Комментарий к vingt-trois.

але-оп, я снова тут

испытываю стыд насчет этой главы (нет на самом деле), но как вышло. как бы я запомнила это на месте гарри. да.

(а еще ребят, если замечаете опечатку, то не стесняйтесь сообщить мне об этом, публичная бета включена :))) )

========== vingt-quatre. ==========

Первое февраля. Послезавтра мы вылетаем в Канаду. Я вдыхаю поглубже и ощущаю сразу несколько запахов, что смешались в один. Слышу музыку. По-моему, это «Ночная серенада» Моцарта. Пластинка, подаренная матерью. Очень давно. И как только Луи ее нашел?

– С днем рождения! – я жмурюсь от внезапности и громкости этой чертовой хлопушки в его руках.

– Только хлопушки нам тут и не хватало, – стряхиваю с плеча серпантин, Луи продолжает улыбаться. – Зачем столько роз? – у нашего французского окна расположилась целая корзина.

– Ну, дети – цветы жизни и все в этом роде, – я усмехаюсь. – Ты последнее время сам не свой и мне хотелось, чтобы на день рождения ты был счастлив.

– Когда мне придется выносить эти завянувшие розы на улицу, я точно буду счастлив.

– Поблагодарил бы, зануда, – мальчик кладет на стол тубу от хлопушки и тянет руки к какой-то коробке. – Смотри!

– Ангелочек, – у меня не было настроения совсем.

– Я попросил, чтобы сделали похожим на меня, по-моему, неплохо вышло, – на торте лежал сахарный ангел, лицо которого действительно слегка походило на лицо моего Луи. Я взял немного крема с края пальцем. Слишком сладко. – Но это еще не все, – я постарался сделать не самое грустное лицо в мире.

– Что же еще? – мальчик подходит ко мне, задирает свою футболку, придерживая ее одной рукой, второй он стягивает чуть вниз свои пижамные штаны и нижнее белье. У меня только что взорвалось сердце. – Господи, зачем? – под тазовой косточкой с правой стороны красуется мое имя.

– Ну, чтобы помнить, кого я люблю, – он широко улыбается, довольно взмахивая головой, я не решаюсь трогать тату, но провожу пальцем рядом. – Осторожно, оно еще немного болит.

– Когда ты ее сделал?

– Три дня назад, – его глаза светятся. – Спрятать ее от тебя оказалось проще простого.

– Я люблю тебя, – я прижимаю его к себе, руки на пояснице. Он свои вытягивает на моих плечах.

– Я тоже люблю тебя.

Из-за того, что я не мог отпустить прошлое, которое снова навязалось, мы две недели жили в моем постоянном отчуждении и отсутствии какого-либо настроения. Я быстро забываю проблемы. Это прошлое. За прошлое нельзя держаться, надо всегда смотреть только вперед. Это прошлое, которое меня преследовало. Иногда я думал, правильный ли я все-таки, все ли со мной в порядке. Потому что я помнил первый разговор с родителями, я вспоминал, как они говорили, что им стыдно за меня. Мне было тридцать три и я плакал. Губы Луи на моих, он кратко улыбается.

– Ты такой очаровательный с этими подтяжками, – мы собирались в ресторан, отметить мой день рождения, да еще и обсудить дальнейшие планы с выставкой.

– Все мои джинсы спадают, это ужасно, – да, Луи немного сбросил в весе, я не мог это объяснить. – А все твои ремни просто огромные.

– Мы купим тебе и новые джинсы, и пару ремней.

– Это нелепо, – он поправляет подтяжки у зеркала. – Как будто мне снова двенадцать.

– В этом нет ничего нелепого, – я встал сзади, чтобы поправить свою прическу.

– Твои волосы уже такие длинные, – он смотрит на меня в отражении. – Ладно, я все равно надену наверх свитер.

– Я люблю тебя, – я быстро целую его в лоб, нехотя отпуская. – Кстати, – почему-то я отвлекся на розы, которые стояли у окна, – сколько роз ты купил?

– Сто одну, – проговаривает он, выходя из спальни. – Сначала я хотел сорок две, потом вспомнил, что это четное число, – мои глаза пробегались по бархатистым лепесткам. Я присел на корточки. – Потом я подумал подарить три, но это прям совсем что-то ужасное, как напоминание о трех любимых людях, – я вытягиваю указательный палец правой руки и осторожно глажу бутоны. Розы белые, очень красивые. – В итоге я понял, что ты достоин сто одной розы. Зато несимволично.

– Несимволично?

– Ну, это хороший символ. Типа, я люблю тебя и поэтому посчитал нужным купить розы.

– Неужели я так крепко сплю, что не услышал, как их доставили?

– Ты собственного храпа не слышишь, что уже говорить о каком-то парне, что занес в дом цветы, – я непонимающе свел брови и встал.

– Я что?

– Ты храпишь, Гарольд, – он улыбался, по-детски невинно, я повел глаза к потолку.

