– Давай я помогу, – я взял книгу и поставил ее на место.

– Я низкий, правда?

– Что? – я улыбнулся. Луи поднял на меня голову.

– Ну, Аманда сказала, что Ноа уже давно с нее ростом, даже перерос немного, – его грустные глазки глянули на меня. – А я только весной за пять футов и один дюйм перешел. Почему я такой маленький?

– Луи, – я засмеялся, тихо, нежно, чтобы не обидеть его, – маленький рост не делает тебя хуже. Помнишь, я говорил тебе?

– Да, но разве это справедливо, что Ноа уже пять футов и пять дюймов, а я такой маленький?

– Луи, – улыбка не покидала моего лица, – зато я все еще могу носить тебя на руках, – я раскинул свои руки, насколько это позволяло пространство меж стеллажей, ждал мальчика.

– Ага, прям как маленького, – он не собирался даже обнимать меня.

– Иногда ты такой капризный, – сложил руки на груди, я свои опустил.

Легкое дыхание, через минуты три он откинул какой-то роман в сторону, сел на широкий подоконник одного из окон, посмотрел грустно на улицу, на вычурные кустики, на фонтан, зеленый подстриженный газон и плодовые деревья. Луи вздохнул, снова, как-то расстроенно, густая тень падала на пол, я сидел на диване недалеко от него. Он повернулся ко мне, я плохо различал черты лица из-за положения света, мальчик наклонил голову. Его руки обхватили одно его колено, другая нога болталась. Он был настолько обаятельным и живописным в тот момент, что мои легкие сжались.

– Гарри, а почему дядя Робин умирает? – он спрыгнул, медленно шел ко мне.

– Ну, потому что его организм уже очень слабый и выходит из строя, если так можно сказать, – присел рядом, уложил голову на мою грудь.

– Я хотел увидеть его, но я боюсь, – он гладил пальцами по моей руке.

– Почему?

– Потому что он может умереть прямо сейчас, у меня на глазах, я не хочу это видеть.

– Твой папа умер у тебя на глазах? – я прижался губами к его голове.

– Я вернулся из школы, а он лежал на полу в кухне, – чмокнул над ушком. – Мне было так страшно, – еще один раз.

– Мне жаль, – он вздохнул, я пощекотал пальцами его бедра, бесстыдно оголенную кожу.

Дни здесь тянулись, как-то слишком медленно, чаще всего я находил себя в студии, молча рисовал, пока Луи бегал где-то рядом или на улице. За завтраком, на котором с нами всегда была Аманда, мы молились за отца, мы умоляли Бога оставить его с нами еще на время. Аманда часто уходила, вернее, за эти пять дней я ни разу не видел ее дома с полудня до самого вечера, даже глубокой ночи. Я не спрашивал ее ни о чем, она уже взрослая и может делать все, что хочет. После долгого разговора с Джеммой по телефону, который был долгим только потому, что ее любимый сын был явно чем-то недоволен, о чем я так и не узнал, я отправился в подготовленный крытый бассейн, где Луи уже ждал меня.

– Мы скоро уедем? – я сидел на краю, ноги находились в воде, мальчик подплыл ко мне.

– Не знаю, Луи, ты хочешь уехать? – вытянул руки по плитке у бассейна, немного приподнялся.

– На самом деле, нет, мы нужны Робину, но Аманда мне немного надоела, – мальчик стучал пальцами по плитке.

– Что? Она довольно приятно к нам относится, не напыщенно, – он посмотрел на меня. – Что тебе не нравится?

– Она вообще не просила говорить, но Аманда убеждена, что ты влюблен в нее, – сначала мне захотелось улыбнуться, а потом мой взгляд помутнел. – Она постоянно спрашивает меня о тебе, постоянно. Она помешана.

– Ты не придумываешь это потому, что ревнуешь?

– Гарри, я доверяю тебе, я бы не хотел портить с ней отношения, – мокрые ресницы его стали расклеиваться. – Просто, если она еще раз скажет, как ты там смотришь на нее и все в этом роде, я буду вынужден доказать ей, что ты мой, – я улыбнулся.

– Точно? Ты не врешь?

– Гарри, господи, она уверена, что подглядываешь за ней, когда она переодевается, поэтому она всегда оставляет дверь в свою комнату приоткрытой, – я перевел взгляд на воду. – Мне вообще кажется, что за ней подсматривает тот светлый, его, кажется, Даффи зовут, который всегда возле нее крутится. Но она думает, что это ты.

