– По-моему, шизофренический бред достался Памеле по наследству, – подметил этот приятный мужчина, я убрал пряди за ухо.

– Да, определенно, – посмеялся я, поправив пиджак.

– Ее руки прикованы к стулу, там в помещении еще один человек, вы в полной безопасности, – я видел ее через это окно-зеркало в коридоре. Всем нутром я вдруг ощутил ее неприятный взгляд, показалось, что она смотрит в ответ, в мои глаза.

– Она отказалась от адвокатов, да? – я тяжело дышал.

– Да, она готова сесть в тюрьму.

Мне открыли дверь, я вошел, и как только мои глаза встретили ее темно-карие – уверенность и непоколебимость вернулись ко мне. Я выдохнул и сел напротив нее, кивком поприветствовав перед этим полицейского, что стоял в углу комнаты, держащий правой рукой приоткрытую кобуру. Кажется, сестра Мура была очень опасным человеком.

– Неужели сам Гарри Эдвард Стайлс согласился со мной встретиться? – у нее не было нижних зубов. Трех или двух.

– Жаль, что не смогу оставить вам автограф, – я знал, что не мог унижать ее и все в таком духе, но вся ее аура заполняла меня ядом, хотелось, чтобы ей было некомфортно. – У вас ко мне что-то важное?

– Тейлор бы все отдал, чтобы получить ваш автограф, – вот зачем она говорила сейчас о нем? Его нет, все, закончим на этом.

Я выдохнул, не зная, что ответить.

– Молчите, значит понимаете, что виновны в его смерти, – она дернулась ко мне, я никак не отреагировал, но полицейский за ней сделал еле уловимый шаг вперед.

– Еще чего, – я презрительно на нее посмотрел.

– У-би-й-ца, – проговорила Памела, мне стало не по себе от ее пронзительного голоса. В моей голове крутился один лишь вопрос: как ее выписали из психбольницы? От нее веяло этим экранным безумием. – Гарри…

– Для вас мистер Стайлс, да, – спокойно ответил я, вздохнув.

– Не-е-ет, – она протянула, шептала, постоянно наклоняла голову в разные стороны, – кто-то, кто убил моего брата, не заслуживает уважения.

– Вы ведь понимаете, что я никого не убивал, – я смотрел в ее глаза, они действовали на меня как триггер. Казалось, что сейчас я схвачу ее голову и выдавлю глазные яблоки большими пальцами. От этих образов меня затошнило.

– Вы ведь понимаете, что не откупитесь от всех своих грехов, – если я пришел сюда за этим, то, пожалуй, это самая пустая трата времени в моей жизни. – Я следила за вами, сколько могла.

– Осторожнее с выражениями, – я стал стремительно закипать. Я очень злился на нее.

Она рассмеялась.

– Мне ничего не страшно, но правду узнают все.

– Все и так знают правду, вы со своим братом были просто хорошими сказочниками.

– Не смей называть Тейлора сказочником.

– Я думаю, на этом все.

– Нет! – полицейский сзади сделал еще шаг и остановился. Я услышал разговоры на коридоре. – Вы будете сидеть здесь, пока не признаете, что убили Тейлора.

– Мисс Мур, вы совершили преступление, вы это понимаете? – я сел ровно. – Вы проникли в мою квартиру и забрали одну очень ценную вещь.

– Луи не виноват в том, что у него такие отвратительные корни.

– Не произносите его имя, – я готов был прямо тут застрелить ее. – Не вплетайте его.

– Он очень дорог вам, – улыбнулась, я скалил зубы. – Как когда-то мне был дорог Тей, – мне было все равно. – Луи очень вам дорог и я знаю почему.

– Не надо его затрагивать, если это то, о чем вы хотели поговорить, извольте, я не намерен обсуждать жизнь мальчика, – пауза, ее коварная ухмылка была не напрасной. Я не должен был называть Луи здесь так, с такой любящей интонацией, с таким показательным подтекстом, в такой момент, – с вами, – я встал.

– Мальчика, мальчика, мальчика, – она была не в себе. – Как же он вам дорог…

Я молчал, тяжело дышал, опустил взгляд, придерживая рукой спинку стула. К черту ее и ее провокации.

– Как же дорого вам его сердце, – говорила тихо, назойливо. – Его тело..

– Где ты достала это чертово свидетельство, сука!

