– Гарри-и-и, нет, – но свои ноги, что в районе щиколоток скрестились на моей спине, приглашая ближе, он не убрал. Кратко улыбнулся, надеясь, что я этого не замечу.

– Все будет хорошо, – ему пришлось переместить ноги, чтобы я смог стянуть его мягкие пижамные штаны и белье.

– Нет, – до белья я все-таки не добрался. Луи перехватил мои руки своими, приподымаясь немного, чтобы хватка его стала увереннее. Потом произошел неприятный зрительный контакт, мальчик делал меня виноватым, я резко убрал руки и не знал, куда их деть. – Зачем ты так делаешь?

– Ты не говоришь со мной, – я выдохнул, так, словно сейчас расплачусь.

– Я же сказал, что не хочу обсуждать это.

– Но ты должен высказаться. Может быть, тебе снятся кошмары обо мне, я могу оставить тебя на пару дней, – он закатил глаза и повернул голову вбок.

– Они об отце, – прошептал Луи, стиснув зубы. – И о Барте.

Тогда я замолчал и боялся даже дышать.

Мы гуляли одним днем по заполненным живым улочкам Парижа, где вроде бы так и не наступила зима, а ярким изображением в мозге появлялись силуэты людей, передающих друг другу цветы или большие пакеты с покупками, спальные и тихие районы всегда дарили мне чувство упокоения. Как и Луи. Он говорил, что мы долго ходили, и он стал приглядываться к домам, внезапно поняв, что все кажется ему слишком знакомым. Неприятное дежавю завязало в желудке узел, Луи готов был, как он говорил, проблеваться прямо у этого дома, чтобы никогда в жизни больше не вспоминать о нем, как о доме, где он жил несколько мучительных дней с Барри, как о доме, в стенах которого все еще заключено его холодное дыхание, после осознания, что мать умерла. Но он просто игнорировал жгучий привкус кислых леденцов, что он съел после обеда на основании своего языка. Кварталом позже Луи увидел кого-то, кто он очень напоминал ему Бартоломью, он даже повернулся в сторону того мужчины, чтобы убедиться, что это точно не он, стал отставать. Тогда я сжал его ладонь сильнее и потянул на себя. «Все в порядке?» – ответом послужил неуверенный кивок, Луи признался, что не хотел обсуждать это со мной. Я тогда тоже повернул голову в сторону, но ничего там не увидел, лишь непонятливо нахмурился и поспешил вперед. А мальчик чувствовал себя так, словно за руку его от яркой витрины магазина оттаскивала мать, что боялась опоздать к ужину.

Луи думал, что это все – его вина и ничья больше.

Мне было его жаль.

========== trente-deux. ==========

Почему-то я раньше любил уезжать рано и возвращаться ко второму завтраку, я не знаю почему, но это вошло в привычку еще со студенческих лет и было при мне очень долго. Даже если я жил сам и знал, что никто не ждет меня и, в общем-то, мне было плевать на второй, (даже) первый завтраки. И вот я захожу в нашу квартиру и поднимаю взгляд к концу лестницы, хмурюсь.

– Луи? – я очень быстро снял обувь и кинул пальто прямо на пол вместе с шарфом. – Милый? – он лежал на животе у перил на втором этаже. – Господи, хей, – я упал на колени рядом с ним и пытался поднять, но он вдруг стал каменным, совсем неподатливым, твердым. К его телу было неприятно прикасаться. – Луи, скажи мне что-нибудь, – я потряс его, приподнял к своей груди, прижал ладонь к щеке. Он весь пылал.

– Уже утро? – мальчик выглядел растерянным, я погладил его по плечу. – Как я тут оказался? – было видно, что он пытается напрячься и хотя бы сесть, но ни одна мышца его прекрасного организма не поддавалась. Я прижался губами к его лбу.

– Ты весь горишь, – Луи сильно вспотел, я чувствовал сквозняк.

– Мне холодно, – еще более охрипшим, чем прежде, голосом проговорил он, я поднялся вместе с ним на руках.

Тридцать девять и один градус по Цельсию. Луи спросил меня, в каком алкоголе столько же градусов, я сказал, что существует целый перечень таких напитков. Мальчик улыбнулся, постукивая зубами из-за озноба. Я каждые десять минут спрашивал его о его самочувствии, прикладывал ладонь ко лбу и поправлял его носки или одеяло. Он сказал, что его мучает только озноб и непонятное чувство голода.

