– Я не виноват в том, что нас разлучили.

– Прощай, Гарри.

Она повесила трубку. Я хотел сказать ей, что они с Луи не похожи, но, видимо, ей это уже не было интересно. Конец нашего диалога сохранился в моей памяти в виде жвачки, ведь мы то и дело перебивали друг друга, не слушали и хотели оказаться правыми. Я так и не спросил ее, обрезала ли она волосы, носит ли она все еще льняные сарафаны, пьет ли кофе на завтрак. Я повесил телефон на место, и когда вернулся в спальню, уже и забыл, что звонил ей. Я не разбивал ей сердце и она должна была знать об этом, а не встревать в деликатный ход событий моей жизни. Я стараюсь слишком сильно, чтобы все наладить.

– Ты попросил завести спонсора сам, Гарри! – в доме Рича стояла отвратительно едкая атмосфера, что впитывалась в обивку мебели вместе с испарениями алкоголя.

– Но Брайант, Рич, ты серьезно? – он сомкнул зубы, отвернулся.

– Да с ним хоть договориться можно!

– Хватит кричать! – Матильда стояла в дверном проеме гостиной с Пи-Джеем на руках, чье личико покраснело от плача.

– Это мой дом, Матильда, если ты вдруг забыла, – мы с ней посмотрели друг другу в глаза.

– Рич, – наверное мне не стоило встревать.

– А ты что, ты меня тоже бесишь, – он вышел, прошел мимо своей невесты, которой сам же отдал кольцо и признался в любви, прошел так, как будто никогда и не знал ее.

– Почему ты все еще здесь, Матильда?

– Я не могу вернуться к родителям с ребенком, мистер Стайлс, а жить одной…

– Я могу помочь.

– Он хороший человек, просто нервный. И у Пи-Джея должен быть отец, – я посмотрел на малыша, что жевал собственный палец, истекая слюной. Наверное Рич попытается быть отцом, если будет помнить о своем.

– Но ты ведь не любишь его.

– Не все в этом мире происходит по любви.

Обрести на несчастье сразу три жизни… Я поражался таким людям. Я бы никогда так с собой не поступил. Смотреть на них, видеть эти лица, Рич бесился от всей этой ситуации в его жизни, а Матильда была вроде удовлетворена тем, что обрела «женское» счастье, мифами о котором ее кормили с детства.

– Ты бы хотел когда-нибудь рассказать всем, что мы вместе? – я все еще надеюсь, что следующим утром не вступлю в тарелку, которую оставил возле кровати на полу.

– Не знаю, может когда люди станут принимать такое, – блестки на коже Луи подлавливали лунный свет, в свой день рождения мальчик был щедро одарен вниманием.

– Правда?

– А ты? – он был сонный.

– Я бы хотел оставить этот маленький секрет при себе.

– Ну, так тоже можно. В любом случае, я сам еще не готов рассказать.

– Я тебя ни к чему не обязываю, это был просто вопрос, – я поцеловал его висок и улыбнулся, когда он зевнул. – Пора спать, да?

– Да.

Он устал. Я вспоминал о Фелис. Она напоминала мне о том, что некоторым мечтам не суждено сбыться и это нормально. Она напомнила мне о том, как важно двигаться дальше и не просто откупаться от проблем. А Луи был просто счастлив. Волшебная атмосфера его собственного дня рождения обволакивала его волнения и грела их до состояния незначительных помех. То, как он вырос, господи… Каким прекрасным юношей стал Луи. Я так завидовал ему, его красоте, его ауре, всей его личности. Он был таким интересным, не серым, в нем «не выросло» все то, что так привлекает в детях. Искренность, охваченность чем-либо, простота. Я ценил все это в нем, пытался научиться. Даже то, как он спал сейчас. Все детские привычки остались при нем. Он видит свои лучшие сны в позе звезды, и при этом у него всегда есть местечко для меня. Мальчик дотрагивается до меня лишь только кончиками пальцев своей руки, он меня чувствует, хочет чувствовать, но и хочет личное пространство. Тем утром я вынес посуду из спальни до того, как успел про нее забыть. Луи мягко дышал.

– Послушай, я обещал тебе приехать до полуночи, я приехал, – он был так пьян. – Надо было пойти со мной, чтобы контролировать, как ты любишь, – до нового года оставалось всего семь минут.

– Не моя компания, ты же знаешь, – он улыбнулся, открыв дверь в ванную комнату. – Да и я сам неплохо провел время, – я усмехнулся в ответ.

