игра, это не шутки, он чувствует, он взрослый человек, он способен чувствовать. Но Луи застрял в этом образе подростка Беллы, и ему больше никто не верил, его не понимали. На него давили. Я нахмурился, рядом стояла Фадеева и тяжело дышала. Раз, два, Луи падает, вокруг, как и положено, сбегаются люди. Все хлопают, а занавес резко падает вниз, и я слышу пронзительный девчачий крик.

– Он без сознания!

Тогда я тоже выпал из реальности.

Комментарий к vingt-six.

с наступающим, детки!

========== vingt-sept. ==========

Комментарий к vingt-sept.

так, обещала не пропадать и пропала

ну, давайте сделаем вид, что я не пропадала, ага :))

приятного прочтения!

– Доброе утро, – Нью-Йорк уже встречал осень. На балконе нашей спальни собирались дождевые капли.

– Доброе, – его сонный голосок очень хриплый, губы сухие и бледные, глаза впалые. Я постарался улыбнуться.

– Как самочувствие? – общая усталость и истощение. Из-за самого себя я не замечал, как Луи угасал.

– Намного лучше, – он повернулся на бок, посмотрел на меня. Через пару секунд вытянул свою руку и переплел наши пальцы. Я протяжно выдохнул. – Прости, – мне пришлось закрыть глаза. Каждый день после того случая рядом с ним я чувствую себя так, словно сейчас заплачу. – Прости за то, что не сказал тебе, что чувствую себя просто отвратительно.

– Отвратительно, хм, – повторил я, сжимая его руку крепче. – Мне кажется, это хуже, чем просто отвратительно. А если бы я тебя потерял? – ему не нравится, он отпускает мою руку и садится.

– Ты сам запретил мне говорить о смерти, – я знаю, я помнил об этом. – Я ничего не могу с этим сделать, я стараюсь веселиться и жить, но…

– Что?

– Не знаю. Мне надоело. Мне просто надоела эта жизнь. Хочу что-нибудь другое, – он встает и уходит, а мне нечего ему ответить.

Я не могу понять, чего он хочет и это загоняет меня в тупик. Даже говорить с ним после такого не хочется. Сутки рядом с этим полуживым телом я кое-как выдержал. Я действительно ничего не мог с этим сделать. Луи плохо из-за чего-то, чего он не понимает, мне становится плохо из-за Луи. За завтраком было тихо. Он смотрел свои глупые мультики и стучал ложкой по краю миски, в которую насыпал немного кукурузных колечек и налил молока. Он ведь взрослый, разве я могу указывать ему, как жить? Когда его привезли в больницу, я думал, что все, что я умру там же, где и он. Он не мог прийти в себя больше часа, а журналисты выломали дверь больницы. И все. И разлетелось. Все снова говорят о том, что мальчик в сексуальном рабстве, приписывают туда же семью Фадеевой, о которой мне ничего не ясно. Почтовый ящик снова забит непонятной макулатурой. Я хватался за голову в той больнице и уснул рядом с Луи. А потом он проснулся и стал еще более блеклым. К счастью, это было последнее выступление этой части их гастролей. С нашими пилотами мы сразу же рванули домой.