– Ну-у-у-у, я думал, что они одумаются и заговорят со мной, они ведь спросили мое имя и все в этом роде, но я не был им интересен.

– Тебя это обидело? – я протер лицо и руки до середины предплечья бумажной салфеткой.

– Да нет, у меня же есть кое-кто, кто должен обратить на меня внимание, – мальчик улыбнулся.

– Естественно, но, возможно, только не сегодня.

– Да, конечно, – я принял свой пиджак, дверь в туалет распахнулась. – Домой? – мы с Луи перевели взгляд на вошедшего.

– Так быстро? – мальчик буквально воспламенился. – Все же только что началось, – Тейлор Мур улыбнулся.

– Все «только началось» еще часов пять назад, – я молчал.

– Досадно, что вы уйдете, а я так и останусь без подтверждения своих догадок.

– Луи, пойдем, – я схватил его за руку, поволок за собой.

– Куда это вы? – этот хиленький журналистик вытянул передо мной руку. – Хотите, я напишу свою статью о том, что вы делали в этом туалете. Мистер Стайлс, слухи от Нью-Йорка до Филадельфии проносятся быстро.

– Замолчи, или мы прямо сейчас пойдем в полицию.

– С чем же? – Тейлор наклонился к мальчику.

– С конкретным домогательством до детей, – тот выпрямился. – Сегодня днем, перед самым началом мы с вами были в туалете, так?

– Нет, – я пытался как-то собрать себя по кусочкам.

– А кто вам поверит?! Вы трогали меня за интимные места, Гарри может обратиться в полицию с жалобой. И не думайте, что вас не посадят, – карие глаза выкатывались из орбит. – Так что? Мы в гостиницу или в полицию?

– Ты думаешь, тебе поверят?

– А вы думаете, что вам поверят? Наврать я смогу, знаете, у меня есть актерский талант.

От интоксикации организма, да и мозга, в общем-то, стены перед глазами начали двигаться. Я думал, что у нас еще есть надежда, что у Луи все прошло. Он больше не был так холоден. Там, тогда, в ресторане, это была простая аллергия на кешью, эти ненавистные теперь мною орехи. Слабый алкоголь усугубил ситуацию. Луи стал избирательнее в еде. Перед покупкой чего-либо орехового, он сначала изучал состав, проверял, нет ли там этих злополучных кешью, от меня требовал такой же аккуратности, хотя я уже через недели две об этом забыл. Странно было иметь аллергию в сознательном возрасте. Очень странно, мальчик часто шутил надо мной из-за этого. Но мне было только тепло на душе, он больше не был холоден. Пряный запах вишневого пирога вернулся в нашу квартиру.

– Там же тот, тот мальчик, совсем еще юный, такой невинный, – шептались рядом леди.

– Да, господи, он, у него же увеличилась роль, – голоса были писклявыми, чересчур наигранными. – Мы будем лицезреть бабочку на полторы минуты дольше!

– О да, господи!

Чикаго. Когда Луи говорил, что хочет путешествовать по Америке, я думал, что он будет гулять по этим широким улочкам, по запутанным тротуарам меж громких и огромных вывесок. Я думал, что в нем будет хоть доля авантюризма, маленькое желание все изведать. Но тем утром, в день его рождения, когда мы приехали в Чикаго, он спал. Он крепко спал.

– Луи, милый, – я лежал, стоял, располагался над ним, наклонился к уху. Мои вьющиеся прядки спали вниз, – просыпайся, – шептал.

– Гарри, имей уважение, мы завтра выступаем в Рождество, – он пробормотал в подушку. – Дай любимчику Бога выспаться.

– Любимчик Бога, – я усмехнулся. – Вставай, тебе надо пройтись по Чикаго, в Рождество этот город очень красив, – потерся носом о место за ушком.

– Отста-а-а-ань, – он нечаянно, специально, скорее, ударил меня по лицу. – Я хочу выспаться в свой день рождения.

– Погоди, у тебя день рождения? – он максимально повернул голову ко мне, сонный и недовольный взор правого глаза окатил меня.

– Не смешно, – закрыл глаз. – Моя нога все еще находится в том положении, чтобы отлично влепить тебе двухочковый.

– Центурион, грозный и озлобленный центурион.

– Гарольд, ты вынуждаешь меня сделать так, чтобы ты во мне разочаровался.

– Как это? – я широко улыбнулся.

– Например, я сейчас докажу, что твой запрет телевизора был не зря.

– Сколько плохих слов ты знаешь? – он перевернулся на бок, почти, смотрел на меня, потирая свои глаза.

