– Сейчас будет! – он устремил ясный взгляд в небо, усыпанное яркими огоньками, по людям прошелся восторженный возглас.

Прикосновения в области моей поясницы и немного выше по позвоночнику отдавались слабым покалыванием внутри нижнего белья, мальчик не мог спокойно стоять, терся о мою ногу подкаченным бедром, постоянно ерзал. Его рука блуждала по моему телу, я обнял его плечи, наш путь домой не был долгим, я торопился. Уже за закрытой дверью этого чужого помещения, пропахшего средствами для мытья пола и окон, Луи был у меня на руках, пухлые губы жаждали меня больше, чем я жаждал его. Изогнутая спина, совершенно нагая и незащищенная, прижалась к дверному косяку из-за полной дезориентации в неродном доме, еще незнакомом и неизвестном; непривыкшем. Луи проскулил что-то в мой рот, его язык был горячим, был внутри меня, оглаживал уздечку сверху и передние зубы. Хаотичные движения его рук напрягали, он цеплялся за мои волосы на макушке и отпускал их, ширинка шорт приподнялась, каждый шов неприятно отпечатывался на моей коже. Готов поспорить, его белье уже промокшее и испачканное. Я уложил его на кровать, стянул свою рубашку через голову, к моему торсу подтянулась ножка мальчика, Луи захихикал и прижал к губам указательный палец левой руки. Я улыбнулся, наигранно, подтянул один уголок рта вверх.

– Ну же, Гарри, чего же ты ждешь? – пуговицы – вместо ширинки – на моих брюках не выдерживали напряжения внутри.

– Тише, милый, мы должны распробовать эту любовь сполна.

Я нагнулся к его телу, мышцы заиграли, их рельеф заводил меня, ребра поднимались вверх. Мои пальцы поплыли вдоль его рук, губы прижались к яремной впадинке, прошлись по выпирающей кости влево, затем вправо, усаживая кожу поцелуями, Луи хихикал, так нежно и ласково, я спустился вниз по его грудной клетке, где она еще слабо выделялась. Мои руки опустились на его талию, прошли вниз к шортам, которые я дернул за пояс, не расстегнув их ширинку. Животик напрягся, я поцеловал его у пупка, затем еще раз чуть выше, закусил кремовую кожу, такую мягкую, буквально таящую у меня на языке, ощущения рвались от одной крайности к другой. Я выпрямился, помассировал его щиколотки, правую руку оставил на месте, левой быстро пробежал по бархатисто-шелковистой коже, до самого края еще прикрывающей его ткани, дернул за правую ногу к себе ближе, постельное белье двинулось вместе с ним, мальчик снова захихикал, выгнулся. Горящие губы прижались к бедрам с внутренней стороны, я не глядя расстегивал пуговицу вместе с ширинкой. Луи согнул свои ноги, ногтями я проглаживал податливую, краснеющую кожу, пока снимал шорты, зацепив заодно и его нижнее белье. Мальчик поднял свою голову.

– Гарри? – я отбросил одежду на пол, поцелуями спускался вниз по ножке, смотрел ему в глаза. – Что ты будешь делать?

– Все будет хорошо, расслабься.

Луи опустил голову, теребил свои пальцы, закрыл глаза, я уложил его ноги на свои плечи. Ни один сантиметр его сладкой плоти не остался без моего внимания, я обхватил его член указательным и большим пальцами, мальчик сжал ткань покрывала ладонями, я улыбнулся. Три поцелуя на его гладеньком алом лобке уже показали целый спектр его наслаждения, коротенькое «ах!» вырвалось не по его воле, он закрыл рот рукой. Я усмехнулся, прошелся кончиком острого и горячего языка от самого основания до уже испачканной головки, взял ее в рот, осторожно обсосал. Его ноги напряглись, мягкие икры на моей спине окаменели, волосы по всему телу встали дыбом. Громкие вздохи пронеслись по дому, остались в моей голове навсегда. Следы от моих губ отпечатывались на девственной оболочке этой недевственной, похотливой души. Вены ощутимо пульсировали, особенно тонко это ощущал мой разгоряченный язык, нетерпеливый испробовать все касающееся мальчика. Слюна тянулась длинной нитью, его аккуратные, избирательные стоны раздавались ярко, экспрессивно, красиво.

– Г-га-а-арри-и-и, – в моих брюках было очень узко, грубая ткань давила, его стоны только усугубляли ситуацию, было больно, – Га-а-арольд, – его пальчики на ногах поджались, губами я проглаживал дорожку от самой головки члена к яичкам и ниже. – А-а-ах!

