– Милый, – я поднял голову, посмотрел на него, – все хорошо?

– Просто не надо, – я заправил волосы за ухо, короткие пряди выбивались.

– Ты уверен? – Луи смотрел на меня.

– У меня даже не встал, – я широко улыбнулся. – Он еще недоразвит.

– Правда? – я не сдержался, засмеялся не очень громко. – Ты так считаешь?

– Тебе придется подождать немного, – он все еще держал рубашку, прикрываясь.

– Ради тебя я готов ждать.

Мы поцеловались в последний раз, Луи удалось развеселить меня, я готовил нам завтрак. Похороны должны состояться послезавтра, я собирался забрать Луи туда, в родительский дом, Джемма собиралась приехать туда тоже, мы хотели немного побыть с отцом, чтобы ему не было так одиноко. В нашу последнюю встречу в театре мы даже не обменялись ни одним хорошим словечком с мамой. Иногда люди уходят слишком быстро.

– Не грустите, у вас еще есть я и Гарри, – Луи обнимал отца, люди уже уходили, были одеты в черные костюмы. Я не мог смотреть на Луи спокойно в его черном смокинге.

– Я знаю, Луи, я грущу совсем немного, – мальчик подошел ко мне, я положил руки ему на плечи.

Мы приехали сюда вчерашним вечером, Аманда была очень подавлена и расстроена, пришла на похороны в одном из платьев матери, Джемма не могла успокоить ее. Ноа не был ребенком, который знал что такое чувства, поэтому даже не напрягался и не делал вид, что ему хоть немного жаль бабушку. Я постоянно засматривался куда-то, Луи приводил меня в чувства касанием и просил не грустить. Мы устроили поминальный ужин, мамин портрет, обмотанный черной лентой, стоял на комоде в гостиной. Аманда не переставала плакать. Джемма с детьми и я с Луи сидели в этой большой комнате.

– Да хватит уже лить слезы, Аманда, – Ноа не выдержал первым.

– Ноа, замолчи, нельзя говорить так о бабушке, – Джемма держала руки на коленях дочери, пыталась ее успокоить.

– Она сдохла потому, что была стара как мир, все, – Луи шел к нему. Я никогда не встревал, потому что дети Джеммы все равно не слушали меня и могли оскорбить.

– Ноа!

– Если бы сдох ты, она бы не плакала, – мальчики стояли слишком близко друг к другу.

– Да ладно, тебя вообще слушать никто не будет, лягушонок! – я шел к ним. – Беги к своему художнику-неудачнику!

Мы все замерли. У Луи на лице застыл озлобленный оскал, он тяжело дышал. Каждая клеточка его организма ненавидела Ноа. Аманда больше не всхлипывала, Джемма раскрыла рот, я остановился. Ее сын всегда был таким, и ничто уже не могло научить его уважению. Он знал все правила этикета, но не знал правил жизни. Никаких. Это то, чему учила его моя мать. Именно поэтому я не любил ее. Не любил так, как должен был.

– Ну что, ребенок, струсил? – после этих слов Ноа уже лежал на полу, заливаясь кровью, что сочилась из его носа, Джемма вскочила, я подбежал к Луи.

– Это ты струсил, – его костяшки были окровавлены, это была не его кровь.

Я увел Луи, Ноа через минуту пришел в себя, заревел, Аманда повеселела, засмеялась, вышла с нами, сказав, что давно пора было ударить это невоспитанное чудовище. К Джемме уже выбежали медики, крови там было предостаточно, белая рубашечка и черный костюм уже были ею пропитаны. Луи достойно держался, когда его немного поцарапанные костяшки обрабатывали спиртом, даже не зажмурился. Аманда была рядом с нами.

– А ты смелый, Луи, – он был голоден, точил печенье, что принесла кухарка.

– Я знаю, спасибо, – ее даже не смущал его набитый рот или отсутствие хоть маломальской аккуратности. Я сидел рядом. – Ты не должна грустить, иногда люди просто умирают.

– Ты когда-нибудь терял кого-то? – она не знала. Я быстро перевел взгляд на Луи.

– Мои родители умерли в том году, – Аманда посмотрела на меня, извиняясь. – Это нормально, грустить иногда, но нельзя так убиваться. Твоя жизнь продолжается.

– Спасибо, – она поправила прическу. – Может, ты хочешь погулять где-нибудь?

– Я хочу в сад, – Луи облизывал пальцы.

