Я услышал протяжный вздох, Луи вернулся, взял ножницы из шуфлядки, смотрел на меня, пока отрезал все ненужное. В кожаной куртке ему было бы жарко, июль все-таки, но я не стал с ним спорить. Елена сказала, что это можно перетерпеть, показывая, что я люблю его любым. Возможно, хотя, на самом деле, я ничего не смыслил в воспитании и, после его раздраженного хлопка дверью, в моей голове пронеслась фраза, что я не смогу состояться как родитель для него, как пример для подражания или хороший воспитатель. Стало немного страшно, что ли, как-то не по себе.

Я старался пережить это, это просто что-то непостоянное, скоро он перерастет, должен, по крайней мере. В начале августа в квартире вновь раздался телефонный звонок, я был один, поставил чашку кофе на стол и подошел к телефону. Мадам Фадеева звала Луи в свою труппу, они начинали тренироваться уже шестнадцатого августа, она хотела видеть мальчика в своей команде. Я ответил, что Луи еще думает, но лично мне не хотелось жертвовать его здоровьем для такого. Но, возможно, это будет тот конфликт, которого ему так не хватает. Луи согласился, на самом деле, даже охотно, он сказал, что тот опыт, который он получил там, был самым ценным в его жизни. Я не возражал, и это, скорее всего, вывело его из себя, совсем немного.

– Гарри, мы же с тобой гомосексуалы? – вечер, Луи только что выключил телевизор, я мыл посуду.

– Что?

– Ну, ты мужчина, я мужчина, значит, мы геи?

– Ну да, технически, получается так, – я повернулся к нему, руки были мокрыми и немного в пене. – А что?

– Просто, ты же не читаешь газеты, но там пишут, что мужчины, которые спали с другими мужчинами, умирают от какой-то болезни, – он грустно опустил взгляд. – Я не хочу умирать.

– Я не думаю, что мы болеем, – он смотрит на меня.

– Откуда такая уверенность?

– Не знаю, я просто верю в то, что мы даже не заболеем.

– В четверг будет забастовка у дома правительства, потому что они мало помогают с этим.

– Ты в четверг идешь в школу, – я думал, что раскусил Луи, отвернулся, вытирал руки.

– Ну пожалуйста, мы же должны выступать за свои права, – его голос пищал.

– Луи, нет, во-первых, ты еще мал для такого, – я услышал его вздох, дрожащий звук голоса. – Во-вторых, лучше не высовываться, пока ты не подрастешь, люди могут начать задавать вопросы.

– Ты боишься чужого мнения? Боишься того, что подумают обо мне люди?

– Луи, ты не понимаешь. Это мелочи, по сравнению с тюремным заключением и детским приютом для сирот. Мнение чужих людей, иногда даже близких, – это не то, о чем ты должен думать.

– Понятно, – он упал на диван.

– Если надо будет, я переведу им деньги на исследования.

– Хорошо, – сказал равнодушно, как будто это не то, что он хотел услышать.

– Не хочешь поговорить?

– Мы только что поговорили.

– Больше нечего рассказать?

– Нет, – он смотрел куда-то в пол, глаза бегали. – Ты хотел услышать что-то?

– Нет, – сказал я, – совсем нет, – уже для себя, под нос.

И, да, как-то так мы стали жить. Без ежеминутного «я люблю тебя», без обычных улыбок, я снова был один. Снова находился в одиночестве, от которого так отвык. Много лет в пустой квартире, пропитавшейся этим химическим, неприятным запахом краски и теплым паром кофе, который я постоянно пил, стерлись за считанные мгновения рядом с человеком, которого я не искал. А запах вишни и лилий стал острее, действительно острее, Луи даже не уставал на своих занятиях балетом. Я долго думал, брать ли его в Филадельфию, на выставку одного моего знакомого, я не хотел, потому что в нем не было того энтузиазма. В Луи не было желания, но он согласился, когда я думал о том, кому бы отдать его на те два дня.

– Ох, мистер Стайлс, – предварительный показ только по приглашениям, я окинул Луи муторным взглядом, он как будто ничего не чувствовал, – приятно вас вновь видеть, – я повернулся к человеку, который вежливо уклонил свою голову. – Ах, мистер Мур, тот самый, да, – он улыбался, в верхнем ряду показался серебристый зуб.

