И захлопал. В больших театрах и на таких постановках никто никогда не хлопает во время всего действа, это является неуважением к актерам и создает слишком много лишней суеты в зрителях. Мне было все равно. Джемма и Елена поднялись за мной – и через минуту весь зал громко аплодировал мальчику, пока на сцене развивался сюжет и грустный Пьеро криво исполнял свою часть. Я люблю Луи и сделаю для него все. Из зала меня никто не выпустил, да и спуститься к сцене не дала Елена. Нельзя двигаться со своих мест, пока не закончится представление. Все эти правила бродвейских театров. Я с трудом высидел до конца, непреодолимое желание оказаться рядом с ним рвало меня на части, никогда не чувствовал себя более уязвимым и зависимым. Зависимым от маленького мальчика.

– Ты большой молодец! – я пропустил дам вперед, зная, что если я сейчас обниму Луи, то никогда его больше не отпущу. – Я так горжусь тобой! – я стоял рядом с Джеммой, держа свои руки в карманах брюк, смотрел в пол.

– И я горжусь тобой, – очередь Джеммы, Елена поднялась с колен, мальчик устало обнял сестру. – Такой талант еще сыскать надо, – она говорила тихо, в его гримерной были еще люди.

Она встала, Луи сидел на стуле, устало поднял на меня голову. Я держал свои руки в карманах, медленно осматривал его с ног и добрался до лица. Он смотрел в упор, но не озлобленно, грустно, расслабленно, даже сонно. Я не знал, почему не двигался, Джемма невесомо подтолкнула меня за плечо, я продолжал смотреть на своего измотанного мальчика. Он сдался первым, Луи встал со стула, сразу упал на меня, Елена подхватила его за плечо. Я взял мальчика на руки, он всхлипнул мне в шею, мы стояли там минут пять вот так, без слов.

– Я люблю тебя, – Джемма сидела у нас на кухне, была увлечена нью-йоркским ежедневником, Луи сидел в наполняющейся водой ванне. – Ты молодец, – я сидел вместе с ним, его пальцы на ногах оставляли желать лучшего, я удивлялся тому, что он мог еще ходить. – Я очень горжусь, – я массировал их в воде, очень осторожно, Луи держался за бортик ванны. – Но сейчас тебе лучше устроить перерыв в балете, ладно? – я повернул к нему голову, он кивнул, закусил губу. – Больно?

– Немного, – сжал ладонь, промычал. – Меня осмотрели за кулисами после выступления, все в порядке.

– Точно?

– Да, – открыл глаза, озарил меня светом серебристо-голубых оттенков в них.

– Хорошо.

Я отнес мальчика в спальню, где оставил его под одеялом вместе с энциклопедией о динозаврах, его хрупкое тело растворялось на глазах. Я наконец-то составил компанию своей сестре, которой уже понадобилась вторая чашка кофе. Она с отвращением в глазах смотрела на газетные листы.

– В Индианаполисе такого не бывает, – она откинула газеты на середину стола, я подал ей чашку. – Странные они люди, – присел напротив.

– Я уже привык к этому, – она закинула ногу на ногу, посмотрела прищурившись.

– Почему бы тебе не рассказать правду? – быстрый синхронный глоток, она облизывает губы, я улыбаюсь.

– Ну, во-первых, все начнут жалеть его, да и это не должно быть достоянием общественности, разве нет? – Джемма улыбается мне, ставит локти на стол. – Во-вторых, мне нравится быть его отцом, люди не думают о чем-то другом, – мы смотрим друг другу в глаза.

– Ясно, – отворачивается. – Ты рисовал еще что-нибудь?

– Да, – с интересом рассматривает картину над диваном.

– Ты повесил что-то свое? – она повернулась ко мне, подняла бровь вверх.

– Луи попросил меня, – я поставил чашку на стол. – Это озерцо в Аллоше, его родном городе.

– Понятно.

Мы переместились в мою студию, Джемма оценивала картины, как обычно меня поддерживала и нахваливала. Она согласилась поспать на диване. Я долго с ней спорил, но ее аргументы были более весомыми. Луи действительно не будет спать без меня. Вечером мы только напоили его чаем, который должен был успокоить его сокращающиеся безостановочно мышцы ног и рук. По крайней мере, его мечта сбылась.

