– Ладно.

– Я обещаю, что буду с этим бороться.

– Хорошо, – он не улыбается, хотя было видно, что он хотел.

В торговом центре он немного повеселел, постоянно высовывая свой язык черничного цвета, который стал таким из-за мороженого. Я мягко ему улыбался, стараясь не думать о нашем разговоре. Луи не должен бояться того, что умрет. В таком возрасте точно нет. Он нормально – по-своему нормально – вел себя и даже начал отшучиваться и дурачиться, в этот раз я никак его не останавливал и не успокаивал. Его футболка-поло поднялась куполом на животе, когда нам в спину подул сильный майский ветер, он резко прижал руки к себе, я поставил наши покупки на задние сидения. А мальчик просто стоял и ждал, пока стихнет ветер, смотрел на свои руки и, кажется, снова стал считать себя неправильным, нездоровым, некрасивым.

– Луи, – я положил шляпу рядом с пакетами, – все нормально.

– Да, – он выдохнул, осторожно ступил с бордюра на дорогу, – наверное, – прошел к своему сидению, сел.

Я передал ему жевательную резинку, он без особого энтузиазма взял ее своими короткими, изящными пальчиками, где я заметил чуть покусанную кожу у ногтей. Я нахмурился, но говорить ему ничего не стал. Все же, нельзя видеть во всем проблему. Жить надо легко. Рутина могла бы отвлечь его хотя бы на эти пару часов, я передал ему ключи от квартиры, как всегда делал, шел вслед за ним, он придерживал двери.

– Снова письмо, странно… – действительно странно, Луи не проверял почту, но из нашего почтового ящика топорщился уголок конверта. – Мне? – грузный шум лифта вдруг перебил меня, мальчик отвлекся. – Обратного адреса нет, – конверт узкий, но непривычно длинный, Луи бесцеремонно порвал его край.

Его хмурые глаза, окрасившиеся в небесный голубой, не отрывались от прописанных эстетически прекрасным каллиграфическим почерком букв. Он только на секунду отвел взгляд, чтобы попасть ключом в замочную скважину, я прошел в квартиру первым, а Луи остался на месте. Письмо было длинным, я даже не знаю о чем, возможности хоть что-то разобрать не было.

– Луи? – он захлопнул дверь, положил ключи на столик. – Что там? – я поставил руки на бока.

– Ну, эм-м, – мальчик поднял глаза на меня, не моргал, я не мог понять по его взгляду, что не так. – Меня позвали на фотосессию для Vogue, – он глянул на письмо, затем на меня. – Вот так просто, прислали написанное от руки приглашение, – улыбнулся.

– Здорово, – я чуть расставил руки, намекая ему на объятия.

– Vogue, вау, это же Vogue, Гарольд, – он в меня врезается, становится на носочки и крепко хватает мое тело. Я чувствую его отчаянное сердечко, вырывающееся наружу.

– Я тобой горжусь, – я прижимаю его голову к своей груди сильнее, целую лоб, – ты молодец.

Может быть, хотя бы эта фотосессия вернет ему его уверенность в себе, которую он так глупо потерял. Это было похоже на знак судьбы. Вот есть проблема, она долго не уходит и не решается, судьба посылает нам помощь. Ну, назвать внезапно возжелавших Луи редакторов этого модного издательства я никак, кроме «помощью свыше», не мог. И, по-видимому, это действительно его взбодрило. Смурое лицо снова начало поблескивать, его тонкие пальцы пробегались по челке, Луи улыбался, сияя, смеялся из-за глупостей. В театр зашел чуть подскакивая, я просто решил его проводить.

– Добрый вечер, Гарри, – не думал, что она начнет обращаться ко мне по имени.

– Миссис Фадеева, – фотография Луи висела в их холле, очень красивая и яркая. – Здравствуйте, – я повернулся и пожал ее протянутую руку.

– Давно вас не видела, – она улыбается. Ее лицо помрачнело, морщины стали глубже, голос более хриплым. – Восхищена вашими работами, картины с Луи невообразимо прекрасны, – она чуть стукнула каблучком по полу. Я не знаю зачем. – И я уважаю ваш выбор, я бы и сама не стала продавать такие портреты, – ее черствая улыбка показала передние золотые зубы. Поставила их недавно, очевидно. – Но, возможно, я, по старой дружбе, получу хотя бы репродукцию.