– Не сомневаюсь, – он захлопнул за собой дверь.

Я стоял около нашей полуразобранной рождественской елки и трясся. Меня так трясло только на самом первом суде. Я крутил в руках кольцо матери, фамильное, с небольшим красным гранатом. Я помнил его. Она носила его камнем внутрь ладони, чтобы не привлекало много внимания, чтобы сочеталось с образами. Иногда поворачивала. Кольцо отца было с тяжелой, буквально вылепленной лепесток за лепестком розой, но все еще не слишком большой, сдержанной. Это кольцо сейчас лежало в моем кармане. Папа иногда тоже носил его розой внутрь, под стать матери. Они были у них вместо свадебных колец. Такие довольно старые, таинственные, как обозначение чего-то важного. Луи вышел из ванной буквально через минуту.

– Ты куда? – мой голос вздрогнул.

– Спать, – он зашел в спальню.

– Нет, Луи, подойди ко мне.

– Ну что еще? – он запрокинул голову назад, когда шел ко мне, тяжело вздыхал. – Я устал, Га-арольд.

– У меня есть подарок, – я спрятал кольцо в руке, смотрел на мальчика. Луи вновь тяжело вздохнул, встал передо мной. – Только молчи, хорошо?

Он кивнул. Я улыбнулся, раскрыл ладонь и поднял ее на уровне его груди. Луи приоткрыл рот, посмотрел на меня своими округленными глазами и тихо вымолвил:

– Гарри, что..

– Попросил же молчать, – я усмехнулся, взял его руку в свою и передал ему кольцо. – Я не делаю тебе предложение, – я крепко сжимал его кулак в своем. – Мы ведь так и не начали встречаться, мы приподняли наши отношения на уровень родственных душ, а там ведь нет ступеней, нет этапов совместного проживания, женитьбы, детей, внуков, счастливой старости. Мы просто вместе и я не хотел бы это менять, – он смотрел на меня своими мокрыми глазами так, словно я спасал его жизнь. – Но я люблю тебя, Луи, и если ты захочешь называть меня своим женихом, то я только буду этому рад. Я очень сильно тебя люблю. Я знаю, что люди могут думать о нас, что они думают обо мне. Но то, что мы нашлись друг у друга, – я уже не говорил. Мое сердце мягко напевало ему эти слова, – это просто подарок вселенной. Ты научил меня верить во вселенную и судьбу. Мне кажется, что до встречи с тобой я ничего не понимал, вел праздную, бесцельную жизнь, находился в петле. Я жил от Марселя до Марселя, я грезил перед сном о своем отпуске, я по-настоящему был счастлив только во Франции. И когда я встретил тебя – я словно нашел воплощение всех своих грез в тебе. Ты как маленький городок со всеми его жителями, их домами, наполненный самыми теплыми историями. Такой же интересный, цветущий, такой же согревающий. Ты научил меня быть счастливым в любое время года, в любом месте. Ты стал моим личным Марселем, моим домом. Ты научил меня быть собой, не бояться, быть проще, любить людей, ты научил меня использовать свои таланты правильно. Я никогда так сильно не наслаждался рисованием, как в те моменты, когда писал твои портреты. Ты словно только сошел с райского конвейера по-ангельски красивых людей. Видеть, как ты растешь, – это словно наблюдать массивный звездопад. Я каждый день благодарю твою мать за то, что она выбрала меня твоим опекуном, – первая его слеза покатилась вниз по щеке. Я убрал ее с его лица. – Ты приземлил меня и вместе с этим вознес. Никто никогда так сильно меня любил, никто не обнимал меня ночью, никто не заглядывал в мои глаза так, как это делал ты. Ты просто, не знаю, господи, – я посмотрел в его глаза лишь на секунду дольше и потерялся, – вот, видишь, так ты действуешь на меня, – он усмехнулся и следующую свою слезу протер сам. – Я так сильно тебя люблю, обожаю, дорожу тобой. Я обожествляю тебя, ты мой маленький бог, моя религия, мой храм. Я так счастлив, что со мной кто-то такой. Ты придал моей жизни смысл, которого мне так не хватало. За последние восемь лет я сделал больше осознанных, правильных вещей, чем за те тридцать шесть лет жизни. Я замечаю изменения в себе, и они мне нравятся. И меняюсь я ради тебя, благодаря тебе. Я хочу, чтобы кольцо было у тебя. Я не знаю, почему не отдал его раньше, ведь я должен был.