– Здравствуйте, мистер Стайлс! – я придерживал дверь для них, Марти зашел последним, был слегка растерян.
– Здравствуй, Марти.
Паренек догонял меня по росту, да и по телосложению, серьезно, он был очень плотным и широкоплечим, мне было неловко. У меня, как казалось, даже не такие широкие плечи и не такая атлетичная мускулатура. Он снял свою куртку, откуда сразу показались крупные руки, ничем не прикрытые, он был в одной футболке. Луи и Джессика сразу схватили его за плечи и потащили в спальню, просили расслабиться. Я попросил Лео и Лейлу взять с собой все закуски и еще попросил не мусорить. Эти дети быстро мне кивнули и исчезли. Я оглянулся на разбросанную обувь, у Луи ноги были совсем маленькими, как у его подруг, у Леонардо они были тонкими из-за его природной худобы, но кроссовки Марти были огромными. Кажется, он профессиональный спортсмен, или хотя бы занимался чем-то на дому. То есть, быть большим от природы – одно дело, но быть таким подкаченным может не каждый. Я был в изумлении. Не могу честно сказать, показался ли мне Марти симпатичным, но его подругам он нравился. Обычный старшеклассник.
Игры, что вместе с приставкой подарил мой друг, нравились ребятам, судя по шуму, который они создавали. Я отдыхал на кресле в библиотеке у окна вместе с хорошей книгой. Дети шумели, и когда кто-то выигрывал, в квартире раздавался победный возглас, а затем бесконечно льющийся задорный смех, среди которого я так четко для себя определял смех Луи. Я не следил за временем и полностью погрузился приключенческую историю, когда чуть не подавился кофейной гущей. Это привело меня обратно в реальный мир, и я понял, что стало очень тихо. Когда я проходил мимо спальни, все притихли, слышно было только тяжелое дыхание Марти. Я не придал этому значения, сполоснул свою чашку, поставил чайник, насыпал кофе. Я хотел спросить у ребят, надо ли им еще что-нибудь, подошел к двери и прислушался.
– Фадеев? – Джессика или Лейла, я не различал. – Если его зовут Ричард, то это точно он, – я прикрыл рот рукой.
– Несколько лет назад она говорила, что он умер, – Леонардо.
– Он не говорит и у него косые глаза, – Луи.
– Это из-за того взрыва, она не хотела, чтобы ее считали женой сутенера, – снова девичий голос.
– Откуда у тебя вообще такие мысли, Джесс?
– У меня дома есть страница из газеты, моя бабушка обожала собирать информацию о борделях, она там когда-то работала.
– Какой ужас!
– Да нет, она много зарабатывала, но вскоре их стали вытеснять несогласные. Поэтому бордель Фадеева взорвали, когда он был там.
– Разве нельзя было это просто решить через полицию? – очень грубый голос Марти.
– Нет, нельзя, раньше даже таких законов не существовало.
– Но ты говорила, что он содержал там детей.
– Да, именно, поэтому его взорвали. Все считали это верхом мерзости. Никто не мог сношаться с детьми.
– Говори тише, Гарри все услышит, – я напрягся.
– Там были очень худые и некрасивые мальчики и девочки, совсем еще юные, их часто избивали, – теперь они зашептались.
– Ты не можешь знать таких подробностей, Джесс.
– В этом нет смысла. Зачем бить товар?
– Не отзывайся о них так, Лео!
– Вещи надо называть своими именами.
– Вот похитили бы тебя и сдали в такое место, мы бы посмотрели на тебя, товар.
– Меня бы не украли, я не хожу по улицам в одиночку.
– Почему этих детей не искали?
– Я не знаю, я принесу в понедельник газеты, все вам покажу.
– Мне кажется, Розалина не светила бы своим мужем тогда, раз он у нее такой плохой, – снова слышу голос Луи.
– Ты же видел его?
– Да, он сидел иногда на занятиях в зале.
– Не говори только, что смотрел на тебя.
– Ну, немного, может он вообще не на меня смотрел, у него же косоглазие.
– Тебе стоит держаться от него подальше.
– Я все равно до апреля, вроде бы, свободен.
Они замолчали и снова включили телевизор, я ушел к свистящему чайнику. Да ладно, чего дети только не придумают, чтобы напугать друг друга? Я старался не воспринимать их слова серьезно. Но было сложно, соглашусь, им уже не по десять лет, и так просто такая серьезная леди как Джессика врать не будет. Хотелось самому, что ли, проверить эту информацию. Но к шести вечера я уже забыл об их разговоре.