– Мистер Мур, здравствуйте, – я улыбнулся лишь из вежливости, снова перевел взгляд на мальчика. – Странно видеть вас на закрытом показе.

– Да, немного, может быть, я хороший друг жены мистера Гонсалеса – Аманды, – причудливый голос заставил меня снова улыбнуться. Да, его в этом костюме и не узнать, Луи бросил на меня кроткий взгляд. – Ваша племянница, она тоже Аманда, так ведь?

– Ага, да, – шампанское потекло по пищеводу, пузырьки заняли мои мысли.

– Как она, кстати? Говорят, живет с вашим отцом?

– А как вы? Помнится, в первый и последний день нашей встречи я разрушил вашу карьеру журналиста? – я повернулся к нему всем телом.

– К сожалению, нет, я уехал в Филадельфию и работаю для местного ежедневника, – он снова улыбнулся широко, серые губы обнажили такие же серые зубы и я заметил, что тот серебристый был действительно металлическим.

– Пишете такие же яркие статьи о местных художниках типа Гонсалеса? – мимо пронесся официант с подносом наполненных бокалов, мой был пуст, поэтому я быстро взял один.

– Нет, что вы, у меня уже достаточно опыта, да и в Филадельфии директора издательства не разорены, могут отсудить неправду.

– А у нас, в Нью-Йорке, разорены? Не кажется ли вам, что из-за подобных существ, как вы? – я быстро глотнул жидкость, вылизал губы, Тейлор странно посмотрел на меня, затем опустил голову.

– Возможно-возможно, – сказал более чем уверенно. – Как у вас с Луи жизнь? Все хорошо? Вы выглядите опустошенным.

– Все замечательно! – я не сдержал наглого восторженного всплеска. – Так и напишите в своей следующей статье, – глаза сфокусировались на чем-то позади Тейлора, затем снова на его черных глазах. – Вы ведь не просто так подошли, я прав?

– Вы меня переоцениваете, мистер Стайлс, – он лукаво улыбнулся, я снова промочил горло шипящим шампанским.

– Правда? Я всегда думал, что недооцениваю вас, – он прищурился, мне начала болеть шея, потому что мне приходится наклонять голову.

– Вы так искусно переводите тему, мистер Стайлс, – он просто прошипел эти слова, я не заметил, как Мур приблизился ко мне. – Так, с Луи все хорошо? Как там его карьера в большом балете? Все получается?

– На зимних каникулах поедет в Чикаго на выступление, – я чувствовал себя очень пьяным, было неприятно, этот тип дышал мне в грудь.

– Позволите написать об этом? Я уверен, что буду там, – что-то с ним было не так.

– Мне пора, – я вручил ему бокал, почти что пустой, с остатками моего здравого смысла. Было очень плохо.

В туалете этого ресторана меня уже вырвало, чувствовал себя просто какой-то последней пропойцей, вслед за мной забежал Луи. Было чертовски неудобно, неприятно мне, как человеку, это первое, чего я всегда не желал. Я попросил мальчика выйти, я спокойно попросил его выйти, успел до того, как мое горло снова сжалось, выпуская наружу скудное наполнение: шампанское, сыр, орехи, желудочный сок. На таких фуршетах я не ел, это было чем-то вроде личного правила, или заморочки. Сыр и орехи мне еще в самом начале впихнул Луи. Он вежливо подождал меня снаружи. Мне стало легче, туалетной бумагой я быстро протер рот, чтобы ничего лишнего не оказалось где-то на рубашке или пиджаке. Я нажал на слив и вышел.

– Гарольд, как ты себя чувствуешь? – здесь не было зеркал, хотя я и не хотел сейчас себя видеть.

– Ну, уже лучше, чем было до этого, – он положил руку на мой лоб.

– Горячий, – я прошел к умывальнику, снял свой пиджак. – Мы можем вернуться уже в гостиницу, здесь скучно.

– Я думал, – я сполоснул рот, – что тебе тут нравится. Ты нашел себе компанию в виде нескольких мужчин моего возраста, – еще раз вода пронеслась от стенки горла и обратно.

– Ну, они не такие интересные, как ты, – он поправил лацканы моего пиджака. – Да они никак не обращали на меня внимания, говорили между собой, пока я просто стоял рядом.

– Зачем? – я освежил лицо, глаза были красными.