– Луи, все в порядке.

И он ничего не ответил, просто продолжил держать меня, а я продолжал держать его. Мы провалились в свой собственный мир, для нас не существовало ничего, кроме этого момента.

Тем утром мне пришлось оставить его, Джоанна поднималась в комнату, звала меня. Она застукала нас совсем близко друг другу, находящимися буквально в паре сантиметров, только-только разрывая вечные объятия.

Мы с Луи сдружились. Он сопровождал меня везде, почти не гулял с друзьями. У этих детей была небольшая ссора, которую я наблюдал, когда Микки (вроде бы) набросился на Луи с кулаками, выкрикивая оскорбления в сторону того самого Бена. Мы все были в недоумении, я увел оттуда Луи, который был не в состоянии постоять за себя. Но об этом быстро забыли.

Я рисовал только его и прятал рисунки от Джоанны, показав ей всего один, я немного боялся всей этой ситуации. Я рисовал его постоянно счастливым, улыбающимся. Однажды он попросил добавить его на один из моих пейзажей:

– Мне кажется, здесь чего-то не хватает, – он сидел у меня на коленях.

– Чего же? – я еще раз провел кистью по рисунку.

– Меня, – он улыбнулся. Я поцеловал его щеку. Он стал поглаживать мои колени, опустил свои глаза на пол.

Мы замолчали и больше к этому не возвращались.

Семнадцатое утро выдалось очень свежим, дни становились невыносимо горячими, мы были в лесу. Джоанна много работала, в больницу поместили несколько зараженных какой-то болезнью Третьего мира. Солнце было уже достаточно высоко. Луи играл с камнями.

– Я всегда думал, что художники очень неряшливы, постоянно измазаны краской и носят береты, – он кинул один из камушков в меня. Я нес наши вещи.

– Разве?

– Да, – Луи поднял глаза на меня, зажмурился.

– И на кого я тогда похож? – мне было жарко, я снял майку.

– На писателя. Писатели обычно очень аккуратны и точны в своих действиях.

– На самом деле, я работаю над книгой, – Луи снова посмотрел на меня.

– Правда? – он шел впереди.

– Да, – деревья пропускали слишком много света. Я почувствовал увеличивающуюся влажность. – Я работаю над учебником по живописи.

– Боже-е-е-е, – он остановился, я почти в него врезался, – ты такой скучный.

– Просто ты еще недостаточно взрослый.

– П-ф-ф, – он отвернулся от меня, поднял голову. – Мы уже пришли.

Я оглянул место. Здешние называли это озером, но, вообще-то, это был средних размеров пруд. С той стороны, куда мы пришли, находился небольшой пирс, достаточно устойчивый и ровный, из почти новых деревянных досок. Луи скинул с себя одежду, оставив только тканевые белые плавки, прыгнул в воду бомбочкой с этого самого пирса. Если бы я там стоял, то был бы уже мокрый.

– Гарольд, чего же ты ждешь? – его голова показалась из воды, он протер глаза.

– Я пришел сюда не за этим.

– Трус.

Я усмехнулся. Луи снова скрылся под водой, я установил мольберт на пирсе. Захотелось порисовать чем-либо легким, например, акварелью. Которую я, кстати, купил в Париже. Я рисовал быстро, акварель была легка для меня в использовании, мне не требовалось даже делать карандашный набросок. Все было очень спокойно, вокруг пели птицы и вода немного шумела из-за Луи. Я изредка смотрел на него, мальчик выныривал с ракушками в руках, кидал их в камыши неподалеку. Он вышел на противоположный берег и разлегся на траве, где не было деревьев, что могли помешать солнцу. Я очень быстро сделал набросок карандашом, придавая немного объема тенью. Вскоре Луи перевернулся. Я замечал, что ему становилось скучно. Я посмотрел на часы, уже начало десятого. Я размял руки. Он снова запрыгнул в воду, немного поплавал, я видел его. Я с энтузиазмом принялся за рисунок, добавлял динамики цветам. Луи нырнул. Я почти не обратил на него внимания. Я смешивал краску на палитре, еще раз глянул на воду. На гладь воды. Ни одного заметного колебания. Я остановился, положил кисти и палитру на мольберт. Вода все еще была гладкой. Я снял свои часы и штаны.

– Луи?! – я сильно испугался за него. – Луи! – реакция была заторможенной.

