– А ты останешься? – он вытер свою слезу пальцами.

– Я очень сильно постараюсь остаться, Луи, если ты этого захочешь.

– Хорошо, – что-то с ним происходило, что-то плохое и необъяснимое. – Я хочу этого.

– Все будет хорошо, милый, ты не должен расстраиваться.

Следующим утром я проснулся уже под играющим не совсем громко Queen, без мальчика в постели. Сегодня я разрешил ему не идти в школу, его бровь не сильно рассечена, возможно, мы обойдемся без видимых шрамов. Я поцеловал его в лоб, когда уходил в университет, попросил просто отдохнуть и целый день ничем не заниматься. На балете они все равно пока что серьезного ничего не учили, один день он мог провести в тишине и спокойствии. В школе меня встречали как своего, было уже привычно приходить сюда. Сначала меня вызывали из-за его успехов, но за апрель он успел пять раз подраться и один раз прогулять занятия. Но я не пытался вот так бездушно его наказывать, я всегда пытался выяснить, что заставило его так сделать. Насколько я понял, его друзья совсем не расстраиваются из-за того, что уезжают. И это еще больше расстраивает Луи. Тот же Ромео на стуле, его мать, она стала больше в размерах. Она вела бессмысленный монолог, не давая высказаться мне или директору, всячески меня оскорбляла. Я спокойно выслушал ее, пытаясь не смотреть на мальчика, который был раза в четыре шире Луи, немного выше. Луи еще легко отделался, хотелось подметить. И таким образом проходил апрель, в мае все вроде бы наладилось. По каким причинам Луи дрался, я так и не понял, что-то просто происходило с ним, с чем я пытался бороться и, в конце концов, победил.

– Джессика уже собирает вещи, – грустно раздалось в моей студии, пока я стоял у еще чистого холста. – Сегодня ее родители уже забрали документы.

– Еще целый месяц учиться, почему она уже собирается? – мальчик присел на стул, опустил взгляд.

– Первого июня у нее собеседование в колледже, – вздохнул.

– А когда у вас итоговые экзамены?

– Двадцать восьмого и двадцать девятого.

– Три экзамена?

– Да, – спрятал лицо, я заметил, как он зажмурился.

– Все будет хорошо, господи, милый, – я взял его на руки.

– Она говорит, что хочет уже скорее уехать, – совсем сломанный голос мальчика разбил мое сердце. – Ей тут надоело, – по шее к ключицам побежали слезы, но мне не было некомфортно. – Они с Лео только об этом и говорят, в последнее время им уже даже гулять не хочется, – сглатывает очень громко, я услышал приглушенный всхлип и продолжительный скулеж. – Я не хочу, чтобы они уезжали.

– Все будет хорошо, сладкий, успокойся, – я легонько его покачивал. – Ты говорил им, как сильно будешь скучать?

– Нет, – он протер слезы рукой, снова обхватил мою шею.

– Ты должен сказать, – в моих руках ему было спокойно.

– Не хочу распускать сопли, – я усмехнулся.

– А сейчас ты что делаешь? – он улыбнулся, снова протер свои слезы.

– Дома мне можно, а с ними нельзя.

– Ты не должен стесняться своих чувств, Луи.

Меня снова вызвали в школу, и по какой причине, я так и не понял. После университета я садился в свой Крайслер, быстро поправил беспорядочно лежащие локоны, думал о чем-то совершенно случайном, у Луи сегодня утром закончились хлопья. Шестнадцатое мая, ему легче не становилось, но теперь уже все обходилось без происшествий. У меня не было никаких предчувствий, я даже не позвонил Луи, когда уходил из университета, я просто забыл. Сегодня я был относительно растерян и легко себя чувствовал, совсем ничего не угнетало.

– Мистер Стайлс, – в кабинете директора находился полицейский и сама миссис Белл, – присаживайтесь, пожалуйста.

Вот тогда я полностью собрался с мыслями, когда я сел, мне сразу положили несколько снимков. Фотографии Луи, на всех четырех я. Я не совсем понимал, в чем проблема.

– Мистер Стайлс, эти фотографии мы нашли у Луи, – я их рассматривал. На одной я спал, на второй был в одном полотенце, третья была размытой, но было видно, что я без футболки, на четвертой я стоял у мольберта, совсем задумчивый и непонимающий, что меня фотографируют. – Вы можете как-то объяснить их?