Я потерял голову от этих сладких «г», которые он так грамотно и умело тянул, натяжение ткани уменьшилось, но теперь брюки были мокрыми и мне не было стыдно. Мальчик держался, я еще приподнял его ноги, теперь на моих плечах лежали именно бедра. Такая гладкая, шелковая кожа сжалась колечком, я улыбнулся.

– Га-а-арри-и-и! – высокий звук [и] вырвался откуда-то изнутри, Луи кончил на свой живот еще до того, как я успел дотронуться до мягкого местечка меж его ягодиц.

Но это не остановило меня, он был чересчур сладким, и если до этого я не питал к сладкому симпатии, то сейчас он моя любимая сладость. Я покусывал пухленькие ягодицы, то одну, то другую, прошелся языком по следу от складочки, между бедром и попкой. Анус бесцеремонно сокращался от смущения, я выцеловывал кружочек, пытался убрать его напряжение, дыхание было частым и отрывистым.

– Гарри-и-и, не надо, пожалуйста, – каждая буковка была проговорена четко, без его обычного легкого, отдающего частичкой Прованса, акцента.

– Луи, все будет хорошо, – его глаза были закрыты, зажмурены, одна рука сжимала бедро.

– Не надо, не надо, я не хочу, – я еще раз поцеловал сжатое колечко ануса, отпустил его ноги, встал.

Луи подтянулся выше, трогал рельефное сердце на цепочке, посмотрел мне в глаза.

– Тебе не нужна помощь? – я не насытился вдоволь сахарным телом мальчика, вишенкой на торте стала сперма на его животе.

– Нет, – я отвернулся, быстро прогнал эти мысли.

– Ты куда? – он сел, кровать заскрипела.

– В ванную, – я посмотрел на него.

– Я с тобой, – улыбнулся, Луи улыбнулся со мной тоже.

Мы с ним могли занять место площадью в один квадратный сантиметр всего лишь воссоединив души, по-другому нашу с ним компактность, причем только совместную, когда мы по отдельности, мы горазды сносить близлежащие предметы, я не мог объяснить. И вот в этой, на первый взгляд не такой уж и большой, ванне мы прекрасно умещались, Луи занял место на моих ногах, держал мои большие пальцы, хихикал. Я целовал его голову, легонько, невесомо, почти не дотрагивался губами до волос, он рассказывал мне о динозаврах. Ведь нет ничего стыдного в том, чтобы иметь свое мнение по поводу чего-то малоизвестного.

– Гарри, а что ты думаешь о динозаврах, тебе не кажется, что они могут быть еще живы? – он повернул на меня голову, водил мои руки в воде.

– Не знаю, я не думал о динозаврах, – его пальцы устроились меж моих, сжали ладони.

– Почему? – я посмотрел в его глаза.

– Просто, обычно взрослые не думают о динозаврах.

– Гарри, я думал, ты не обычный взрослый, – мальчик улыбнулся. – Тем более, ты не всегда был взрослым.

– Меня больше привлекали не динозавры, а сказочные существа, – он переместил ногу, по воде пошли низкие волны.

– Расскажи, ты думал о драконах и чудовищах?

– Нет, я думал о говорящих животных и факте того, что люди не перевариваются в животах волков, – Луи громко выдохнул, разочаровано.

– Ты все-таки скучный, – он перевел взгляд на воду, устроился на моей груди удобнее.

– И тебе с этим жить, – хихикнул, я прочувствовал вибрацию его позвоночника.

– Ага, я ведь люблю тебя, – я улыбнулся, поцеловал его макушку.

– Я тоже люблю тебя.

========== quinze. ==========

Комментарий к quinze.

поздравляю всех с началом учебного года:) примите эту главу как скромный подарок, чтобы поднять (я надеюсь) вам настроение:*

всех люблю хх

Он держал меня за руку, когда мы вошли в галерею, хотя я попросил его этого не делать. Здесь много людей и они могли понять нас не так, никогда не знаешь, кто из них работает на такие издательства, типа Нью-Йорк Таймс. Но Луи все равно держал меня за руку, потому что он сказал, что нам не стоит бояться. За любовь люди не должны осуждать, они должны ее приветствовать. Я чувствовал себя смущенным, но мальчик с энтузиазмом пробегал по залам, таща меня за собой, он был для меня загадкой. Постоянные «а зачем ты нарисовал это?», «а что это?», «а здесь какое чувство?», «а почему?» меня сначала напрягали, но после я глянул в глаза, сияющие чистейшим ангельским светом, особенным оттенком василька, и мне стало хорошо. Он тянул меня за руку.