– Уже уходите? – я сидел за столом на кухне, читал ту же книгу.
– Да, мои родители попросили прийти к ужину, – Марти улыбался, неловко прятал свои руки сзади.
– Ох, понятно, – я встал, чтобы проводить их, он все еще смотрел на меня, но Джессика попросила его поторопиться.
– Спасибо вам за приглашение и, – он очень простой и легкий на подъем, протянул мне руку, Луи выпрямился, смотрел на нас, – я хотел сказать, что ваши картины чудесны, мы с семьей были на двух выставках, я все хорошо помню, – я улыбнулся ему, слабо кивнул.
– Спасибо, я очень рад, что твоей семье нравятся мои работы.
– Да, мой отец приобрел одну, к сожалению, я не помню, как она называется, – только сейчас мы отпустили наши руки, Луи подал Марти куртку. – Там изображено море вместе с корабликом, очень насыщенная картина.
– Кажется, это Гватемала, я был там как-то, на побережье, – его зеленые глаза светились, Марти было со мной интересно, я полагаю.
– Умиротворяющая картина, замечательная, – я поражался его языку. Канадцы обычно не выражались красиво.
– Спасибо, я очень рад был встретиться с тобой, – он очень быстро обулся, Луи подталкивал его к выходу.
– До свидания!
В школе у Луи пока что все было в порядке, я очень гордился им. Он попал в десятку лидеров по успеваемости, что я так просто оставить не мог и все-таки купил ему ту самую куртку, о которой он уже и забыл, но зато вспомнил, когда крутился у зеркала. И его не волновало, что она была женской. В конце марта раздался такой устрашающий телефонный звонок, Розалина снова звала Луи на тренировки, обещала до лета ничем серьезным не нагружать. Мальчик был рад вернуться в балет, ведь тогда у него было меньше времени, чтобы думать о скором расставании со своими друзьями. Все, кроме Марти, уезжали в другие города. Иногда это выливалось в надоедливое нытье по вечерам, когда Луи просто не мог уснуть, слоняясь по дому. Около двух недель он спал по четыре часа, и мы совсем ничего с этим не могли сделать. Снотворное только заставляло его засыпать на уроках, и в школу я тогда наведывался часто.
– Сладкий, это уже третье за эту неделю, – я подал ему пачку замороженных овощей, теперь на брови будет еще один шрам.
– Он полез первым, – апрель был очень тяжелым для нас месяцем.
– Никогда нельзя опускаться до драки, Луи, ты же приличный и воспитанный юноша, – я подтер, очень осторожно, каплю крови на его скуле.
– Ромео всем надоел, – его затуманенный взгляд был направлен в сторону.
– Я понимаю, Луи, но вы же уже не дети.
– Нет, я ребенок и еще огромная обуза, – я смотрел на его руку, что держала пакет с овощами.
– Луи, ты же знаешь, что я так не считаю. Я люблю тебя, а любимые люди не могут быть обузой.
– Все так считают, кроме тебя, Гарольд, – слишком жесткий тон, он впервые произнес (не) мое имя вот так. Меня пробрало.
– Милый, что-то снова происходит? – я подошел к нему, присел напротив на корточки. – Скажи мне, пожалуйста, расскажи, что не так? Что-то снова на балете или тебя дразнят в школе?
– Ничего не происходит, просто иногда ты слишком, – поднимает голову, убирает сверток с пачкой от лица, смотрит на пятно крови на полотенце.
– Слишком что? – по его взгляду было понятно, что он не хочет говорить.
– Я не знаю, – глаза начинают слезиться, он быстро моргает. – Просто, я просто расстроен из-за всего, и я не знаю, что мне делать, я не понимаю.
– Луи, – я нежно взял его в свои руки, поцеловал макушку, – твои друзья не будут забывать тебя. Ты можешь один год ничего не делать, выбирая колледж, ты можешь и вовсе ничего не выбирать, а работать в труппе, – он поднял свои глаза на меня. – Понимаешь, это не окончательный выбор, твоя жизнь не закончится на выбранном колледже без друзей. У меня есть всего один школьный друг, который еще не забыл обо мне, у меня есть много друзей из университета, которых я все еще встречаю на улицах разных городов, – этот благородный голубой сверкал. – Некоторые мои друзья появились у меня уже после тридцати, и это нормально. В жизни постоянно все меняется, все уходят и возвращаются, или их заменяют другие.