Утром я отвез Джемму в аэропорт, оставив Луи одного, крепко спящего, я даже не глянул на него. Сестра пожелала мне удачи, как и я ей, меня что-то тревожило. Мальчику нужен перерыв, нужен отдых. Я впервые подумал, почему люблю его. Из четырех миллиардов людей я выбрал его. В несколько раз младше. Почему это тревожило меня именно сейчас, я не знал. Я возвращался домой медленно, даже слишком, не торопился к нему. Я зашел в квартиру, сразу услышал голоса из телевизора, сделал шаг на кухню. Я заметил его, такого простого, сидящего в своей пижаме, он ел йогурт пальцем, внимательно следил за людьми на экране. Уголки губ ползли вверх, я даже засмеялся.

– Что? – я вешал свое пальто на вешалку, Луи встал. – Гарольд? – подошел ко мне.

– Ничего, – я все еще улыбался.

– Что смешного? – он смотрел на меня широко открытыми глазами.

– Как твоя мама нашла меня? – он нахмурился, мы стояли в прихожей.

– Ей дали номера телефонов твоих родителей и твой с Джеммой, не знаю, зачем, – он шел впереди меня. – Мама вспомнила, что когда-то уже слышала твое имя. Она решила позвонить именно тебе.

– Почему она не продала дом? – он сел на стул. Мне было интересно.

– Она хотела приезжать туда на лето, – с энтузиазмом он вылизывал свои липкие пальцы. – Нужен был кто-то, кто всегда занят и не создаст много проблем.

– Она так сказала?

– Из-за каких-то законов она не могла оставить дом себе. И продавать его не хотела.

– Ясно, – я уходил в спальню, чтобы переодеться.

– Она, – сказал Луи после продолжительной паузы, – она не успела рассказать тебе, – я обернулся, мальчик посмотрел на меня грустно.

Я никогда не верил в судьбу и не знаю, почему думал об этом сейчас. Я лежал рядом с тонким, субтильным тельцем любовника четырнадцати лет и впервые подумал, что я боюсь его. Или, нет, не так. Я боюсь его любви, его пылкого молодого духа и юношеского стремления ко всему живому. Луи скоро снова пошел в школу. Все было в порядке, мы жили нашу обычную жизнь, я боялся охладеть к нему. Мы ни о чем не думали, просто жили, он всячески показывал мне свою любовь, я отвечал взаимностью.

И вскоре все возобновилось, я перестал думать об этом, в очередной день сидел за кафедрой, пока студенты уходили и приходили обратно, суета нужна была мне. Дастин позвал меня к секретарю, звонили из школы Луи, лично сама директор. Меня впервые вызывали в школу. Вот так, в конце его школьного дня, за чем-то очень срочным. Я ехал быстро, она не пояснила мне, к чему такая спешка, я волновался. У кабинета уже поправил свой костюм, волосы, попытался расслабиться. Я открыл дверь, на меня сразу обернулись все находящиеся там. Луи, угрюмо сидящий на стуле напротив директора, другой мальчик, довольно плотный, тяжелый на вид, его мать, как я предположил, сама директор и напуганный мальчишка, сидящий на диване у окна. Обычное зрелище для обычных людей.

– Здравствуйте, мистер Стайлс, – я прошел в кабинет, Луи скрестил руки, смотрел в пол.

– Здравствуйте, миссис Белл, – я протянул ей руку. – Что случилось?

– Ваш сын чуть не сломал моему нос! – женщина закричала, как будто у меня была причина плохо ее слышать.

– Мисс Стивенсон, успокойтесь, – я потрепал Луи по голове. – Мистер Томлинсон ударил сына мисс Стивенсон – Ромео.

– Без причины? – эта дамочка кипела от моей расслабленности, не знаю, чего она ждала.

– Он якобы заступился за Майкла, – директор перевела взгляд на напуганного мальчика, я тоже посмотрел на него.

– Я и заступился! – Луи разрывался от злости.

– Я ничего ему не сделал!

– Мальчики! – миссис Белл быстро это прекратила.

– Можно мне узнать от моего сына, – я смотрел на директора, – что именно случилось?

– Конечно, – мамочка рядом залилась красной краской.

– Ромео толкнул Майкла в стену и смеялся над ним, – сжав зубы, говорил Луи. – Я нормально попросил его отстать, но он не послушал и толкнул меня.

– Он сразу ударил меня, он врет! – мы с Луи синхронно повернули свои головы в сторону семьи Стивенсон.