– Что с тобой? – я стоял в дверном проеме в гостиной с чашкой кофе. Елена толкнула меня вперед и зашла в помещение.

– Ничего, – я наблюдал за тем, как Луи пытался сложить кораблик из бумаги для Кейт. – Она сломала куклу. Почему ей весело? – Елена посмеялась, села.

– Потому что теперь это Барби-пират, – таких простых человеческих радостей я не знал, но я пытался понять.

– Это же странно, – я не мог перестать следить за руками мальчика, за его пальцами, проглаживающими сгибы. Кейт от интереса высунула кончик языка.

– Она ребенок, в этом нет ничего странного.

Снежный Эдинбург, горячий кофе, холодный камин, запах сладкого печенья, ребенок с перепачканными в шоколаде руками, смеющаяся любовь почти всей жизни и человек, учащий меня кормить младенца. Луи сидел рядом и направлял легонько мои руки. Этан смотрел на меня своими темно-синими глазами, пытаясь, наверное, привыкнуть к незнакомому лицу. А я избегал его пронзительного взгляда. Его глаза казались мне слишком большими. Этан заерзал, Елена только забрала бутылочку и сказала, чтобы я еще подержал ребенка. Кейт села с правой стороны и смотрела на брата, с левой к моему плечу прижался Луи. И тут младенец захныкал.

– Так, все, забирай его, – я передал ребенка в руки Луи, тот встал и начал качать малыша. Я протирал потеющие ладони о брюки. Кейт положила свою маленькую ладошку на мою.

– Дети плачут, не волнуйтесь, – ее слегка растрепанная челка приятно обрамляла лицо и скрывала брови.

– Я почти не волнуюсь, – я улыбнулся, сжато. Дома у Хейсов было душно.

Луи приложил палец к губам за ужином, Кейт, сидевшая напротив меня, улыбнулась и тут же спрятала улыбку рукой, неуклюже поправила волосы. После ужина Луи еще почитал с девочкой книгу и только после вернулся в спальню. Я слышал, что Елена говорила с ним, только я так и не понял о чем. Мальчик зашел в спальню с яркой улыбкой на лице, поцеловал меня в лоб, когда лег. Он молча закрыл глаза, уложив голову под моей рукой.

– Почему тебе не страшно брать его в руки?

– Что? – если меня что-то беспокоит, я об этом спрашиваю. Надо бы перестать.

– Этан, он просто, он же такой маленький, почему тебе не страшно брать его в руки?

– Ну, не знаю, просто, – он явно не знал, что сказать. – Он ребенок, да, он беззащитный, но ничего ужасного с ним не случится, пока он будет лежать у тебя на руках.

– Когда я его брал, вы чуть ли не список составили того, что мне можно делать, а что нет. Руки не напрягай, не прижимай сильно, головку поддерживай и вообще..

– Гарри-и-и, – он протяжно выдохнул, а я мял одеяло. – Твоя мама почти не брала тебя на руки, правда?

– Я не помню, я не могу помнить.

– С вами ведь никто даже не игрался, – я не понимал, причем тут все это. – Мой папа катал меня на спине до восьми лет, а потом начал катать на шее, а я представлял, что лечу.

– Очень интересно, – я не хотел выслушивать это.

– Гарри, тогда почему, по-твоему, ты его боишься?

Я выдержал паузу.

– Пока Аманда росла, я учился и приезжал, когда мог, домой. Она ведь росла в родительском доме и для нее родители наняли пять нянек. Пять, понимаешь? Они ее не воспитывали, они скинули ее каким-то девушкам. И еще после трех лет для нее взяли учителей и воспитателей, не просто нянь. И она росла, находясь в кругу этих людей, она не называла Джемму мамой.

– Тебя недолюбили, поэтому ты боишься недолюбить кого-то?

– Это непросто. Я имею в виду, что каждый раз, когда ты делал что-то неправильно, я думал, что это моя вина, ведь я твой опекун и я должен был научить тебя.

– Гарольд, – только сейчас он на меня посмотрел, – это не твоя вина.

– Но это я не состоялся как воспитатель.

– Ты состоялся, ты прекрасный человек, отец, – он усмехнулся. – Мне было с тобой комфортно.

– Спасибо, – прошептал я, уложив ладонь на его щеке.

