– Почему ты разговариваешь вслух?

– Дори уже на улице, она постоянно просыпается очень рано, чтобы поработать в саду, ей это нравится. Ну а мама точно проспит чуть ли не до вечера, она всегда так делает.

– Ты поставил меня в неловкое положение.

– Я даже не знаю вашего имени. Как вас зовут?

– Гарри. Гарри Эдвард Стайлс, – я не знаю почему, но я все еще под кроватью, и нас обоих это не смущало.

– Луи, Луи Уильям Томлинсон, – он протягивает мне руку, пожимать ее в таком положении было неудобно. – Вы можете вылезти, опасность миновала, – он садится ровно, а я встаю, отряхивая свои брюки, поправляя волосы. – Гарри, как Гарольд, да? Хотел бы я иметь такое же значимое имя.

– Гарри, как Гарри. Мое имя самостоятельное. И оно ни капли не значимое. Это твоя мама назвала тебя в честь какого-либо французского короля, – его щеки краснеют и милое личико прячется за улыбкой.

Он мягко на меня смотрел, я присел на стул, стоящий рядом с кроватью, взял в руки вещи, которые на нем лежали. Луи не был глупым, но был ребенком, поэтому скрытно со мной заигрывал, пока ложился, его глаза все так же неотрывно на меня смотрели. Он выглядел настолько прекрасно, что мои руки зачесались, хотели быстрее запечатлеть этот момент на бумаге, во всех его красках и тонах, передать акустику помещения и частоту дыхания этого мальчика. Луи продолжал просто лежать, молча, все также разъедающе смотреть на меня, и его глаза блестели из-за этого. Он был моей лучшей моделью, просто находясь в своей кровати, будучи в простой голубоватой пижаме, с растрепанными волосами и выглядывающей из-под одеяла ножкой. Я сидел так много времени там, пока Луи засыпал, наслаждаясь моментом. Я просто обязан изобразить его прямо сейчас. Я тихо вышел из его комнаты, последний раз глядя на это восьмое чудо света, прячась за холстом и красками.

– С добрым утром, – я не завтракал до самого полудня, поэтому Дори, как хороший человек, заставила меня поесть. Джоанна и правда проснулась очень поздно.

– С добрым, – говорю ей я, даже не окидывая хоть немного уважающим взглядом.

– Вы уже обедаете?

– Нет, мистер Стайлс только завтракает.

– А Лу? Ты покормила его?

– Да, он ушел вместе со своими друзьями, – Джоанна грузно падает на стул напротив и закидывает ногу на ногу, смотрит на меня.

– Как спалось, мистер Стайлс? – я перелистываю страницу газеты.

– Прекрасно, я так даже дома не спал, – Дори вытирает стол вокруг моей чашки, тихо смеется.

– Правда?

– Ага, – она остается как будто бы посреди улицы абсолютно голая, в ее голосе слышалось это непонимание и немного стыд.

Я продолжаю читать газету (чего, в принципе, никогда ранее не делал в Америке, считал газеты всего лишь пустой тратой бумаги), Дори ушла куда-то, последний раз протерев все предметы в доме, а Джоанна молча сидела рядом и как будто бы ждала чего-то.

– Вам понравилась наша ночь? – внезапно спросила она, я выглянул на нее.

– В каком смысле?

– Вам было хорошо? Вы ничего мне так и не сказали и ушли.

– А вы хотели, чтобы каждый в этом доме знал правду о вас? Я знаю, что в Париже за квартирой кое-кто присматривает.

– В этом нет ничего личного, вы были слишком замкнуты, я решила помочь вам.

– Я не замкнутый, я человек другого общества.

– Зачем вы ушли?

– Я не могу спать с женщинами, понимая, что становлюсь соучастником их измены. Вы хотите еще больше травмировать ребенка, который совсем недавно пережил смерть отца? Вы что, не понимаете, что он, как вы, не может искать замену в каждом попавшемся на пути мужчине? – она побелела, создавала контраст со своим малиновым, очень ярким, ситцевым халатом. Я остановился. – У нас был секс и ничего более, после такого люди не спрашивают друг у друга о ночи.

Я встаю, чтобы уйти на крыльцо, хотелось просто дочитать газету, чтобы убедиться, что она все-таки бессмысленна и бесполезна. Всего только середина июня, а на улице невыносимая жара. Сажусь за небольшой столик, замечаю краем глаза толпу детей, несущихся на своих велосипедах по тротуару. Один из них, в знакомой одежде, останавливается у калитки и бросает свой велосипед на траву за забором.