– М-м-м, точно не знаю, – голос отдавал хрипотцой, такой особенной и привлекательной. – Там еще с производными…

– Никакого праздника, спи дальше, – я сел на колени, мальчик быстро вытянул ножки к себе.

– Га-а-а-а-арольд, – теперь голос был нормальным, хоть и тихим.

– Я уже все сказал.

– А как же подарочки?

– За каждое плохое слово отнимаю один подарок. Слов ты знаешь достаточно, да еще и с производными, – он держал свои ручки у лица. – То есть, еще лет пять я тебе ничего дарить не буду.

– Я знаю, что ты врешь, потому что ты меня любишь слишком сильно, чтобы не порадовать чем-то дорогим.

– Ты нагло меня используешь, – мои руки опустились на его щиколотки.

– Я знаю, я очень стараюсь, – я щекотал его ноги, очень осторожно двигался к коленям.

– Ты совсем меня не любишь, только мои деньги, – я, прищурившись, на него посмотрел, мальчик улыбнулся.

– Нет, я люблю тебя, – как-то отсмеялся обтекаемо, – деньги нельзя любить, они не отвечают взаимностью, – смотрел на меня своими блестящими глазками. – Ты больше не видишь это в моих глазах?

– Я просто шутил, боже, – я встал с кровати, в гостиничном номере было жарко, показался мокрый снег за окном.

– Я люблю тебя, – я выглядывал на город из-за шторы, – по-взрослому, Гарри.

– Я тоже люблю тебя, по-взрослому.

========== treize. ==========

– Я люблю тебя, Гарри, хорошо? Я люблю тебя.

Я не притрагивался к кистям еще с начала октября, и сейчас я потерял надежду. Луи, он притворялся. Каждый вечер я думал, что просто накручиваю себя, что я просто не принимаю его подростковой изменчивости. Он не то чтобы стал холоден, ему стало все равно. Он все так же светился, как раньше, был таким же, как и раньше, просто ему не хватало одного кусочка. Любви ко мне, возможно, он часто кричал, даже если для этого не было причины, психовал и не был согласен буквально со всем. Я ни единого разу не повысил на него голос. Я стоял напротив него, когда его нутро полыхало, когда он скалил зубы, просто потерявшись, я не знал, что мне делать. Я изо всех сил пытался принять его, его гормональный всплеск, все его эмоции. Но я просто возился с ребенком.

– Как ты, Гарри? – я стоял у стены, шкрябал ее ногтем.

– Все нормально, – сказал почти шепотом, очень устало. – Джемма, ты же знаешь, я в порядке.

– Если бы ты был в порядке, я не звонила бы тебе так часто, – я выдохнул. – Это все перетерпится, дети, они всегда такие. Ноа вместе со своими друзьями терроризируют младших, – усмехнулся.

– Ты что-то делаешь с этим?

– В его частной школе с этим отлично справляются, да и мы в качестве наказания не забираем его на выходные, – я прочувствовал в ее голосе гордость за саму себя.

– Понятно, – протер глаза.

– Гарри, поговори с ним, скажи, что ты переживаешь.

– Он не слушает меня, я не помню, когда мы в последний раз нормально разговаривали, без его криков и возмущений.

– Может, ты отправишь его к нам на каникулы? – я помял стену кулаком, надо было чем-то занять себя. – Может, ты отдохнешь немного от всего этого.

– Его и так нет дома постоянно, не думаю, что я замечу разницу.

– Луи должен заметить, возможно, он соскучится по тебе.

– Его реакция может быть абсолютно другой.

– Гарри, ты говоришь так устало и грустно, – я перевел свой потемневший взгляд на пол. – Все обойдется, просто не обналичивай его чувства.

– Он в конце апреля поедет снова выступать, там пара городов в списке, – я зажмурился.

– Здорово! Мы можем прийти поддержать его, – улыбнулся, очень криво и сломлено.

– Да, конечно, хорошая идея.

– Гарри, все будет хорошо.

– Я знаю.

Сердце мне разбивает не какая-то красотка, дама из высокого общества, а человек, которому я в отцы гожусь. Я доверял ему (старался), у нас был установлен комендантский час, который он ни разу не нарушил, всегда приходил в девять, во вторник, среду и пятницу он приходил на минут двадцать позже, потому что его тренировка заканчивалась только в полдевятого. Я доверял ему, его оценки не становились хуже, его успехи в балете только росли, я думал, что могу доверять ему. Его интерес ко мне пропал, и я болезненно это воспринял. Или я все же накручивал себя.