– Ты когда-нибудь оставишь меня?

Этот разговор стал слишком личным для такого маленького самолета и людей рядом, пара из которых точно слушали нас уж очень внимательно. Думаю, что последние три дня нашего отдыха были лишними и за это время мы снова успели устать и нагнать эту тягучую тоску по воспоминаниям. Я так и не поговорил с Луи об Азии, но, видимо, он бы отказался.

Ранним октябрем Луи вернулся в балет, у Фадеевой было что-то очень интересное для него и остальных. Мальчик светился от счастья после каждой своей репетиции, он не мог перестать говорить, он был неомраченным сверкающим ангелочком, которого вы могли бы приобрести в какой-нибудь старой лавке антикварных игрушек. Я вернулся в клуб, Рич имел какие-то идеи по поводу его преображения, он желал, чтобы люди вновь хотели попасть к нам, как когда-то давно, чтобы от нас веяло престижем и чтобы товарищество в нашем клубе приравнивалось к дружбе с президентом.

– Добрый день, – я не ждал телефонного звонка в первый четверг ноября.

– Добрый, – женский голос не был мне знаком.

– Я могу чем-то помочь?

– Это Фелисите Ривера, помните меня? – конечно я помнил. И боялся. – Я отправляла письмо, но оно мне вернулось, не знаю почему… – я тяжело выдыхал прямо в микрофон. – Я устраиваю свою первую выставку и хотела пригласить тебя.

– Фелис… – я протер глаза, зажмурился. – Зачем?

– Не знаю, я просто… – она стала говорить тише.

– Это может разрушить мою жизнь, – прошептал я.

– Но это было так давно, я просто хотела поблагодарить тебя.

– Всегда пожалуйста, мисс Ривера.

Я повесил трубку. Я просто не выдержал. Я думал, что может это все продолжение плана Мур. Этот инцидент стал въевшимся пятном на белой простыне моих воспоминаний. Спустя столько лет будоражить меня вновь, серьезно? Видимо, она так и не повзрослела. Даже если бы я хотел, а я не горел желанием, я бы не пошел. Мне интересно, но это слишком. Мы ведь не станем друзьями. Я не мог доверять ей, себе, даже людям вокруг. Надо было сменить домашний номер.

Я слушал речь Рича, что он подготовил для студентов университета Леонардо да Винчи, с которыми мы собирались сотрудничать. «Всякая молодость резвости полна», – произнес гордо он, как тут же в импровизированном зале захлопали все пять человек, что пришли сегодня. Я помню, как моя мама привела меня сюда за руку, когда я окончил университет и не знал, что делать. Я думал, что я буду сидеть в нашем поместье и порисовывать портреты семьи и друзей семьи. И друзей друзей семьи по их рекомендации. Меня даже не сразу взяли, а потом за мной пришел отец Рича (он тоже был художником и основал клуб для своего сына) и сказал, что я славный малый. С тех пор я жил в Нью-Йорке.

– Боже мой, зачем нам спонсоры, если у нас есть мы сами, – он потягивал мягко спиртное из стакана, что всегда таскал с собой.

– Рич, да ты на грани банкротства, ты ведь ничем никогда не занимался.

– У меня остались деньги с выставки, да и вообще, у меня есть деньги.

– Расписки, между прочим, все еще приходят на мой адрес, ты задолжал нескольким арендодателям, ты ведь в курсе?

– Банк отобрал мою чековую книжку, – я тяжело вздохнул, усмехнулся, засунув руки в карманы пальто. – Вот только давай без этого.

– Рич, у тебя молодая невеста, ребенок, нет постоянного дохода, а еще ты лезешь в долги и пьешь кофе с водкой на завтрак.

– Я справлюсь, у меня все под контролем, – он упал на кресло в холле. – Я умею выживать, Гарри, я ведь не сынок могущественных магнатов, которому с детства все подносили на блюдечке.

– Я уж было хотел предложить тебе оплатить аренду, – я улыбнулся ему. – Позвонишь, если Матильде и Пи-Джею негде будет жить.

– Да пошел ты.

– Уже ухожу.