Ни одного шороха вокруг – и я прыгнул в воду, опускаясь на самое дно, не имея возможности открыть глаза из-за песка и пыли. Я плыл вперед, пруд был очень глубокий. Я задыхался, выныривал, снова опускался под воду. Он не дышит уже больше минуты, я ускорился. Честно, я начал паниковать из-за этой ситуации, с которой я столкнулся впервые. Обследовав весь пруд, я пытался отдышаться на поверхности, осматривался. Луи не дышит уже больше двух минут, я параллельно рассматривал ближайшие кусты и деревья. У меня не было никакой надежды, я заправил волосы наверх, безысходно протер свои глаза. Внезапно, я почувствовал движение около своих ног, снова опустился под воду. Маленькая ладонь схватила мое предплечье. Мы вынырнули.

– Купился! – он был в порядке.

– Луи, какого черта?! – смеялся. Мне было не смешно. – Господи, да я чуть не умер здесь!

– Гарри, это просто шутка, – он не понимал меня, все еще держал мои предплечья. – Я знал, что ты залезешь в воду только чтобы спасти меня.

– Луи, ты же уже взрослый! Я, о господи.. – я был зол.

Его улыбка сходила на нет, я был весь напряжен, его грудная клетка вздымалась от учащенного дыхания. Мы застряли в самой глубокой точке этого озера. Где-то посередине. Солнце спряталось, поднялся ветер, нам стало холодно. Я смотрел ему в глаза, немного придерживал его на плаву. Рука Луи поползла к моему лицу по моей руке, он погладил меня по подбородку. Медленно, очень медленно. Но я все еще злился, он сократил расстояние между нами, почти прижался ко мне. Луи убрал волосы с моего лба, провел большим пальцем по брови. Я прикрыл глаза, он все еще держался за меня другой рукой. Я подхватил его, и тогда он незамедлительно поцеловал меня. Снова, он снова сделал это, извиняясь, по-детски невинно, я не сопротивлялся, хотя очень хотел. Ветер подул сильнее, мы прижались друг к другу, потому что замерзали. Луи не хотел отпускать меня.

– Прости, я больше так не буду, – его ладонь прижалась к моей груди.

Мы быстро оказались на пирсе, к счастью, Джоанна дала нам полотенца и немного перекусить. Мы сидели укутавшись, свесив ноги в воду. Луи все еще трясся, я пил содовую из стеклянной бутылки. Он смотрел вдаль, я смотрел на него.

– Ты знаешь, я хотел нарисовать тебя, но, кажется, придется закопать тебя под травой, – он повернулся ко мне. Улыбнулся с набитыми щеками, отвернулся.

– Нет, не рисуй меня, мама снова попросит показать рисунок.

– Ты так боишься, что она тебя заметит?

– Нет, – Луи откусывает бутерброд, опускает голову. – Она тебя выгонит.

– Почему? – я не понимал его.

– Она спрашивала меня, чем мы занимаемся, когда ее нет дома. Еще она спросила, не трогаешь ли ты меня.

– В смысле?

– В смысле как плохие дяди трогают маленьких мальчиков, – я замолчал. Луи высунул ноги из воды и отряхнул руки от крошек. – Я ничего не сказал ей. Ты не трогаешь меня, – он ушел переодеваться, а я смотрел в воду. Пустая бутылка отправилась в корзинку. – Гарольд? – я пришел в себя.

– Все нормально.

– Ладно.

Он стоял рядом со мной, когда я стирал карандашный набросок, закрашивая его после. Ему понравился мой пейзаж. Я оделся, солнце снова появилось, но в тени все еще было не так жарко. Луи обнял меня, когда мы ждали, пока высохнет краска. Я придерживал его плечи. Мы возвращались домой не спеша, Луи болтал о мелочах. Его тело было очень загорелым, светлые волосы переливались на солнце, рубашка открыла его живот. Мы решили не говорить Джоанне о неудачной шутке Луи, у нас было приподнятое настроение. Луи сказал, что ему очень нравится ходить на танцы в его городе. Ему нравится Рождество. Пока мы шли, погода сменилась на пасмурную, поднялся небольшой ветер. У дома стояла машина Джоанны, хотя утром она уезжала на работу. Мы удивились. До полудня оставались минуты, мы зашли во двор, услышали голос Джоанны и еще один мужской. Луи резко помрачнел.

– О, Луи, мальчик мой! – мужчина говорил с ужасным акцентом, от которого меня воротило. Как я заметил, Луи тоже.