Это было совершенно спонтанно, но знаете, к черту. Побыв неделю у Хейсов и все взвесив, я помчался в Париж в полном одиночестве. Я сказал, что появилось место для некоторых моих картин в парижском выставочном центре, еще я сказал, что у Циско появились проблемы, и что я ему нужен. Я поцеловал Луи, я весь горел от нетерпения.

Лицо мальчика так светилось, я забрал его за день до его дня рождения, не знаю, о чем он думал, но я точно смог обрадовать его. Я передумал. Вернее, я нашел компромисс для нас обоих. Может быть меня недолюбили, может быть я не хочу быть отцом из-за детской травмы, может быть я просто не хочу быть отцом. Я не знаю. В Париже было намного теплее, здесь розовато-персиковые дома словно согревали. На незамысловатых странных вывесках висели гирлянды, люди ходили с большими или маленькими коробками в руках. Мы ехали в такси, и Луи тыкал пальцем на разные вещи. Много смеялся и улыбался. Он был просто рад тому, что мы отметим его день рождения и Рождество здесь. В такие моменты в нем просыпался французский дух.

– Луи, стой, – я перехватил его руку, он угрюмо повернулся ко мне.

– Что?

– Сначала я дам тебе кое-что, ладно? – глазки загорелись ярким голубым пламенем, а на лице нарисовалась счастливая улыбка. И он еще даже не знал, что я собирался отдать ему. – Недавно мы с тобой говорили о кое-чем важном, и я долго об этом думал, – я засунул руку в карман пальто. – Так вот, я знаю, твой день рождения только через, – я быстро глянул на наручные часы и достал подарок из кармана, – приблизительно, пять часов, но я подарю сейчас, – он не до конца понимал, что такое я подарю ему. – Давай сюда свою руку, – клянусь, я заметил, как его сердце упало, он подумал, мне кажется, что это кольцо.

– Погоди, – брелок прозвенел, ударившись о большой ключ, – только не говори мне, что ты…

– Что я купил нам квартиру?

– Господи, Гарри! – он набросился на меня, чуть ли не сбив с ног. Я также крепко его обнял. – Ты купил квартиру! Нам! Получается, нашу?

– Да, Луи, она наша, – он хотел поцеловать меня, но в последний момент передумал делать это здесь.

– Когда ты только успел?

Я недолго ее выбирал. Циско помог мне. Честно, меня тянуло на небольшие квартирки, типа моей нью-йоркской, такой простой, минималистичной (серой и скучной). Мы выбрали большую квартиру. С кофейнями рядом и большим цветочным ларьком, который в холодное время года продавал искусственные цветы, что из окон этой квартиры выглядели как настоящие, и широкие атласные ленты.

– У тебя какой-то фетиш на гостиные, совмещенные с кухней? – я только посмеялся, Луи скинул ботинки и прошел дальше. – Я вижу лестницу, значит, она должна быть просто, – голова покрутилась, поднялась к потолку, – огромная.

– Да, просторная и удобная.

Луи оставил пальто на перилах и медленно поднимался наверх. Мягкий стук его носков о дерево отпечатался на извилинах и быстро стал родным. Я пошел за ним. Квартира была красивой, вместительной, не белой, приятного теплого бежевого оттенка. Совсем светлого, но очень сочного. Луи зашел в каждое помещение и покрутился, потрогал стены и мебель.

– Тут некоторые комнаты пустые, – мы сели за стол на кухне, я писал список того, что нам еще надо. Бытовая суматоха казалась Луи веселой.

В общем, кухня и гостиная, ванная комната, кладовая и моя студия на первом этаже, а на втором – спальня, гостевая, библиотека-кабинет, еще одна ванная и пустая комната. Ремонт требовался в библиотеке и той пустой комнате. Опять же, совместный ремонт вызывал внутри Луи целую бурю.

– Да, мы начнем здесь собирать библиотеку, а еще одна комната в полном твоем распоряжении, – я улыбнулся, мальчик прикусил палец.

– Тогда мы ее просто оставим пустой, – он незаметно пожал плечами.

– Я думал поставить там станок и сделать стену напротив окна зеркальной, – он нахмурился.

– Не хватало мне тут еще балетной студии.

– Ну да, почему бы и нет? Я бы смотрел на то, как ты тренируешься совершенно один.

– Фу, господи, Гарри, любая фраза из твоих уст звучит пошло, – я засмеялся.

– Это тебе хочется услышать пошлость.