– Прости, – мягко проговаривает он, пошмыгивая носом.

– За что?

– Я всегда порчу нам каникулы, – я улыбаюсь, слежу за его похлопывающими ресницами.

– Какие каникулы? Это очень важная командировка, – я крепче прижимаю его к себе, его пальчики играют с моими прядями.

Я рад, что он умеет делиться этим, что он готов рассказать обо всем, что его тревожит, что он не скрывается. Одно сплошное доверие. Глаза чуть покраснели, взгляд был сонным, ресницы, что я осторожно целовал, стали еще мягче из-за слез. Мы уединились в этом номере отеля где-то недалеко от центра Ванкувера и уснули. Спокойствие и гармония, что создавали наши родственные души, погрузили нас в пушистые облака, рядом с солнцем, которое приятно согревало.

– У тебя отцовские руки, – наш покой был нарушен, потому что мы опаздывали на мою собственную выставку.

– В каком смысле? – Луи взял одну руку, переплел пальцы.

– Аккуратные пальцы, широкая ладонь, эти костяшки – все как у него, – я улыбнулся. – Еще теплота и мягкость, Гарри, у тебя родные мне руки.

– Я рад, – я прошептал, слегка сжав его щечку пальцами другой руки.

– В твоих руках я чувствую себя безопасно, – его глаза снова слезятся, – как дома.

Я снова крепко его обнял, желая раствориться прямо сейчас. Хотелось превратиться в пыль вместе с моим Луи. Элегантно и эпично появиться в зале огромного ресторана, что я арендовал, было единственным верным решением сейчас, раз уж мы все-таки опаздывали. Мы с мальчиком сели в такси, Луи смотрел в окно, на вечерний город, укрытый свечением уличных фонарей и вывесок. И глаза лишь блекло, как стекло, отражали этот свет. Я снял перчатку и поправил ворот его черного пальто, он улыбнулся и слабо кивнул, поджав губы.

– Добрый вечер, – я распахиваю двери в зал под бурные аплодисменты, Луи проходит рядом со мной, я вижу картины, презентабельно занимающие свои места на стойках, здесь пахнет этим особым ароматом величия.

Как хорошо, что у меня есть все это, что я владею всем этим. Люди в своем странном рвении наконец-то до меня дотянуться, чтобы хоть на миг оказаться на моем уровне. Я словно расставляю руки в стороны под дождем. Это неописуемое чувство чертовой власти в ваших руках. Идеальный костюм, идеальные черты лица, улыбка, вызывающая бурю в глазах напротив, что немо клянутся в любви. Женщины подходят и флиртуют, стараясь уцепиться за эту минуту, проведенную со мной. Иногда мне кажется, что картины им совсем не интересны.

– Внимание, – я постукиваю ногтем по своему бокалу, улыбаясь. – Завтра здесь же будет еще одна моя выставка «Новое начало», приглашения, как всегда, у Рича, – как много денег они готовы отдать за возможность постоять рядом со мной?

«Могущество», – прокручиваются в голове слова моего друга, что ударил свой бокал о мой с ослепительно дорогим звоном. Я был скромником, но – о господи – все это так манит меня. С восторгающейся улыбкой я расстегнул верхнюю пуговицу шелковой блузы, окидывая своим оценивающим взглядом Луи, что избавился от ненужного пиджака. Он шепчет что-то на ухо какому-то человеку. Я улыбаюсь шире, вырывая из глубин души женщины, что стоит рядом, комплимент о моих ямочках на щеках, делаю вид, что не ревную, отворачиваюсь. Мо-гу-ще-ство.

– Что-то случилось? – мальчик (возможно, мне стоит его так не называть больше) затянул меня в туалет, я слежу за его руками, что закрывают дверь на щеколду.

– Да нет, я просто заметил, какое у тебя сейчас настроение, – рвется ко мне, притягивая для глубоко поцелуя за лацканы моего пиджака. Я отвечаю крепкой хваткой за его ягодицу. – Полегче, Гарольд, – он хитро улыбается, пропуская руку меж наших тел. – Я тебе сегодня не дам распустить руки, – я смотрю в его горящие глаза.

– Хочешь поиграть?

– По моим правилам, – я прикусываю нижнюю губу, когда чувствую его пальцы, что беспощадно сжимают мои яйца. – Тише, папочка.

– Луи-и, – пальцы пробегаются по всей длине, вторая рука придерживает мою блузу.

