– И почему город не закрывают тогда?
– Ну, дело не в нашем городе, в Марселе в больнице тоже лежит зараженный, по всему региону есть зараженные в больницах.
– И что это за болезнь?
– Говорят, что это СПИД, но я не совсем уверена, – она почему-то зашептала. – Вам лучше здесь долго не задерживаться.
– Ясно, спасибо, – я так ничего и не сказал, я не придавал этому значения.
Здесь было очень спокойно, учитывая, что вокруг нас не осталось соседей, я взглянул на куст клематиса, засохший, на дом Анжелы. Ее убили. Ее убил Бартоломью Валуа. Этим январем. Где ребенок, я не знаю. Я еще раз взглянул на солнце, уже садящееся, на переливы неба, оглянулся по сторонам. Было непривычно тихо, пусто. Совсем неприятно. Луи позвал меня в дом.
– Может, нам уехать завтра же? – я пил кофе, а Луи – чай, мы пытались как-то развеселить самих себя. От города остались только пустые домики. – Хотя бы в Марсель, я думаю, что Циско примет нас. Я давно с ним не общался.
– Нет, я хочу остаться, – я посмотрел в глубокие глаза мальчика.
– Ладно, мы останемся, если ты хочешь.
Большую часть времени Луи возился в саду, иногда гулял по пустым улицам. Мне было так неприятно смотреть на все это. Лес был ужасно засорен, здесь совсем ничего не осталось. Озерцо высохло, а пирс сгнил. Кое-где на деревьях висели выцветшие фотографии Анжелы. Сначала ее считали пропавшей без вести. Я думал о том, что было бы, если бы я оставил Луи. Если бы я наплевал на него. Если бы я не был заинтересован в его чувствах ко мне. Если бы я попытался забыть, ведь ребенок не может любить взрослого человека. Я смотрел на него сзади, я оглянул эту понурую фигурку в свете приходящего дня, в одних шортах, с руками на подоконнике. Мы спали в спальне его родителей.
– Здесь становится лучше с каждым днем, – он не поворачивался, волосы светились. – Пустой город не так уж и плох, здесь хотя бы спокойно.
– Ты совсем не грустишь? – я лежал под тонким одеялом. – Это ведь грустно, когда твой родной город пустеет.
– Не всегда, – потянулся, повернулся ко мне. – Я не грущу по этому поводу.
– Это хорошо.
– Мы надолго здесь?
– Не знаю, когда ты захочешь домой, мы поедем, – в дверь постучали, громко, мы хорошо услышали.
– Кто это может быть?
– Я даже не знаю, – я присел на кровати и потянулся к своим штанам.
– Я пока пойду посмотрю, – я не хотел отпускать Луи, но он ушел.
Я был сонным, было семь утра, здесь очень хорошо спалось. Нам с Луи ничего не надо было, кроме молчаливых вечеров в объятиях друг друга, кроме бьющихся в унисон сердец, когда мы оказывались близко, кожа к коже, когда он терся носом о мое плечо. Я застыл, солнце поднималось слишком быстро. Я глянул на фотоаппарат, что лежал здесь на тумбочке, на несколько новых снимков. Луи нравилось меня фотографировать. Я ничего не имел против. И общественность не должна иметь что-либо против. Мальчик извинился за то, что у меня проблемы из-за него, но в этом не было ничего страшного. Я спускался, Луи с кем-то вел беседу.
– Доброе утро, – я приподнял занавеску, что висела в дверном проеме.
– Здравствуйте, мистер Стайлс, – очень странный паренек, я взглянул на велосипед, что лежал на траве. – Я Бен, – меня только что ударила молния, – Бен Альфред, – он протянул мне руку, я заметил, что Луи улыбается ему. – Приятно познакомиться, – внутри меня начинался ураган. У него светлые волосы и такие предательски светлые голубые глаза. Яркие и привлекающие внимание. Ровные зубы, он был довольно плотным, но не таким как Марти, просто был хорошо слажен.
– Взаимно, – могу поклясться, что мой зеленый цвет глаз превратился в черный, Луи положил руку на мой торс.
– Рад был тебя встретить, Луи, – он подмигивает мальчику, тот светится, как рождественская елка, я не знаю, куда деть себя.