– А ты ворочаешься во сне, занимая мою половину кровати.

– Я знаю, – эта улыбка меня оскорбляла. – Я же не говорил, что твой храп – это плохо.

Тогда я тоже улыбнулся. Придется принять факт как данное. Я и не знал, что храплю. Вечер прошел отлично, за исключением Джека, который свалился на пол вместе с бутылкой вина, осколки которой порезали ему руку. Лучший день рождения в моей жизни, определенно. Всем не хватало моей сестры, она ладила с моими друзьями и много шутила, но сейчас все немного по-другому. Слушая поздравления Луи, который, словив мой строгий взгляд, перестал подливать себе вино, я задумался о мертвом брате. Если мне не изменяет память, его нет ни на одном семейном снимке, портрете, никакого упоминания или чего-то такого. Мой дедушка ненавидел моего отца, но меня он почему-то любил. Я был у него в фаворитах. Ни одного упоминания об Эдварде. Никто о нем не говорил, никто не водил меня на могилу. Никто не плакал в день его смерти, хотя, я, возможно, просто не помню.

– Угадай, кто звонил? – острый локоть буквально вонзился в мой бок, Луи не церемонился, просто упал на меня, пока я спал.

– Даже не знаю, – прохрипел я, после открыл глаза.

– Фадеева, – я увидел на его лице улыбку, закрыл глаза. – Мы едем в Европу! – барабанная перепонка в правом ухе лопнула. – Гарольд, ты представляешь?! Мы будем выступать в Европе!

– Ты мне не дашь еще десять минут, правда?

– Конечно же нет!

– Мы завтра улетаем в Канаду, ты ведь сказал ей?

– Да, в общем, мы поедем в тур только в конце весны, у нас еще много времени.

– С «Греховным ражем»?

– Ага, – он наконец-то освободил меня. Его локоть уж очень острый. – Вставай, Гарольд, хватит уже спать.

…Девятнадцать, двадцать. Я открываю глаза, оборачиваясь, оглядывая комнату нашего номера в отеле. Рич захотел снять дом для всех, но парни решили, что нянька им не нужна. Дейв приехал вместе с семьей, у него чудный сын четырех лет, который за словом в карман не полезет. Мы с Луи коротали время за игрой в прятки, потому что для него заняться чем-то полезным – невыполнимая миссия. Он в самолете дочитал «Двадцать тысяч льё под водой», как-то грустно опустив взгляд на виднеющийся город.

– Я иду искать, – я улыбнулся, это ведь забавно. Здесь было немного мест, где спрятаться.

Краткий скрип половицы заставил меня обернуться, я глянул под кроватью. Кстати, она была двухместной, хоть и в соседней комнате была еще одна кровать – для Луи – мне не придется терпеть его острые кости, вонзающиеся в мое тело. Мне нравилось спать с ним, но, кажется, мы выросли из одноместных кроватей. В ванной комнате послышался стук – я пошел туда, но за шторкой никого не оказалось, как и за дверью. Осталась только пустующая комната, что предназначалась мальчику. Я медленно вошел, скрипя дверью. Я осторожно подтолкнул ее обратно к косяку, не глядя. С очень томным выдохом я ринулся к шкафу. Услышал тяжелое дыхание, улыбаясь, я потянул ладони к ручкам. Улыбка исчезла, когда я увидел слезы в глазах Луи.

– Милый, хей, что случилось? – он сделал шаг навстречу, падая в мои руки, я его схватил, прижимая к груди очень сильно. – Луи, скажи мне, что произошло? – мне было непонятно, и я волновался.

– Р-родители, – высокий голосок его скрипел, отдавался неприятной болью в области грудной клетки.

– Луи, малыш, – я положил руку на его голову, нежно зарываясь в эти карамельные волосы.

Джоанна неоднократно изменяла Николасу. И Луи знал об этом. Она не уходила только потому, что не хотела оставлять ребенка, который сам пожелал остаться у отца. Потому что Николас души в Луи не чаял и всячески его оберегал. А Джоанна кричала и звала в дом незнакомцев. Но мальчик понимал, что она любила. Она не всегда была такой. В очередной вечер, когда Луи дослушал главу второй книги из серии Жюля Верна, его отец ушел вниз. Мальчик только притворился спящим, на самом деле, он слышал их ссору. Ему было семь. Николас выгонял Джоанну, называя ее не самыми красивыми словами, умоляя оставить его и его сына в покое. Джоанна не отступалась, надеялась, что найдет в сыне поддержку, который был почти не родным. Луи очень болезненно все это воспринимал и вот недавно вспомнил. Ему жаль отца, который терпел эту неблагодарную женщину только из-за него, ему жаль мать, которая искала счастье на стороне, не имея возможности удержаться за него опять же из-за Луи. Ему жаль за то, что их семья не была идеальной. И еще ему не хотелось верить, что Ник не родной ему отец.