– Ясно, Луи, – я встал на ноги, накинул на плечо полотенце.

– Ты куда? – он быстро плыл около меня. – Гарри? Давай, кто дольше под водой продержится?

– Луи, я устал, – я не смотрел на него.

– Ну, Га-а-арольд, ну пожалуйста, – у края он остановился, я уже собирался уходить в соседнее помещение.

– Ладно, – я подошел к лестнице у бассейна, скинул с себя полотенце.

Луи не спал отдельно, конечно, он к этому не привык, вернее, уже отучился. Так как строгого режима в доме больше не было, он мог до полуночи не спать и слоняться по дому, в его комнате просто валялись его вещи, которые каждое утро убирала домработница. Аманда не заходила в мою комнату утром или вечером, дурной тон, а она воспитанная девушка, поэтому Луи делал вид, что уходил спать в свою комнату, а потом возвращался ко мне. Каждый вечер. Я, уже в пижаме, возвращался в свою спальню из кухни, решил проверить его самочувствие перед сном. У закрытой двери стоял Луи.

– Милый? – его руки были опущены, рукав футболки задерся наверх. – Что-то случилось? – он наконец-то повернул голову в мою сторону.

– Я хочу пожелать Робину спокойной ночи, – между нами было расстояние в два моих шага, я подошел к нему ближе. – Я хочу, чтобы он увидел меня.

– Почему не заходишь?

– Я боюсь, – я положил руку на его плечо, немного сжал его.

– Пойдем вместе, – протянул вторую руку к ручке двери.

Мы зашли, папу осматривал врач, еще двое копошились, готовили его постель, поправляли подушки и все в этом роде. Я стоял сзади мальчика, он придерживал мои руки, начал часто дышать, шмыгать носом. Я провел по его щеке большим пальцем левой руки несколько раз, он не плакал, просто ему было жалко умирающего дядю. Люди покинули его комнату, когда закончили, я кивнул доктору, дверь закрылась. Луи выдохнул, папе под голову положили еще одну подушку, он смотрел на нас.

– Луи, – его сухие губы зашевелились, – солнце, – мальчик пошел к кровати, оставил меня у двери, – ты уже так вырос, – он присел у ног отца на кровать, поправил рукав своей футболки. – Такой взрослый, я давно тебя не видел, – он держался изо всех сил, его детское сердце громко рассыпалось в труху. – Как твоя жизнь?

– Все хорошо, я хожу на балет к миссис Фадеевой, – мальчик протянул руку, подсел ближе к отцу. – Она хороший наставник, я уже даже в тур ездил, – я услышал, как он улыбнулся, но его глаза слезились. – У меня все хорошо.

– Это замечательно, тебя ждет большое будущее, – слеза вырвалась на свободу, упала на еще по-детски полную щеку. – Ну же, Луи, не надо грустить, – он наклонил голову, отец взял его руку. – Тебе нельзя грустить, надо всегда улыбаться, – папа улыбнулся, мальчик протер свои щеки. – Не надо плакать, тем более из-за меня, мальчик мой, не надо, – я подошел к ним, меня самого распирали чувства.

Отец попросил оставить его, Луи протер последние слезы, простое пожелание спокойной ночи далось ему нелегко. Я обнял его на кровати в моей спальне, влажное личико прижалось к моему плечу, тонкие руки не могли обнять меня в ответ, только бродили по моему затылку и иногда протирали эти проскальзывающие сквозь веки слезы. Икота пронзала тишину комнаты, я держался для него. Я сказал слова любви уже после того, как его тело сдалось и уснуло.

Следующее утро выдалось тяжелым, мы завтракали на кухне, а не в столовой, сегодня забыли попросить помощи у Бога. Луи долго спал, я лежал с ним еще два часа, ждал, когда он раскроет свои уставшие и посеревшие глаза. Мой взгляд тоже был грустным, тяжелым и темным, поэтому мы избегали зрительного контакта. В одиннадцатом часу в помещение забежала Аманда, в слезах, вся тряслась.

– Гарри! Он умирает!

Я рванулся с места, впервые ощутил величину дома, когда мчался к комнате, которая постоянно отдалялась. Папа кашлял, врач быстро заливал в него всевозможные инъекции, при мне ему сделали три укола, залили в рот какую-то мутную смесь, я упал на колени у кровати, где-то около его груди.