– Довольствуйтесь фотографиями, – я тоже улыбнулся и невежливо зажмурил свои глаза. Она посмеялась. – Может быть, договоритесь с кем-то из художников, которые сами нарисуют вам Луи, но я перерисовывать его не собираюсь.

– Художественные приметы?

– Что-то вроде.

Почему-то именно во время этого разговора я вспомнил рассказ Джессики о Фадеевом. О том, что он был сутенером и торговал детьми «плохого качества». А потом я вспомнил, что это он написал историю Беллы, так живо и сочно, здесь все же что-то не так. Я решил откинуть все эти мысли. Отвлекался только на ее несуразные золотые зубы, вспомнив трагично покинувшего этот мир Мура, который подпортил мне жизнь своими чертовыми статьями. Неужели этими золотыми вставными зубами Розалина пыталась показать, что имеет статус, занимает какое-то место в обществе? Странно для нее.

– Свободны.

Репетиция/тренировка ничем не отличалась, хотя, теперь Луи не выделялся так сильно. Сливался, конечно, с женскими фигурами, а не с мужскими, как должно было быть, но я несколько раз терял его из виду. Отвратные ощущения. Словно он исчезал из моей жизни на несколько продолжительных секунд, вытягивающих мои внутренности от страха. В те моменты я действительно боялся, что вот так скоро его потеряю. Но с чего бы вдруг мне терять его?

– Тебе не больно, когда она вытягивает твою ногу вверх? – я был очень заинтересован. У меня сжималось все ниже пояса, когда я видел, как Фадеева садила на шпагат бедных членов труппы. Но на их лицах не было боли. Смех, один лишь дурацкий смех.

– Нет, Гарольд, я уже хорошо натренирован, – мальчик улыбнулся и закинул свою ногу на мое бедро.

– Почему вы еще не начинаете репетировать саму постановку?

– Да мы все ее помним, вообще-то, Фадеева пока что хочет привести нас в рабочее состояние.

– Это она так говорит?

– Да, – к его счастью его тканевые кеды были относительно чистыми. Он легко ударил меня своей пяткой и усмехнулся, закусывая палец оголенными зубами. – Чем займемся на выходных?

– Даже не знаю. Уборкой? – он повернулся ко мне почти всем телом.

– Ты скучный.

– Ты уже говорил.

– Говорю еще раз.

Я стираю улыбку с его самодовольного лица поцелуем в узкой кабине лифта, я уже и почти забыл, какими сочными и божественными могут быть его малиновые губы. Тонкое запястье легко втискивается меж застегнутыми пуговицами моей полупрозрачной рубашки и его извечно прохладные кончики пальцев прислоняются к моему животу. Наш этаж, Луи достает руку, щекоча кожу, хихикает очаровательно и негромко, я улыбаюсь. Действо продолжается за закрытой дверью нашей квартиры, где он как-то уворачивается и не дает приподнять его на руки, а мне ведь так сильно этого хотелось.

– Не сегодня, я очень устал, – я оставляю влажные следы на его шее, прижимая субтильное тело к себе сильнее, чувствуя его всего.

– Тише, – ему нравится, я вижу и понимаю, но он действительно устал.

– Гарри-и, – сжимается, по его коже пробегаются мурашки. Я ненароком задел что-то очень чувствительное.

– Все, отстаю, – целую его губы еще раз, без ожидания ответной реакции, оставляю его в коридоре.

Луи усмехнулся, посмотрел в пол. Через день у него будет та самая фотосессия для журнала, и я не вижу в нем здорового волнения или восторженной возбужденности. Его тонкие пальцы зарылись в мои волосы, он мягко массажировал мою голову, подметил, что волосы стали очень длинными и длиннее были только у Джессики. Он перекинул пряди с правой стороны на мою грудь, я опустил голову, чтобы посмотреть на них, они и правда были очень длинными.

– В прошлый раз у тебя ничего не получилось, – я улыбнулся, Луи пнул меня ногой.

– В прошлый раз я был пьян, а ты даже не наказал меня.

– По-моему, тебя наказал кто-то другой, – превратить это в шутку не получилось.

– Иногда я забываю, что у тебя тоже аллергия на какие-то тупые орехи, – его изящные ручки умело заплетали мои волосы.

– Кто тебя научил заплетать волосы?