Он такой упрямый, но вместе с этим и амбициозный. Я понимаю, почему он держится за клуб. Его отец был хорошим человеком. «Желтая волна» – это первая проданная картина Рича. Я не хотел бы бросать его тоже. Но шансов не было. Студентам не нужны чужие клубы с чужими взглядами. Они основывают свои и держатся вместе. Я, в принципе, принимаю это, когда-то мы все тоже были молоды. Но Рич, боже.. Наши старые друзья, наша верхушка клуба, даже не отвечали на звонки. Я знаю, что некоторые уехали, обзавелись женами, уже даже детьми. После моего откровения мы все сдвинули клуб на второй план. Многие уже даже не помогали Ричу с выставкой.

– Может ты поговоришь с Матильдой? – Луи пытался утешить меня.

– Он ее не послушает, – мы лежали на нашей кровати, смотрели какой-то очередной фильм.

– Почему? – мальчик поглаживал мою руку.

– Рич никого не слушает.

– Мне жаль, – он поцеловал мой подбородок и прилег на грудь. Я обнял его чуть крепче, тяжело выдохнул.

– А как у тебя дела с балетом?

– Все хорошо, мы готовимся к приезду королевы Англии.

– Когда она приедет?

– Вроде в конце июля.

– Так скоро.

– Розалина уверена, что мы успеем.

– А мне можно будет прийти? – я почувствовал, как он улыбнулся.

– Если тебя пригласит президент или первая леди.

Мы мягко посмеялись, я поцеловал его голову. Я предложил ему уехать на пару недель в Париж, отметить его день рождения и новый год там, но он отказался. Сказал, что не хочет отвлекаться от балета. Я не возражал, я не горел желанием уезжать, просто хотел развеяться.

Луи купил билеты на выставку Фелисите. Он не знал и хотел сделать мне подарок в виде свидания. Это была выставка фотографий, и я тоже об этом не знал. Не догадался. Она ведь рисовала и художественную школу должна была окончить, хотя, наверное, я сломал ей жизнь, и она больше не смогла рисовать. Мне пришлось пойти, чтобы все это не казалось мальчику подозрительным. Мы сходим, посмотрим, я буду делать вид, что не знаю ее. Я слегка паниковал, ведь она не должна была возвращаться, она вообще не должна была существовать для меня.

– Красиво, правда? – людей было немного.

– Да, – Луи был очарован, он рассматривал каждый из снимков минутами.

Я не заметил Фелис среди гостей, и это, наверное, к лучшему. Я хотел увидеть ее, но только чтобы посмотреть, в кого она выросла, сохранились ли ее выдающиеся черты лица и загорятся ли ее глаза, если она увидит меня. Но все мои маленькие желания так и остались желаниями, что действительно было к лучшему. Двумя днями позже она позвонила, в последний четверг ноября. Меня тогда не было дома, трубку поднял Луи, и Фелисите оставила свой номер. Два дня спустя я смотрел на мятый клочок бумаги в три ночи и думал, как бы с ней попрощаться.

– Гарри?

– Привет, – я снял телефон с гвоздя и сел на пол.

– У тебя все хорошо?

– Ты останешься в Нью-Йорке? – я аккуратно подтянул провод телефона.

– Да, наверное, – она зевнула, я этому улыбнулся.

– Но ведь тебе нельзя было.

– Неправда, ты ведь не контролируешь мою жизнь, – она прокашлялась, ее голос стал четче. – Прошло уже столько лет…

– Почему ты звонила?

– Что?

– Ты звонила два дня назад.

– Я просто хотела поблагодарить тебя за то, что ты пришел, – я томно выдохнул.

– Ты была там.

– Да, но я увидела мальчика и не решилась подойти. Я не думала, что у тебя есть сын, – я посмеялся. – Что?

– Ты что, не читаешь газеты? – по тишине по ту сторону я понял, что она их не читает. – Он не мой сын, но это уже не твое дело.

– Он один из… как я?

– Я хотел бы провести с ним всю свою жизнь.

– Его родители рано или поздно узнают.

– У него есть только я, Фелис, и у меня есть только он. И ему уже почти двадцать.

– По нему и не скажешь.

– Да, знаю, у него специфическая внешность.

– Почему позвонил ты? – я выдержал паузу. – Я знаю, что ты бы не перезвонил, ведь ты не один, но сейчас начало четвертого утра и у тебя грустный голос.

– Я хотел попрощаться и попросить тебя больше не появляться в моей жизни.

– Ты любишь этого мальчика?

– Ты должна пообещать мне.

– Не разбивай ему сердце, иначе он будет всю жизнь помнить.