– Ма-а-а-а-а-а-ам! Ма-а-а-а-а-а-ам! – он был чересчур громким. – С добрым полуднем, Гарольд! – маленький сорванец. Он жмурится от яркого солнца. – Мама!

– Сейчас, Лу, малыш, я уже выхожу! – она одевалась в платье. Быстро появляется на крыльце, рядом со мной. – Это что такое?! – его вид просто убил ее.

– Хвастаюсь, – к слову, на нем был мой пиджак, который я оставил ему еще утром. Он надел его, закатал рукава и выглядел так, как будто бы нашел мешок с золотом. – Да, спасибо, кстати, но в нем жарко и не очень удобно, – Луи его снимает и передает мне. Я, как ни в чем не бывало, беру его. Джоанна все еще не может поднять челюсть с пола.

– Луи! Ты же мог его запачкать! Ты совсем что ли? Эта вещь же не дешевая!

– Все в порядке, он всего лишь поносил мой пиджак, в этом нет ничего страшного. Он полностью в сохранности.

– Мистер Стайлс, не мешайте мне воспитывать собственного сына! – Джоанна была до чертиков раздражена и лишь быстро взглянула на меня своими горящими глазами. Потом она снова повернулась к мальчику. – Луи, ты наказан и сейчас же поднимайся в свою комнату! Никуда сегодня не выйдешь!

– Ну ма-а-а-а-а-а-ам!

– Живо!

И в глазах Луи я увидел эту обиду на собственную мать, которая обидой вовсе и не является, а всего лишь какое-то короткое и непонятное чувство. Он прошел мимо нас и громко крикнул: «Ладно!» – после чего исчез за занавеской, и топал ногами так сильно, что стены дома тряслись. Я увидел эту неподдельную детскую злость. Я увидел эту типичную ситуацию для них, что была для меня относительно нова; не помню, когда в последний раз общался с детьми, младше семнадцати. Не помню, когда видел такую простую жизненную ситуацию. Это просто. Если у вас есть дети, то у вас есть козел отпущения. Джоанна пропала в саду, как и Дори, которая вот уже второй день уходила куда-то в районе двух часов, а приходила только к пяти. Я успел полюбоваться природой, почитать книгу и даже рассмотреть некоторые снимки семьи моего дяди, которые лежали сами по себе на комоде в гостиной.

Честно, было ужасно скучно и не хотелось работать. Я сидел в своей спальне за столом, пытался передать тот самый взгляд мальчика на бумаге. Было непривычно и как-то неприятно. Да, я понимал, что другая обстановка стопроцентно как-либо на меня повлияет, ведь я, будучи привыкшим к абсолютной тишине и виду, скорее не на прекраснейший сад с цветами, а на такие же пустые и тихие здания, каким бы Нью-Йорк не был громким городом. Здания в нем пусты, как и люди. Поэтому я посещаю Прованс каждый год. Здесь люди наполнены историями и приятными мыслями. Мне нравится разговаривать с незнакомцам и случайно сталкиваться с прохожими. Они здесь все как предоставленные книги. Я сидел в непонятной, наполненной шумом тишине, что сильно меня настораживало. Комната Луи была напротив моей, но немного левее, так что иногда я мог видеть его, сидя прямо на этом стуле. Но сейчас дверь в его комнату закрыта и я не слышу даже хоть какой-либо жизни.

– Можно ненадолго нарушить твое личное пространство? – я все-таки вошел в его комнату. Постучался, но никто не ответил, поэтому я решил зайти. Но там, на удивление, никого не оказалось. – Луи? – вещи разбросаны. Я осматриваю шкаф, который стоял у левой стены. – Помнишь, ты хотел посмотреть мои рисунки? – стучу по боковой стенке шкафа. Луи толкает дверь.

– Отстань, Гарольд, – я придерживаю дверь рукой с опущенной головой. Луи просто сидел в шкафу, прячась в своих вещах. – Я ничего не хочу, – он поднимает на меня свои глаза.

– Ты не можешь целый день просидеть здесь, – сажусь на пол, опираясь о стену. Мы с Луи напротив друг друга.

– Я не маленький.

– Я знаю.

– Утром вы разговаривали со мной, как со взрослым, а сейчас – как с ребенком, – он тянется рукой к двери, но я придерживаю ее ногой.