– Нет, Луи, милый, сегодня нельзя, – я понимал, что так просто в сад к деревьям мальчик не пойдет

– Ладно, Гарольд, – он спрыгнул со стула, Аманда посмотрела на меня. – Ты же не заставишь меня извиняться перед этим мелким чудовищем?

– Нет, ты мог бы заставить его извиниться перед сестрой и мамой.

– Ноа не извинится. Он никогда не извиняется, – она больше не стеснялась.

– Луи его заставит, правда? – мы оба посмотрели на мальчика.

– Мне можно еще раз его ударить?

– Нет, Луи, – Аманда издала легкий смешок.

Было странно видеть ее такой. Когда Луи убежал в гостиную, мы с Амандой начали незатейливый разговор. О ее учебе, о моих картинах, о наших жизнях. То есть, она действительно разговаривала со мной. Мне было двадцать три, когда я разговаривал с ней в последний раз. Ей тогда было четыре. Она достаточно интересная девушка, она сказала, что читает все статьи обо мне и с нетерпением ждет новой выставки. Джемма сначала не поверила своим глазам, когда увидела нас, весело разговаривающих вместе.

– Бабушка запрещала мне приближаться к вам. И вообще к мужчинам, она сказала, что найдет мне хорошего мужа, – я улыбнулся. Моя мать такая.

– Вы что, разговариваете? – Ноа лежал в спальне, Джемма осталась в гостиной, Луи тоже сидел здесь.

– Ага, – мы с Амандой засмеялись. – Мы умеем говорить.

– Да, мам, все нормально, – Джемма улыбнулась. – Гарольд достаточно приятный человек.

– Мое имя не Гарольд, – Аманда посмотрела на меня.

– Но, Луи назвал тебя…

– Луи не понимает, что мое имя Гарри само по себе, – мальчик глянул на меня.

– О, боже, извините, – она пошла к матери на диван.

– Все в порядке, – я улыбнулся. – Гарольд мне даже больше нравится, – Джемма посмотрела на меня и тоже улыбнулась, Луи ухмыльнулся.

Поминальный ужин прошел тихо. Молитва длилась дольше, чем нужно, Ноа сидел со своим немного синим носом, вместе с ватой в нем, не мог дышать. Мы не разговаривали, портрет принесли сюда, я не понимал, зачем. Атмосфера нагнеталась. Первым из-за стола встал отец, выбежал из столовой, мы все понимали его. После ужина все ушли в свои комнаты, не высовывались. Мы с Луи рано легли, я стал чувствовать себя хуже, мальчик только просил не держать все в себе. Я не мог заснуть, Луи крутился, я лежал к нему спиной. Не знаю, сколько прошло времени, но я все никак не мог даже закрыть глаза.

– Гарри, ты плачешь? – я разбудил Луи своими всхлипами. Мне было грустно. – Гарри, – он положил руку на мое плечо, – повернись, – я медленно повернулся к нему, надеялся, что он не будет смотреть на меня. – Тише, все хорошо, – его хрупкое тело стало для меня спасательным кругом, я прижался лбом к его грудной клетке. – Это нормально, – шепот проносился по комнате, окутывал меня со всех сторон. – Я люблю тебя.

Я никогда не чувствовал себя более защищенным. И уж точно никогда не мог даже представить, что буду чувствовать себя так из-за тринадцатилетнего мальчика. Мне было грустно даже не из-за того, что умерла моя мама, больше из-за того, что так легко потерять людей. Луи, наверное, чувствовал себя намного хуже, когда умерли его родители. Это странно. В это долго не верится. Мы просто продолжили лежать так, Луи гладил меня по голове. Я тогда заснул раньше мальчика, полночи мы точно провели в сознании. Общество определяет возрастные рамки для нас и наших любовников, я никогда даже не думал смотреть на детей. Но Луи. Луи взрослый и ребенок одновременно. Никогда ни с кем я не ощущал чего-то такого. Вся его сущность меня привлекала.

– С добрым утром, – мы с Луи проспали завтрак, нас никто даже не разбудил.

– С добрым, – мы с ним спустились вниз в пижамах, на кухне Джемма с детьми завтракали. – Почему не в столовой? – они уже были одеты.

– Там отец, он хочет позавтракать в одиночестве, – Ноа открыл рот, чтобы сказать что-то, но затем передумал.

– Возможно, мы поторопились, когда думали, что ему нужна компания, – Луи сел рядом с Амандой. – Может, ему не нравится то, что мы остались.