Я ударил двумя ладонями по хлипкому столу, который даже отскочил от пола немного и потом снова встал ровно. Наши лица в сантиметрах двадцати, я застыл в озлобленном оскале, мне болело горло от того, как громко я прокричал эти слова. Я вдыхал носом и выдыхал через рот, поставив верхние передние зубы на нижние. На секунду с ее улыбкой в глазах показался испуг, и это доставило мне удовольствие. Видеть, что она боится, было приятно. Я также приметил, что полицейский никак на это не отреагировал. Это было странно. Угрозу ведь могла представлять не только она.

– Ты никогда не узнаешь.

Она плюнула мне в лицо, но это было унизительно не для меня, а для нее. Плюют те, кто уже не имеет аргументов. Плюют те, кто проиграл и кто не был готов к проигрышу. Мужчина сзади резко подошел к Памеле и собирался схватить ее за волосы, кажется, но я жестом попросил его вернуться на место, сказав: «Спокойнее», – после я достал платок из внутреннего кармана пиджака и снова сел на стул. Упал, вернее. Ее слюна была едкой. Она больше не ухмылялась.

– Если больше некому оплачивать ваше лечение в больнице, я могу этим заняться.

И больше от Памелы я ничего не услышал. Детектив высказался по поводу моего действия, я сказал, что у меня нет времени слушать упреки. «Каждый бы сделал это за собственного ребенка, не находите? Вы не видели, как мой мальчик разбился от правды, что он узнал», – даже мылом никак не вымывалась ее слюна, словно я был укушен змеей. Детектив сказал, что попытается понять, но мне лучше сдерживаться. Мы еще немного поговорили, и было принято решение вернуть Мур в лечебницу, только не в нью-йоркскую, насколько я понял, там ей не помогут. Я был готов оплатить ее лечение.

И вот, всю следующую неделю все газеты и штатские каналы крутили только одну фразу: «Гарри Стайлс поступил как настоящий мужчина». Джемма уехала, и мы все заново обрели свой покой. Мальчик с трудом принял факт того, что Николас удочерил Джоанну, а не женился на ней, теперь он понимал, почему она его не любила. Наверное, Луи просто стал называть Николаса папой, а тот никак не отрицал это, и Джо боялась как-либо разрушить их связь. Да и Ник считал Луи своим собственным сыном. Томлинсоны не могли жить без каких-то тайн и лжи.

Но что если они просто не сошлись? Может, они любили друг друга, а потом вышло так, что уходить никто не собирался. Никто не смог уйти. Я перестал думать об этом, когда повернул голову на Луи, что рассматривал семейный снимок. Я вздохнул. Следующие мои мысли были еще мрачнее. Я подумал, что если однажды Луи захочет уйти, то я просто позволю ему. У него впереди вся жизнь, я не вправе приковывать его к себе и тащить в могилу, как бы отвратительно это не звучало. Ну, люди ведь иногда просто перестают любить, верно?

– По-моему, это ваше, – мне отдают самолет. Он в помеченном пластиковом конверте. Рубашку я не забирал, она была испорчена.

– Спасибо, – Памелу отправили в Пенсильванию, в филадельфийский стационар для душевнобольных.

– Наверное, вы не помните меня, но, – помощник детектива? К сожалению, их имен я не запомнил, – это тоже ваше.

Он медленно засунул руку в карман и, если честно, я испугался за собственную жизнь. Мало ли что там у него могло быть. Он достал полароидный снимок. На нем я. Я прикрыт легким покрывалом и, если приглядеться, то можно увидеть все нужные и ненужные очертания. День (ночь), когда я впервые оставил след от поцелуя на своем мальчике. Я придерживал снимок двумя пальцами, усмехнулся, сощуриваясь.

– И за это тоже спасибо, – я спрятал фотографию во внутренний карман пальто и поставил самолет на стол, полез в другой карман за чековой книжкой. – Подайте мне ручку, – я кивнул ему, сам он широко улыбался.

– С вами приятно иметь дело, мистер Стайлс, – я быстро пририсовывал нули к единице на чеке. – Если вдруг и правда не помните, то, вообще-то, я тот самый криминалист, который уже три раза все забыл.

– Забудете и в четвертый, – я протянул ему чек и улыбнулся. – И, кстати, почему вы все еще тут?