– Непонятное? – переспросил его я.

– Да, типа, не знаю, я вроде хочу есть и в желудке пусто, но одновременно я чувствую, что в меня ничего не влезет, – он скривился, – тошнит немного, – состроил страдальческую гримасу и перевел взгляд куда-то на шкаф.

Я усмехнулся и тут же встал к кричащему телефону на первом этаже. Мелодия (язык еле поворачивается назвать этот треск мелодией) была слишком громкой и резкой. Луи только вздохнул и лег на мою подушку.

– Алло?

– Гарри?

– Джемма? Привет, – я облегченно усмехнулся, не заметив ее встревоженного голоса.

– Как у вас дела? – она, однозначно, улыбнулась, на миг, позабыв, о чем хотела сказать.

– Луи, кажется, подхватил простуду, – я поджал губы.

– Это же просто простуда, оправится, может нью-йоркская погода пойдет ему на пользу.

– Мы еще не говорили о возвращении в Нью-Йорк, ему и тут хорошо.

– А тебе?

– И мне, мне тоже хорошо, – я улыбнулся, ведь говорил правду.

– Гарри, – ох, эта неоднозначная пауза, как сильно я тогда хотел заполнить свои мысли хоть чем-нибудь.

– Что-то случилось? – сердце неприятно сжалось.

– Какая-то женщина проникла в твою квартиру, она провела там около двух часов днем ранее, – я томно выдохнул через нос. – Соседи увидели, как она уходила, у нее была сумка, она могла что-то забрать, я приехала, как только смогла, – она начала говорить быстрее, ее голос скрипел. – Вроде бы тут все нормально, нет беспорядка или чего-то такого, но не знаю, она могла забрать какие-то вещи, личные, что-то, ты ведь понимаешь, – затихла к концу предложения, конечно я понимал. – Полиция была здесь всю ночь, они попросили, чтобы ты срочно приехал и посмотрел сам, чего нет, а они только составят список и сверят. У них также есть портрет той женщины, может ты видел ее хоть раз в жизни.

– Постараемся вылететь сегодня, – мне больше нечего было ответить.

– Жду вас, – я услышал, что ее голос чуть окреп, ей стало легче.

Я пытался убедить себя, что все хорошо. Что я не приеду и мне не придется терпеть унижения за то, кого я люблю. Кто она такая и как она попала в мою квартиру? Как узнала адрес?

– Все в порядке? – я повесил трубку и остался стоять в коридоре. Луи вышел из спальни, медленно спускался по лестнице. – Мы улетаем сегодня?

Я смог только кивнуть, а Луи замолчал. Несмотря на то, что его мучили кошмары о Барри и Нике целых шесть дней, он ни разу не ответил утвердительно на мое предложение вернуться в Нью-Йорк. Может быть там было спокойнее, но он не хотел покидать это место. А сегодня он с энтузиазмом собирал вещи. В отличие от меня. Я просто стоял в дверном проеме и смотрел, как Луи, трясясь от озноба, который никак не проходил, неаккуратно запихивал свои вещи в чемодан. Я усмехался.

– Почему ты не хочешь улетать? – странно, что это спрашивал он у меня. Я пожал плечами. – Мы можем вернуться, если ты очень хочешь, – он сел на мои колени, я прижался щекой к его плечу, глубоко вдохнул.

Я не хотел возвращаться туда вот так, не хотел, этот инцидент разрушил нашу идеальную жизнь. Я словно проснулся от прекрасного крепкого сна из-за того, что помещение вдруг стало слишком холодным или маленьким, воздух разряженным. Было неприятно. Все тело ломило от тупой боли, я чувствовал себя доживающим последние минуты стариком, в такси меня вообще чуть не вырвало. Меня все тогда стало раздражать, я не понимаю, почему я чувствовал себя так, но даже Луи, все так же восхвалено глядящий на самолет, со своим звонким голосом, вдруг стал источником ирритации сразу всех отделов мозга. Таким озлобленным на весь мир я не чувствовал себя даже в подростковые годы.

В самолете я немного успокоился. Луи лег на меня и почти сразу уснул, его хотя бы перестал мучить этот противный озноб, пробирающийся даже к моим костям. Я взял его руку в свою – и меня резко окатило ощущение свободы и безопасности. Было хорошо, американский воздух прошел глубоко по бронхам и обратно, образовал паровое облако у моего лица. Луи улыбнулся.