– Попросил же, тише, – шепчет он в мои губы, за которые после цепляется, кратко. – У меня сложные правила, – улыбается, снова, так чертовски горячо. – Не вздумай даже себя трогать, папочка, – он отходит, оставляя меня с расстегнутыми брюками, всего раскрасневшегося, заведенного.

– Почему ты опять папочкаешь, а? – я словно брошен и опустошен.

– Потому что мне хочется, – его взгляд останавливается прямо там, где сейчас беспорядок, Луи улыбается, высовывая кончик языка. – Слишком много власти у тебя сегодня, Гарольд, ты зазнался. Надо бы поставить тебя на место.

Он ждет, пока я умещу и спрячу свой стояк в брюках, что до невозможности сильно давили, оценивая мое состояние своим особо-лукавым взглядом. Внезапно вечер превратился в пытку. Я старался не отвлекаться от бесед, в которые меня втягивали, улыбаясь, ловя на себе его голубые поблескивающие глаза. Все стало хуже, когда через минут двадцать Луи подошел и невзначай уместил руку на моей промежности. «Я просто проверяю твой стояк, папочка, расслабься», – я не смог что-либо ответить, сжимая бокал с шампанским сильнее. Он опустил свой палец, обмокнув его содержимым трескающегося от моей хватки, что ли, или от сексуального напряжения бокала. Игриво облизнул, оглянулся, мы находились где-то в служебном помещении, мягко поцеловал, прижавшись к пульсирующей в брюках плоти.

– Уже зудит, правда? – улыбнулся.

– Это так просто тебе с рук не сойдет.

– Мы еще посмотрим, – в глазах цвета надвигающегося цунами я потерялся.

Луи чуть потерся бедром, взрывая все мои эрогенные зоны, пламенем прогоняя табун мурашек по коже. Я чувствовал, словно по-настоящему горел. Я снял пиджак, Луи же, в свою очередь, надел свой, с серьезным видом центуриона, коим и являлся, поправляя ворот и манжеты. Вечер близился к завершению, мы стояли в своей компании с Джерри и остальными. Разговаривали ни о чем, вернее, я просто не помню. Луи стал спереди, придерживая свой бокал, вильнул попой чуть ко мне, я наткнулся на стул, что мешал мне отойти. В его щипке за бок прочувствовалась команда стоять. Я решил послушаться, ступая к нему ближе, даже чуть толкая всем телом вперед. Нам было все равно на людей, которые видели это и понимали. Осторожничать сейчас он не собирался, поэтому по-тихому снова схватился за мою промежность, я сменил вырывающийся стон на недовольный кашель. Слава богу, здесь остались только свои.

– Ты невыносим, – рычу я в его рот, пока пухлые губы пытаются отнять у меня остатки достоинства.

– Спасибо за комплимент, – его язык разгорячен, пытается прорваться меж моих губ, но я отталкиваю его собственным языком. – Нас заждалось такси.

– Я.. – мне хотелось проговорить ненависть в его адрес, но я сдержался.

– Скоро ты будешь удовлетворен, – я прижат к холодной стене туалета, его колено меж моих ног, издевается. – Или нет, – дьявольская ухмылка вдруг зажигается искрой на его лице, глаза по-своему любят.

– К черту, – я наконец беру главенствующую роль на себя и подхватываю его напряженные ягодицы, стало больнее, до эйфории больно, его язык попал в мой рот.

– Тише, – словно лезвием проходит по деснам, – потерпи еще чуть-чуть, – уздечка сверху являлась его любимым местом, – или ты все испортишь.

– Это ты держишь меня со стояком уже почти два часа, – его ладонь незаметно для меня просачивается меж грубой тканью нижнего белья и моей чересчур чувствительной кожей. – Правила несправедливые, – его рука с неосторожностью освободилась. Кажется, он меня поцарапал.

– Несправедливые? – он перемещает мою ладонь на свой пах. – По-моему, мы в одной лодке, – улыбается, наслаждается этим моментом, я сжимаю обе руки одновременно, на его ягодице и на твердом половом органе.

Февральский мороз чуть остудил нашу кровь, мы с Луи улыбались и без слов обменивались любезностями, он кинул в меня мою перчатку, я улыбнулся, поправив волосы. Пришлось сдерживать свою любовь, прокашливаясь в кулак, стараясь спрятать внутри восклицающий вскрик радости. Потому что я любил его до искр в глазах, и каждый день я понимал, что он любит меня тоже. Он обещает мне счастье и он его дает. Это все, о чем я мог мечтать.