– Объяснить что? – я поднял на нее голову, она не сидела, не было у нее такой привычки. – У Луи есть фотоаппарат, да, мы живем вместе, и он часто меня фотографирует, в чем проблема?

– До этого вы уже привлекались к ответственности за растление малолетних, – я перевел взгляд, нахмурился. Она не могла об этом знать.

– Было доказано, что я ее не трогал.

– Конечно, можно и словами заставить ребенка раздеться.

– Она не раздевалась при мне, во-первых, – я перешел на более жесткий тон. – Во-вторых, она взломала замок моей квартиры и проникла туда, как преступница, – я снова посмотрел на Белл, затем на полицейского. – Мы с Луи живем вместе уже достаточно долго, мы привыкли друг к другу и мало чего стесняемся. Вы не можете обвинить меня в том, что я хожу по дому без футболки.

– Вами могут заняться органы опеки.

– У них ничего не против нас, совсем ничего, – все это меня напрягало и раздражало.

– У них будут показания мальчика и все нужные анализы, – я провел по своей щетине.

– Подавать заявление или нет – это абсолютно ваше дело, вы принимаете меня не за того человека.

– Мы просто должны удостовериться, – я встал. – Той девочке было тринадцать, и она не могла так просто появиться в вашей квартире.

– Вы забываете, – я поправил пиджак, – что я был достоянием общественности в те годы, – еще раз глянул на полицейского. – Вы не представляете, как много писем от женщин я выкидываю, каждый раз почтовый ящик просто забит, – я старался не нервничать.

– Заберите снимки, мистер Стайлс.

– Конечно, миссис Белл.

Уже в машине мой мозг решил прокрутить в голове события того дня. Когда после самой первой выставки прошел уже месяц, было лето, было жарко, я тогда уехал по кое-каким делам. День был замечательный, до моего приезда домой. Я никогда не забывал закрывать дверь, и когда дверь легко толкнулась внутрь, я даже немного испугался и думал, что меня ограбили. Я громко захлопнул ее и услышал испуганный визг, быстро заглушенный ладонью. В спальне на кровати лежала девочка, в моей рубашке, везде пахло моим острым парфюмом. Я ничего с ней не сделал. Я попросил ее одеться и уйти. Она постоянно выкрикивала слова восхищения, она яро признавалась в любви, но я не подпускал ее к себе. На следующий день меня вызвали в участок. Она много врала и постоянно рыдала. Все эти домохозяйки – подруги ее мамы – были настроены против меня, но об этом боялись говорить. Я выиграл дело, меня не посадили, а ее заклеймили. Я больше никогда не виделся с ней. И старался не вспоминать об этом.

Я схватился за голову и не мог притронуться к рулю еще несколько продолжительных минут.

========== dix-huit. ==========

Второго июня мы уже находились в нашем пути в Аллош. Вчера Луи проводил Джессику у ее дома, но к счастью не плакал. Леонардо уезжает в июле, Лейла уедет через несколько дней и в начале августа вернется на недельку. А у Луи на сентябрь был расписан тур, они собирались выступать с культовым «Греховным ражем», и у мальчика это уже будет считаться за настоящую работу. До этого деньги перечислялись на его счет, без его ведома, мне почему-то казалось, что он зазнается. Университет я этот год посещал чуточку чаще, чем Луи школу, но все же последние деньки все могли отучиться без меня. Я хотел расслабить мальчика перед огромным туром по США, возможно, его родной дом немного прибавит ему уверенности и сгонит грусть.

– Здесь очень тихо, – мы оставили наши чемоданы в доме и сразу отправились в магазин. Город действительно пустовал, стало даже еще грустнее.

– Многие переехали, здесь стала разводиться зараза. Вы приезжие? – кассирша заговорила с нами.

– Не совсем, это мой родной город, мы были здесь в том году, – Луи отвечал ей, я перебирал купюры.

– С начала года умерло семь работников городской больницы, – я посмотрел в ее краснющие глаза. – В этом городе стало небезопасно жить, здесь проводили много анализов, брали у всех кровь. Зараженных увезли в Париж, в изолятор, – я был поражен.