Луи зашел в дом первым, я еще некоторое время простоял, ощущая всю прохладу утреннего воздуха и росу, пропитавшую деревянный пол крылечка. Цепь старого велосипеда звенела, неприятно, я проводил Бена взглядом, укоризненным, я не знал, куда деть свою ревность. Луи так улыбался ему, что у меня свело мышцы. Когда я вошел в дом, он быстро облачил себя в футболку, зашел на кухню. Я был напряжен.
– Это тот самый Бен, да? – он не смотрел на меня, набирал в чайник воду.
– Да, он совсем не изменился, – сказал как-то безразлично.
– Понятно, – я сел. – А что он тут делал?
– Он проверяет проводку в домах, раз в неделю. Где-то отключает, если люди уехали, – мальчик повернулся ко мне, кидая коробок спичек на стол. – Он знал, что мы вернемся, ведь наш дом всегда закрыт. Сбежавшие не закрывают свои дома.
– Ясно, – я смотрел в его глаза внимательно. Они что-то прятали. – О чем вы болтали?
– Да так, я рассказывал, что теперь занимаюсь профессиональным балетом, а он о своей жизни. Его младшая сестра умерла из-за вируса.
– Так, ему сейчас девятнадцать, да?
– Да, – взмахнул своей челкой. – Ты откуда знаешь?
– Твоя мама говорила мне.
– Ясно.
Все это не представляло никакого смысла, вечером Луи как будто гнал меня в кровать. В десять, когда только-только опускался сумрак, он уже был готов ко сну, звал меня. Я не понимал его. Мы не ложились так рано, мы всегда наслаждались вечером, пили кофе, он – чай, обсуждали разные темы, раз за разом узнавая что-то новое друг о друге. Иногда мы играли в шашки, в шахматы, скрэббл. Но тогда он рано лег, и из-за его нытья мне пришлось лечь к нему, хотя я был еще бодр. В его руках я уснул, я уснул, мое тело и сознание предали меня. Я просто уснул в его руках, пока он уверял меня, что любит. Я должен был что-то заподозрить, что-то предпринять. Это я должен был взять его в свои руки.
От открытого окошка отражался свет прямо в мои глаза, я перевернулся на другой бок и осознал, что это сторона кровати мальчика, моя нога свисала. Я открыл глаза, пели птицы за окном, я услышал порхание крыльев.
– Луи? – тишина.
Здесь было пусто, постель была холодной. Болело сердце, я встал, прошелся по дому еще без осознания настоящего. Я зашел в ванную, умылся, посмотрел на себя в зеркале. Пошел обратно в спальню, взял свои часы. Восемь тридцать две. Я спустился на кухню, еще, кажется, не понимая всей ситуации, не осознавая. Без сознания, я находился тогда в бессознательном состоянии. С чашкой кофе я вышел на улицу и завернул за дом. И там ничего не было. Никого. Мимо пробежала кошка, спрятавшись на соседнем участке, я потупил, смотрел на зачем-то восстановленные мальчиком клумбы. Земля там не была разрыхленной, и это означало, что его не было здесь утром. Ноги были мокрыми из-за травы, я вышел босиком. Еще раз глотнул кофе, я ничего не понимал. В голове прокручивались события предыдущего утра, они не могли болтать только о чем-то не личном.
И вот я уже тринадцатую минуту обходил этот райончик, подмечая, что здесь еще все-таки остались люди. Около восьми домов еще были с людьми. Я спрашивал у них, не видели ли они Луи. И никто не видел. Я потерялся, кажется, уже вышел к центру города, к шоссе, развернулся и шел обратно. Меня не было дома почти сорок минут. Но почему-то меня не охватывала паника. Я хотел волноваться, но не мог. Безразличие, почему-то, прямо сейчас решило показать себя.
У жителей этого дома иногда была привычка оставлять дверь незакрытой, как я сейчас и сделал. Я больше не искал его. Я даже боялся своих чувств. Мне было все равно. Я открыл бутылку лимонада, стоял на кухне, смотрел в узкое окно, здесь было очень пыльно, но мне не хотелось убираться. Я не понимал сам себя. Бормотание доносилось с крылечка, я поднял голову, в проеме, где не было дверей, я видел темную тень Луи. Он поднимался наверх и не заметил меня. Он был грязный, его футболка была порвана, волосы были мокрыми.
– Луи, – позвал я его, он снимал свою футболку в спальне. – Где ты был?
Он молчал, я немного понимал его. Я выдержал паузу, рассматривая царапины на плече, синяк на боку. Я вскипал.
– Луи, я задал тебе вопрос.